Эрагон.Наследие - Паолини Кристофер - Страница 100

А Эрагону но-прежнему не давали покоя всякие мысли. Снова и снова он возвращался к одному и тому же невозмож­ному, неопровержимому факту: теперь именно он должен возглавить варденов. Он, мальчик из бедной фермерской семьи, теперь должен руководить второй по численности армией Алагейзии! Уже одно это казалось ему совершенно невероятным, словно судьба попросту решила поиграть с ним, как кошка с мышкой, а потом загнать его в ловушку, где он и погибнет. Нет, он никогда не хотел никем командо­вать, никогда к этому не стремился, и все же события сло­жились так, что на него пала именно эта обязанность.

«Что думала Насуада, когда выбирала меня в качестве своего последователя? — думал, пытаясь вспомнить те резоны, которые она ему когда-то приводила, однако их оказалось явно маловато, чтобы перевесить его сомне­ния. — Неужели она действительно считала, что я спосо­бен занять ее место? Но почему, скажем, не Джормундур? Он десятилетия посвятил делу варденов, он жил и воевал вместе с ними, и потом, он гораздо больше меня смыслит и в военной стратегии, и в командовании армией».

Эрагон вспомнил, как Насуада когда-то решила при­нять предложение ургалов о сотрудничестве, несмотря на всю ненависть, которую тогда к ним испытывала, — ведь именно ургалы убили ее отца.

«А смог бы я так поступить? — Ему казалось, что нет… во всяком случае, тогда точно нет. — Смогу ли я теперь прини­мать подобные решения, если именно они будут необходи­мы, чтобы победить Гальбаторикса?»

Он не был уверен.

Эрагон тщетно пытался как-то успокоить воспаленный разум. Закрыв глаза, он стал сосредоточенно считать вдо­хи и выдохи. Но удержать внимание на столь простом зада­нии не сумел; каждые несколько секунд в голове зарожда­лась новая мысль, или же душу охватывало новое чувство, и он, отвлекшись, забывал продолжить счет.

И все же через какое-то время тело его понемногу рас­слабилось, и он даже сам не понял, как сон, пусть даже очень легкий, поверхностный, все-таки взял над ним верх.

Сновидений было много — в основном мрачных и тревож­ных, поскольку сны всегда отражают события минувшего дня. Но были и другие сны, горько-сладкие, связанные либо с воспоминаниями о былом, либо с тем, о чем ему мечталось.

Затем, словно окрепнув под переменившимся ветром, сны его стали более материальными; теперь это были не­кие переменчивые реальности, до которых при желании он мог бы дотянуться. Все вокруг него померкло, и он ока­зался в ином времени и месте — в таком, которое казалось ему одновременно и чужим, и знакомым, словно он уже по­бывал здесь когда-то, а потом совсем об этом забыл.

Эрагон открыл глаза, но привидевшиеся ему образы никуда не исчезли; неясные, невнятные, они толпились вокруг, затмевая реальную действительность, и он понял, что только что видел необычный, возможно вещий, сон.

Перед ним расстилалась темная и пустынная долина, и через нее протекала река, медленно катившая свои воды на восток; в свете полной луны эта река была похожа на полосу черненого серебра… И по этой безымянной реке плыл корабль, высокий и горделивый, с белоснежными парусами, полностью поднятыми… Затем возникли ряды каких-то воинов, вооруженных копьями, и между этими рядами ходили двое в плащах с капюшонами, и все это было похоже на некий торжественный ритуал. В воздухе сильно пахло листвой ив и тополей. В душе царило стран­ное ощущение миновавшего горя… Затем послышался крик мужчины, исполненный тоски и отчаяния, вспыхну­ла блестящая чешуя, и какое-то беспорядочное движение скрыло все вокруг.

И больше ничего — только тишина и чернота.

Эрагон протер глаза и обнаружил, что видит перед со­бой внутреннюю сторону крыла Сапфиры. Он вздохнул полной грудью — он и не заметил, что от волнения задер­живает дыхание, — и дрожащей рукой вытер с глаз слезы.

Он не мог понять, почему этот сон так сильно на него подействовал.

«Не было ли это предчувствием? Или чем-то, что про­исходит в настоящий момент? И почему это так для меня важно?»

После этого уснуть он, разумеется, больше уже не мог. Былые тревоги нахлынули с новой силой, не давая ему передышки, вгрызаясь в душу, как стая голодных крыс, и каждый их укус, казалось, заражал его каким-то медлен­но действующим ядом.

Стараясь не разбудить Сапфиру, он выполз из-под ее крыла и побрел к себе в палатку.

Ночные Ястребы, естественно, тут же вскочили, уви­дев его. Их командир, крепко сколоченный мужчина с крючковатым носом, вышел вперед, приветствовал Эра­гона и спросил:

— Не нужно ли тебе чего, Губитель Шейдов?

Эрагон смутно припоминал, что зовут этого челове­ка Гарвен. Насуада вроде бы рассказывала ему, что этот Гарвен лишился чувств и чуть ли не рассудка, осмелив­шись заглянуть в мысли эльфов. Теперь он, похоже, был вполне здоров, хотя взгляд у него, пожалуй, и впрямь был несколько туманным. Но Эрагон не сомневался, что Гарвен вполне способен выполнять свои обязанности, иначе Джормундур никогда бы не позволил ему занять прежний пост.

— Спасибо, мне ничего не нужно, капитан Гарвен, — тихо сказал Эрагон, потом спросил: — Скольких Ночных Ястребов убили сегодня ночью?

— Шестерых. Всю ту смену. Нас, пожалуй, маловато осталось, но мы в самое ближайшее время постараемся най­ти нашим погибшим товарищам достойную замену. И по­том, нам понадобятся еще люди: мы бы хотели удвоить твою охрану. — В туманных глазах Гарвена явственно читались боль и тоска. — Ее-то мы уберечь не сумели! Ах, Губитель Шейдов, если бы нас было больше, может быть, мы и…

— Мы все не сумели ее уберечь, — мягко возразил Эрагон. — А если бы вас там было больше, то больше бы и погибло.

Гарвен явно был с этим не согласен, но спорить не стал и согласно кивнул, хотя выражение лица у него осталось все таким же несчастным.

«Это я не сумел ее уберечь», — думал Эрагон, ныряя в свою палатку. Он присягал Насуаде на верность; его долг был защищать ее; и, может быть, это был скорее его долг, чем Ночных Ястребов. И все же в тот самый редкий миг, когда ей действительно нужна была его помощь, он оказал­ся не в состоянии спасти ее.

Он злобно выругался про себя.

Будучи ее преданным слугой, он обязан был найти спо­соб спасти ее, не взирая ни на что! Однако он понимал: На­суада ни за что не захотела бы, чтобы он ради нее оставил варденов без защиты. Она бы предпочла страдать и уме­реть, но не позволила бы, чтобы из-за ее отсутствия было уничтожено то, чему она посвятила всю свою жизнь.

Эрагон снова выругался и стал ходить взад-вперед по тесной палатке.

«Я — предводитель варденов».

Только теперь, когда Насуада была похищена, он по-настоящему понял, что она была не просто предводитель­ницей варденом, не просто его госпожой и его команди­ром, она стала ему настоящим другом, и он испытывал ту же настоятельную потребность защищать ее, какую часто испытывал по отношению к Арье. Однако же, если бы он прямо сейчас попытался это сделать, это, скорее всего, стоило бы варденам поражения в войне с Гальбаториксом.

«Я — предводитель варденов».

И Эрагон подумал обо всех тех, за кого теперь нес от­ветственность: о Роране и Катрине, об остальных жителях Карвахолла, о сотнях воинов, вместе с которыми сражал­ся, о гномах, о котах-оборотнях и даже об ургалах. Все они теперь находились под его командованием, все зависели от него и от того, насколько правильные решения он при­мет, чтобы победить Гальбаторикса.

От этих мыслей сердце у него забилось так быстро, что потемнело в глазах. Чтобы не упасть, он ухватился за цен­тральный шест и постоял немного, вытирая пот, выступив­ший на лбу и над верхней губой.

Больше всего ему хотелось поговорить с кем-нибудь по душам. Он уже подумывал, не разбудить ли Сапфиру, но от­бросил эту идею. Ее отдых был куда важнее; да и незачем ей выслушивать его жалобы. Не хотелось ему нагружать своими проблемами и Арью с Глаэдром, ведь они все равно никак не могли эти проблемы разрешить. Впрочем, Глаэдр вряд ли проявил бы должное сочувствие, слушая его; их по­следний обмен мнениями был довольно-таки колючим.