Верная Чхунхян: Корейские классические повести XVII—XIX вв. - Автор неизвестен - Страница 17

— Скорее, барич, поезжайте! В доме-то — вот беда — папаша изволили спросить, куда подевался молодой барич, а я говорю, он, мол, ненадолго вышел за ворота проститься с другом, с которым вместе любил гулять. Скорее поезжайте!

— А лошадь готова?

— Готова.

Как говорится в стихах:

Конь торопится в путь, бьет копытами, а Чхунхян упала на пол и обхватила ноги юноши.

— Хотите убить меня — уходите! Хотите оставить в живых — останьтесь!

Не в силах говорить она лежала без чувств. Подбежала мать.

— Сандан, неси скорее холодной воды! Неси чай и приготовь лекарство! Ах ты негодная девчонка! Так-то ты заботишься о своей старой матери! К чему так убиваешься?

Чхунхян пришла в себя.

— О, как мне тяжело!

У матери даже дух занялся.

— Послушайте, барич, что это случилось с моей дочкой? Она ведь никогда не болела! Если моя Чхунхян умрет от страданий, кому довериться мне — одинокой?

Юноша смешался.

— Чхунхян, что с тобой? Разве ты меня больше никогда не увидишь? Ты вспомни, как бывало в древности:

Это прощание Су Тунго [120]с матерью.

Так воспета разлука женщин Юэ и У [121]со своими мужьями. А вот здесь — о братьях на горе Лушань:

А вот как расставались друзья в Вэйчэне:

Люди расставались часто, но ведь весточки друг о друге они получали! Был же день, когда мы с тобой встретились в первый раз, а теперь я уеду в столицу, выдержу экзамен лучше всех, и тогда мы вместе с тобой отсюда уедем. Не плачь! Все будет хорошо! Станешь проливать слезы — ослепнешь, охрипнешь, голова разболится. Вот возьми камень, каменный столб у могилы. Пройдут десятки тысяч лет, а он не обратится в прах. Или вот сухое дерево, что стоит за окном. Оно не увидит зеленых листьев, даже когда пройдет весенняя пора! А теперь про болезни. Если думать и дни и ночи, можно умереть от сердечного недуга. Хочешь снова меня увидеть, не тоскуй, все будет хорошо!

Чхунхян ничего не оставалось делать.

— Господин, выпейте напоследок хоть вина из моих рук! Вам в дороге нечего будет есть — возьмите с собой мою чашку с едой. Как остановитесь в подворье на ночлег, для вас поесть из нее — все равно что на меня взглянуть. Сандан, неси чашку и вино!

Чхунхян наполнила чашку вином и слезами и подала ему.

— Поедете в столицу, увидите по дороге зеленые деревья у реки — вспомните о моих страданиях. Как сказано в стихах:

Боюсь, вы устанете ехать верхом, можете заболеть. В поздний час попадете в густые заросли, вы уж постарайтесь до заката найти себе ночлег, а по утрам, под дождем или если иней выпадет, попозже отправляйтесь в путь. Нет при вас человека, который сдержал бы вашего резвого скакуна! Уж вы поберегите свое драгоценное здоровье. Пусть вам будет спокойно в дороге.

так говорится в стихах. Лишь написанное слово даст весточку о вас, чаще пишите мне письма.

— Не бойся, ты обо мне узнаешь, — ответил ей юноша. — Даже Сиванму с нефритового озера послала пару синих птиц, чтобы встретить чжоуского Му-вана [123]. С далекой дороги, даже из-за нескольких тысяч ли, передавали вести. Или, например, Чжун-ланцзян [124]при ханьском У-ди, нашел же государь в парке Шанлинь его письмо на шелке! Правда, у нас нет ни белых гусей, ни синих птиц, но неужто в Намвоне не найдется посыльного? Не грусти! Все будет хорошо! — С этими словами он вскочил на коня и распрощался.

У Чхунхян оборвалось сердце.

— Барич наш все говорил: «Уезжаю, уезжаю». Я думала, что это неправда, но он уж и на коня вскочил и поворачивает. И впрямь уезжает!

Она крикнула конюху:

— Я не могу выйти за ворота, придержи коня хоть на миг! Мне нужно кое-что сказать баричу!

Чхунхян подбежала к Моннёну.

— Барич, вы уезжаете, а когда же возвратитесь? Целый год не будет от вас вестей. Провожу я вас, и навсегда все кончится. Вспомните, Бо И и Шу Ци [125], которые жили среди зеленых бамбуков и сосен, были самыми верными подданными в древности.

это про меня сказано. Бросили, отвергли преданную душу, все порвали! Для бамбука и сосны нет ни весен, ни осеней, ни лета, ни зимы — они всегда, неизменно зелены! Оставляет меня господин, уезжает, и нет у меня надежд. Буду я спать одна в пустых покоях, хранить свою верность ему и никогда ее не нарушу! Сберегу свои чувства в тоскливом одиночестве, буду дни и ночи о вас думать, а вы хоть весточку пришлите!

Она упала у ворот, и нежные ручки забились на земле.

— О-о! Моя горькая доля! — раздавались стоны. Как сказано у Бо Цзюйи [126]:

Она кинулась к его ногам и упала. Сколько мучительных дней ждут ее впереди!

У Моннёна был добрый конь, его, как говорится, только плетью хлестнуть! Юноша, проливая слезы, наказал ей помнить обещание и, подстегнув коня, умчался, как тучка, гонимая ветром.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Чхунхян осталось лишь удалиться в свои покои.

— Сандан, опусти шторы, положи на циновку подушку и закрой дверь. Не знаю, увижу ли я еще когда-нибудь моего любимого, засну, — может, встречу во сне. Хоть и говорят с давних времен: «Не верь любимому, если явится к тебе во сне», — я это знаю, но где же, как не во сне, я могу с ним встретиться? О сон, сон, явись ко мне! Я полна тоски, и сон не приходит. О горькая моя доля!