В объятиях смерти - Корнуэлл Патрисия - Страница 25

— Вам нравится такой тип женщин? — спросил Марино.

Хант колебался.

— Нет, сэр. Если быть честным.

Марино рассмеялся, наклонился вперед и сказал:

— Эй, что касается меня, то я тоже не люблю этот тип. Мне больше нравятся пастельные куколки.

Я укоризненно взглянула на живого Марино. Он не обратил на меня внимания, в то время как Марино на экране сказал Ханту:

— Расскажи мне еще что-нибудь о Берил, о тех сигналах, что вы принимали.

Задумавшись, Хант наморщил лоб.

— Пастельные оттенки, которые она излучала, не были такими уж необыкновенными, но я не интерпретирую их как слабость. И это не пассивность. Ее оттенки более холодные, арктические, как я уже сказал, а не цветочные. Она как будто указывала миру держаться от нее подальше, дать ей побольше пространства.

— Как если бы она была начисто лишена эмоций?

Хант снова вертел в пальцах банку «7-Up».

— Нет, сэр, я не думаю, что можно так сказать. На самом деле мне не кажется, что я улавливал именно это. Отдаленность, вот что приходит в голову. Огромное расстояние, которое нужно преодолеть, чтобы добраться до нее. Но если вы все же преодолеете, если она когда-нибудь позволит вам приблизиться, вы будете обожжены ее энергией. Вот какое ощущение вызывают эти раскаленные добела сигналы, вот что делает ее особенной для меня. У нее высокая интенсивность, очень высокая. И у меня было ощущение, что она очень умная, очень сложная. Даже когда она сидела в стороне одна на скамейке и не обращала ни на кого внимания, ее мозг продолжал работать. Она улавливала все, что происходило вокруг. Она была далекой и раскаленной добела, как звезда.

— Вы заметили, что она не замужем?

— У нее не было обручального кольца, — ответил Хант, не задумываясь. — Я полагал, что она не замужем. И в ее машине я не заметил ничего, что говорило бы об обратном.

— Не понял. — Казалось, Марино был в замешательстве. — Как вы могли это определить по ее автомобилю?

— По-моему, это было, когда она появилась на мойке во второй раз. Я наблюдал, как один из парней чистит салон, и внутри не было ничего мужского. Например, ее зонтик. Он лежал сзади на полу и представлял собой один из тех изящных голубых зонтиков, которые носят женщины, а не черный, мужской, с большой деревянной ручкой. Вещи, которые она забрала из химчистки, тоже лежали сзади, и больше походили на женскую, а не на мужскую одежду. Большинство замужних дамочек, получая свою одежду, забирают и вещи своего мужа. И багажник. Никаких инструментов, буксировочных тросов. Ничего мужского. Интересно, что когда наблюдаешь машины целый день, то начинаешь замечать эти детали и делать выводы о водителях, даже не задумываясь об этом.

— Похоже, что в ее случае вы все-таки задумались, — сказал Марино. — А вам никогда не приходило в голову расспросить ее, Эл? Вы уверены, что не знали ее имени, не заметили его на квитанции химчистки или, может быть, на конверте, который она оставила в машине?

Хант покачал головой.

— Я не знал ее имени. Может быть, я просто не хотел его знать.

— Почему нет?

— Не знаю...

Он смутился и встревожился.

— Продолжайте, Эл. Вы можете рассказать мне все. Знаете, может быть, я бы на Вашем месте захотел бы порасспросить ее? Она приятная дамочка, интересная. Эй, я бы подумал об этом, возможно, выяснил бы ее имя потихоньку, возможно, даже попытался бы позвонить ей.

— Ну, а я этого не сделал. — Хант разглядывал свои руки. — Ничего из этого я не попытался сделать.

— Почему нет?

Молчание.

— Может быть, потому, — произнес Марино, — что у тебя когда-то была женщина, похожая на нее, и она обожгла тебя?

Молчание.

— Эй, такое случается со всеми нами, Эл.

— В колледже, — ответил Хант почти беззвучно. — Я встречался с одной девушкой. В течение двух лет. Она ушла к одному парню с медицинского факультета. Такая же, как эта... Женщина того же типа. Знаете, когда они начинают думать о том, чтобы остепениться...

— ...они ищут больших шишек. — В голосе Марино появились резкие интонации. — Адвокатов, врачей, банкиров. Им не нужны парни, работающие на автомобильной мойке.

Голова Ханта дернулась:

— Тогда я не работал на автомобильной мойке.

— Не имеет значения, Эл. Такие высококлассные куколки, как Верил Медисон, вряд ли будут тратить на тебя свое время, верно? Ручаюсь, Берил даже не знала, что ты вообще существуешь, верно? Ручаюсь, она бы даже не узнала тебя, если бы ты где-нибудь на улице столкнулся с ее чертовой машиной...

— Не говорите так...

— Яправ или нет?

Хант уставился на свои сжатые кулаки.

— Так, может быть, ты все-таки что-то испытывал к Берил? — безжалостно продолжал Марино. — Может быть, ты все время думал об этой раскаленной добела дамочке, фантазировал, представлял, как это все будет, если ты познакомишься с ней, будешь встречаться, заниматься сексом. Может быть, у тебя просто не хватало смелости поговорить с ней прямо, потому что ты думал, что она считает тебя человеком второго сорта?..

— Прекратите! Перестаньте меня дразнить! Прекратите! Прекратите! — пронзительно завопил Хант. — Оставьте меня!

Марино невозмутимо разглядывал его через стол.

— Примерно так говорит с тобой твой старик, не так ли, Эл? — Марино зажег сигарету и, разговаривая, размахивал ею. — Старик Хант считает своего сына чертовым гомосексуалистом, потому что тот — не скупой сукин сын и не хозяин трущоб-развалюх, которому совершенно наплевать на чье бы то ни было благополучие или чувства.

Он выдохнул струю дыма, а затем мягко произнес:

— Я знаю, что представляет собой всемогущий старик Хант. Кроме того, я знаю, что он сказал всем своим дружкам, когда ты пошел работать санитаром, что ты голубой и ему стыдно, что в твоих венах течет его кровь. На самом деле ты пришел на эту проклятую мойку, потому что он сказал, что если ты этого не сделаешь, он лишит тебя наследства.

— Вы все знаете? Откуда? — Хант запнулся.

— Я много чего знаю. Я, например, еще знаю, что люди в «Метрополитен» говорили, что ты лучший из лучших, и что ты действительно был мягок в обращении с пациентами. Им было чертовски жаль, что ты уходишь. Характеризуя тебя, они говорили, что ты — «чувствительный», может быть, слишком чувствительный, себе во вред, да, Эл? Это объясняет, почему ты ни с кем не встречаешься и у тебя нет дамочек. Ты напуган. Берил сильно испугала тебя, не правда ли?

Хант глубоко вздохнул.

— Вот, почему ты не хотел знать, как ее зовут? Ведь тогда у тебя не будет искушения позвонить ей или еще что-нибудь предпринять?

— Я просто заметил ее, — нервозно ответил Хант. — Все было только так, как я рассказал, ничего большего. У меня не было в отношении ее таких мыслей, как вы предполагаете. Я просто, э... просто очень хорошо чувствовал ее. Но я не культивировал это. Я даже не разговаривал с ней до ее последнего посещения...

Марино снова остановил пленку и сказал:

— Это важная часть... — Он замолчал и внимательно посмотрел на меня. — Эй, с тобой все в порядке?

— Действительно ли было необходимо обходиться с ним так жестоко? — спросила я взволнованно.

— Ты плохо меня знаешь, если думаешь, что это жестоко, — сказал Марино.

— Извини. Я забыла, что сижу в одной комнате с варваром Аттилой.

— Это все — игра, — обиделся он.

— Напомни мне выдвинуть тебя на соискание премии Академии.

— Не теряй чувство меры, док.

— Ты же совершенно деморализовал его, — сказала я.

— Это просто инструмент, о'кей? Знаешь, небольшая встряска заставляет людей говорить то, о чем бы они иначе даже и не подумали.

Он повернулся к телевизору и, запуская пленку, добавил:

— Вся беседа стоила того, что он сказал мне дальше.

Марино на экране спросил Ханта:

— Когда это было? Когда она приезжала последний раз?

— Я не помню точную дату, — ответил Хант. — Пару месяцев назад, но я помню, что это была пятница э... позднее утро. Почему я запомнил, потому что в этот день у меня предполагался ленч с отцом. Всегда по пятницам мы за ленчем обсуждаем с ним деловые проблемы. — Он потянулся за своим «7-Up». — Поэтому по пятницам я одеваюсь немного лучше. В тот день я был при галстуке.