Эрагон.Наследие - Паолини Кристофер - Страница 66

«Мне ведь больше не нужны ни еда, ни вода, — сказал он ей. — Чаще всего я просто сплю, но не в том смысле, в каком вы понимаете сон. Мое единственное удоволь­ствие теперь и единственное утешение состоят в том, что я хоть чем-то могу способствовать свержению проклятого Гальбаторикса».

И Насуада ответила, что прекрасно понимает его чув­ства, ибо и сама их испытывает.

Затем она спросила у Глаэдра, не знает ли он какого-ни­будь способа, который мог бы помочь варденам захватить Драс-Леону, не положив при этом несметного количества людей и, как она выразилась, «не отдавая Эрагона и Сап­фиру на растерзание Гальбаториксу и Муртагу, точно свя­занных и приготовленных для жарки цыплят».

Она довольно долго разъясняла Глаэдру сложившуюся ситуацию, пользуясь при этом массой специальных терми­нов, и он в итоге ответил ей так:

«К сожалению, простого решения этой проблемы у меня нет. Но я еще подумаю над этим. В данный момент я вообще не вижу для варденов простого пути к победе. Если бы Муртаг и Торн были сами по себе, мы с Эрагоном и Сапфирой легко сумели бы одержать над ними верх уже в поединке разумов. Но Гальбаторикс снабдил их множе­ством Элдунари — мне со столькими драконами одному не справиться. Даже если мне будут помогать Эрагон, Сапфи­ра и эльфы».

Явно разочарованная его ответом, Насуада некоторое время молчала. Затем, прижав ладони к груди, она поблаго­дарила Глаэдра, распрощалась со всеми и ушла, осторож­но обойдя голову Сапфиры, лежавшей у входа, и стараясь к ней не прикасаться.

Эрагон был отчасти даже рад, что она ушла, и, вздох­нув с облегчением, сел на краешек своей лежанки, а Арья устроилась на низеньком трехногом табурете. Эрагон вы­тер ладони о штаны, чувствуя, что они, как, впрочем, и все его тело, липкие от пота, протянул Арье бурдюк с водой, который она с благодарностью приняла. Когда она утоли­ла жажду, Эрагон тоже с наслаждением сделал несколько больших глотков. После их затянувшейся тренировки ему ужасно хотелось есть. Вода немного приглушила чувство голода, но живот все равно продолжал гневно бурчать. Эрагон очень надеялся, что Глаэдр не слишком задержит их своими наставлениями. Ему хотелось съесть что-нибудь горячее до того, как сядет солнце и повара, загасив ко­стры, уберутся на ночь в свои палатки. Иначе им с Арьей придется удовольствоваться черствым хлебом, вяленым мясом и овечьим сыром, а также, если повезет, парой луко­виц. Подобная перспектива его не слишком радовала.

Когда они оба уселись, Глаэдр начал вещать, рассказы­вая Эрагону о принципах ведения «поединка разумов». Эра­гон был уже неплохо знаком с принципами мысленного боя, хотя слушал внимательно и без лишних вопросов и жалоб выполнял все требования золотистого дракона.

Вскоре они перешли к практическим занятиям, и Гла­эдр начал с того, что испытал способность Эрагона уста­навливать мысленную защиту, при этом постоянно уси­ливая свой натиск. Это привело к нескольким достаточно сложным «поединкам разумов», во время которых каждый стремился занять доминирующее положение и подчинить себе мысли соперника хотя бы на несколько секунд.

Пока они вели эти сражения, Эрагон лежал на спине с закрытыми глазами, всю свою энергию сосредоточив на той схватке, что шла между ним и Глаэдром. Предыдущие физические упражнения отняли у него слишком много сил, да и голова после поединков с Арьей варила плохо. Зато Глаэдр казался полным сил и хорошо отдохнувшим, не говоря уж о том, что разум его был куда сильнее разума Эрагона, так что тот в лучшем случае оказывался способен лишь обороняться.

К счастью, дракон все же с некоторым снисхождением отнесся к его состоянию, не преминув сказать, правда, на­зидательным тоном:

«Ты должен быть готов защищать свое внутреннее «я»в любой момент, даже когда спишь. Очень даже может слу­читься, что тебе придется вести бой с самим Гальбаториксом или с Муртагом и как раз в такой момент, когда ты бу­дешь настолько же измотан физически, как сейчас».

После еще двух таких мысленных поединков Глаэдр сменил свою роль на куда более спокойную роль зрите­ля и наставника, и его место заняла Арья. Она устала не меньше Эрагона, но ведь тогда, в тюрьме Гилида, когда им довелось «скрестить клинки» собственных мыслей, она чуть не убила его, хоть и находилась в тот момент под воз­действием колдовского зелья. Мысли Глаэдра отличались четкостью, дисциплинированностью и точной направ­ленностью, однако даже он не мог, пожалуй, сравниться с Арьей, ибо она управляла собственным сознанием поистине железной рукой.

Кстати, как заметил Эрагон, искусство владения со­бой было чертой, весьма среди эльфов распространенной и культивируемой. Особенно этим отличался Оромис. Он столь безукоризненно владел собой, что его не способны были поколебать никакие сомнения и тревоги. Эрагон считал сдержанность эльфов не только общим свойством этого народа, но и естественным результатом их доволь­но сурового воспитания, широчайшей образованности и владения древним языком. Говорить и думать на языке, не позволяющем лгать — да еще и сознавая при этом, что любое твое слово способно выпустить на свободу некие магические чары, — было не просто нелегко. Это не позво­ляло проявлять ни малейшей беспечности ни в мыслях, ни в речах, воспитывало некий внутренний запрет на де­монстрацию собственных чувств, не позволяя выплески­вать эмоции наружу. И, как правило, эльфы обладали куда более высоким уровнем самообладания, чем представите­ли других рас.

Несколько минут они с Арьей мысленно сражались друг с другом — он пытался уйти от ее железной хватки, способной сломать любые преграды, а она стремилась пой­мать и удержать его, дабы иметь возможность мысленно навязать ему свою волю. Несколько раз она его ловила, но ему все же удавалось вывернуться и уйти, хотя он понимал: если бы она действительно желала ему зла, спастись было бы невозможно.

Все это время их души находились в самом тесном со­прикосновении, и Эрагон постоянно чувствовал, как не­кая диковатая музыка волнами проходит через темные пространства сознания Арьи и уносит его куда-то, разде­ляя его разум и тело, грозя поймать его в силки каких-то странных колдовских мелодий, для которых на земле не нашлось бы аналога. Если честно, Эрагон с наслаждени­ем отдался бы на волю этой колдовской музыке, если бы не сознавал, отбивая непрекращающиеся атаки Арьи, что люди редко хорошо кончают, попав под влияние эльфий­ской души. Он мог бы, разумеется, выйти из этого поедин­ка и невредимым. Ведь в конце концов он все-таки был Всадником! Он был иным, чем другие люди. Но все равно риск в этом был, а до такой степени рисковать Эрагону не хотелось — во всяком случае, пока ему хотелось сберечь собственное душевное здоровье. Он же знал, как суровый страж Насуады Гарвен, проникнув в разум Блёдхгарма, превратился в мечтательного, придурковатого губошлепа.

И Эрагон, как мог, сопротивлялся искушению поддать­ся воле Арьи, подчиниться зову этой таинственной музыке мыслей.

Затем к их борьбе присоединились Глаэдр и Сапфира — иногда противостоя Эрагону, иногда его поддерживая. Старый дракон сказал Сапфире:

«Помни, Сверкающая Чешуя, ты должна быть в этом столь же умелой, как и Эрагон».

Помощь Сапфиры оказалась для него весьма суще­ственной. Вместе они вполне — хотя и не без труда — мог­ли противостоять мысленным атакам Арьи. А два раза им совместными усилиями даже удалось подчинить себе эльфийку. Но если Сапфира оказывалась на стороне Арьи, они обе настолько превосходили Эрагона силой своего разума, что он, оставив любые попытки атаковать, ухо­дил все глубже «в тыл» — внутрь собственного «я», — сво­рачиваясь там в клубок, точно раненый зверь, и лишь повторял про себя обрывки стихов, выжидая, когда уля­гутся волны мыслительной энергии, которыми эльфийка и дракониха хлестали его.

Наконец, Глаэдр велел им разделиться, а сам объеди­нился с Арьей против Эрагона и Сапфиры. Они провели еще один тренировочный бой — точно встретившиеся в бою два Всадника, каждый на своем драконе. В течение первых, весьма напряженных, мгновений казалось, что силы их примерно равны, но в итоге сила, опыт и хитрость Глаэдра в сочетании со строгой и точной тактикой Арьи оказались для Эрагона и Сапфиры непреодолимыми, и они были вынуждены признать свое поражение.