Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв. - Автор неизвестен - Страница 27

— О, о! Моя лихая судьба! Как он жесток! Как он жесток! Как жесток этот молодой Ли! Совсем, наверно, мою дочку позабыл, даже весточки от него нет! О, какая тоска! Сандан, иди разведи огонь!

Водой из ручья она вымыла седые волосы, расчесала и, поставив на алтарь кувшин с холодной водой, склонилась в молитве.

— Духи Неба и Земли, солнце, луна и звезды! Все вместе внемлите мне! Я, одинокая, лелеяла свою дочь Чхунхян, как золотой кусочек. Думала, что внуки позаботятся о жертвах моему духу, но ее, невинную, наказали палками и бросили в темницу. Нет ей спасенья! Помогите, о духи Неба и Земли! Ли Моннёна, что живет в столице, высоко поднимите на лазоревом облаке — пусть он получит высокую должность и спасет мою дочь Чхунхян!

Она кончила молитву.

— Сандан, раскури-ка мне трубку!

Взяв трубку, мать Чхунхян закурила, стала вздыхать и плакать. А Моннён, услышав, как искренне она просит, подумал: «Я-то считал, что получил свой чин по милости предков, а оказывается — заботами тещи!»

— Есть кто здесь? — спросил он громко.

— Кто это?

— Это я!

— Кто это — я?

Моннён подошел ближе.

— Я Ли!

— Ты Ли?.. Ах да! Ты, наверно, Ли — сын Ли Пхунхона?

— Хо-хо! Давненько мы с вами, теща, не виделись! Забыли меня, забыли!

— Да кто вы такой?

— Ну вот, говорят, что зять — гость навеки, а вы меня не узнаете!

Мать Чхунхян обрадовалась.

— Ой, ой! Да что же это такое? Где вы были? Откуда пришли? Может, вас сюда принесло сильным ветром? Может, прилетели вы на облаках — на тех, что собираются у горных вершин? Вы узнали про Чхунхян и пришли ее спасти? Да заходите же скорее!

Она взяла его за руку, провела в комнату и, усадив перед светильником, принялась разглядывать: да он стал нищим из нищих! У матери даже дыхание перехватило.

— Что случилось?

— Дела у меня так плохи, что и сказать невозможно. Когда мы приехали в столицу, отцу отказали от должности, и мы разорились. Батюшка пошел служить учителем, а матушка ушла жить к своим родителям. Так и разбрелись все. А я вот пошел к Чхунхян. Думал взять у вас тысячу монет, но теперь вижу, что дела у нас одинаково плохи.

Мать Чхунхян, услышав такое, даже задохнулась.

— Бессердечный ты человек! После разлуки от тебя не было ни одной весточки! Вот каким ты оказался! Я-то надеялась на тебя, а вышло вон как хорошо! От тебя толку, как от выпущенной стрелы или пролитой воды. Но пенять теперь не на кого! Что же будет с моей Чхунхян?

В ярости она подскочила к нему и укусила за нос.

— Кто же виноват, нос или я? Теща гонит меня. Как бессердечно небо, шлет все напасти — ветер, дождь, гром и молнию!

Тут мать Чхунхян просто онемела.

— Конечно, когда господа неправы, они всегда стараются выкрутиться!

Моннёну захотелось посмотреть, как она будет вести себя дальше.

— Я прямо умираю с голоду! Дайте мне хоть ложку каши! — попросил он.

— Риса нет! — отрезала мать.

Неужто у нее не было еды? Конечно, она сказала это в сердцах!

А Сандан, услышав сердитый голос хозяйки, забеспокоилась. Не находя себе места от волнения, она тихонько заглянула в дверь: да это наш господин! Вот хорошо-то! И она стремительно вбежала в комнату.

— Здравствуйте, господин! Как изволит поживать ваш батюшка? А матушка здорова ли? Все ли спокойно было в дальней дороге?

— У вас тут такая беда...

— Да я-то что... Ах, хозяйка, хозяйка! Старая хозяйка! Не надо так! Не надо! Ради кого же он пришел издалека, из-за тысячи ли? Почему вы так плохо его встречаете? Если барышня узнает, отругает нас!

Она пошла на кухню и к оставшемуся рису добавила свежего перца, квашеной капусты и пряностей, потом налила полную чашку холодной воды и подала на деревянном подносе.

— Закусите, прошу, пока я приготовлю горячее. Ведь вы проголодались!

— О рис, давненько я тебя не видел! — обрадовался Моннён и, вывалив все в одну миску, перемешал, без палочек, прямо руками сгреб к одной стороне и съел так быстро, словно краб упрятал глаза от ветра.

— Ого! Да ты уже научился лопать как попрошайка! — воскликнула мать. А Сандан, думая о судьбе своей барышни, не смела громко плакать и только слезы глотала да приговаривала:

— Что же это будет? Что же это будет? Как спасти нашу барышню, такую хорошую? Как же так? Как же так?

У Моннёна сердце замирало, когда он смотрел на нее, всхлипывающую.

— Сандан, не надо плакать! Не надо! Твоей барышне сейчас очень плохо, но разве она непременно умрет? Если мы постараемся, придет день спасения!

— Ого! Да ты спесив! — заметила мать Чхунхян. — Прямо как настоящий барин! Только почему это у тебя такой вид?

— Вы не обращайте внимания на слова хозяйки, — сказала Сандан. — Ей уже много лет, любит поворчать. А тут еще такая беда! Стоит ли сердиться на слова, сказанные в сердцах? Кушайте, пожалуйста, горячее!

Моннён взял столик с едой, но думы о Чхунхян не давали ему покоя. Гнев поднялся у него до небес, в душе все кипело, все внутри клокотало, и ужин потерял всякий вкус.

— Сандан, убери столик!

Он вытряхнул пепел из трубки.

— Послушайте, теща! Я должен ненадолго увидеть Чхунхян.

— Конечно, должен! Если б ты не пошел к ней повидаться, кем бы ты был?

— Ворота сейчас закрыты, — заметила Сандан. — Вот ударит колокол — сразу и пойдем!

Тут как раз прозвенел колокол: «Тэн! Тэн!» Сандан поставила на голову столик с едой, взяла фонарь, а Моннён с матерью Чхунхян пошли следом. Они дошли до ворот темницы. Кругом было тихо, даже тюремщика нет.

А Чхунхян в это время, то ли во сне, то ли наяву, видит, будто приходит к ней супруг в золотой шапке на голове, в парадном красном одеянии. Всем сердцем тоскуя, обнимает она его за шею и говорит: «Я так много думала о вас!»

— Чхунхян! — позвали ее, но она не отвечала.

— Крикни громче! — посоветовал Моннён.

— Нельзя! Здесь же рядом управа. Будем громко кричать, правитель, чего доброго, спрашивать станет. Уж вы немного подождите!

— Зачем ему спрашивать в такое время? Я позову тихонько. Чхунхян!

Чхунхян встрепенулась.

— Этот голос! Во сне он или наяву? Как он мне мил!

А у Моннёна даже дыхание перехватило.

— Скажите, что это я пришел!

— Если сказать, что пришел ты, ей станет плохо. Уж лучше помолчи!

Чхунхян испугалась, услышав голос матери.

— Мама, зачем вы пришли? Вы все ходите здесь, все думаете о своей негодной дочери. Так ведь и упасть недолго! Не надо ко мне ходить!

— Ты не беспокойся, приди в себя! Пришел...

— Пришел? Кто пришел?

— Да так, пришел...

— Я умру от тоски! Скажите! Я во сне видела любимого и говорила ему, что все время думала о нем. Может, пришло письмо из столицы? Что, он приедет? Чиновником?

— Ох, не надо страдать! Твой, как его там, хозяин ли, муж ли, нищим вернулся!

— Ой, что это значит? Мой супруг пришел? Неужто я увижу наяву любимого, что приснился мне во сне?

Через щель в дверях она взяла его руку и ни слова не говорила, даже не дышала.

— Кто это здесь? Наверное, мне он снится. Неужели я вижу любимого, о котором так тосковала? Теперь не стану горевать о смерти! Отчего так бесчувственна злая судьба? После разлуки с вами мы с мамой все время грустили, долго тянулись месяцы и дни. Печальная у меня судьба, теперь я умираю, избитая палками. Вы пришли меня спасти?

Она радовалась, пока не пригляделась к нему. Как тут не встревожиться?

— Любимый, я не горюю о смерти, но с вами-то что случилось?

— Чхунхян, ты не тоскуй! Судьбу человека вершит небо, и ты сейчас страдаешь, но не умрешь!

Чхунхян позвала мать.

— Мы ждали супруга из столицы, как ливня в семилетнюю засуху, но сломалось посаженное дерево, разрушилась башня, сложенная с великим трудом! Несчастная моя судьба! Ничто теперь меня не спасет! Матушка, после моей смерти вы уж сделайте так, чтобы не было мне обидно. Шелковое платье, что я носила, лежит в сундуке, украшенном фениксами. Вы его продайте, а взамен купите хансанского полотна, сделайте ему платье с длинными рукавами, да так, чтоб красиво было. Продайте юбку белого шелка, купите шляпу чиновника и башмаки. В моей шкатулке есть янтарь, ножички и кольцо из нефрита, продайте все это и сшейте ему рубашку с шароварами, чтоб не выглядел он так безобразно. Я ведь умру, не сегодня завтра покину суетный мир, и мне ничего не нужно! Продайте по любой цене все вещи из сундуков, украшенных фениксами и драконами, готовьте ему лучшие яства, а после моей смерти ухаживайте за ним так, будто я жива. Теперь вы, супруг, слушайте меня! Завтра у правителя день рождения, и, когда там все напьются до потери разума, велят привести меня. Ноги мои покалечены и, как бы я ни старалась, идти не смогу. От мучений моя голова как в дурмане, все кружится перед глазами. Я умру от пыток, и тогда вы наймитесь в услужение, чтобы снести меня на спине в тихое место, в Лотосовую беседку, где мы провели нашу первую ночь. Обрядите меня своими руками и утешьте мою душу. Платье с меня не снимайте, похороните на солнечном месте, а когда достигнете высокой должности и подниметесь на лазоревом облаке, не оставляйте меня! Запеленайте в тонкое полотно и положите на высокое ложе для мертвых. Когда же станете выбирать место для могилы, идите прямо в столицу и похороните меня у горы, где покоятся ваши предки. А на могиле сделайте надпись: «Усыпальница Чхунхян, что погибла без вины, храня верность», напишите всего лишь восемь слов. Ах, почему я не стала скалой [163], ожидающей мужа? Солнце уйдет за горы на западе, а завтра снова взойдет, но если бедная Чхунхян умрет, она никогда не вернется. Отомстите за мои обиды! О горькая судьба! Несчастная мать останется без меня, проживет все, что у нее есть, и станет нищей. Будет ходить из дома в дом, вымаливать кусок хлеба и ночевать под горой, а когда силы оставят ее, она умрет. Налетят на нее стаей, распластав крылья, вороны с горы Чирисан и с карканьем повыклюют ей очи. Кто ее пожалеет? Кто их прогонит? О-о! — заплакала она в тоске.