Кровавый план египтянина - Бабкин Борис Николаевич - Страница 4

– Скорее всего пытаются выманить, – предположил араб. – И вполне возможно, для того, чтобы мы не наносили ударов во время проведения выборов… Господин Масхадов отказался от участия в выборах и занимается терроризмом. А почему бы тебе не выдвинуть свою кандидатуру? – посмотрев на Басаева, усмехнулся он.

– Ничего смешного тут нет! – отрезал тот. – Выдвинуть свою кандидатуру – значит признать выборы. Этого нельзя делать ни в коем случае. И разумеется, нужно попытаться сорвать выборы везде, где возможно. Было бы отлично нанести удар по вновь построенному зданию, но это почти невозможно. И в то же время надо проработать все возможности.

– Полковника Буданова осудили на десять лет, – войдя в пещеру, с улыбкой сообщил узкоглазый боевик, – лишили наград. Отец Кунгаевой будет настаивать на более суровом наказании. А адвокат пишет кассационную жалобу и заявляет, что приговор жесток и несправедлив.

– Отец Эльзы все делает правильно, – кивнул Басаев. – Но его слова о том, что он всегда считал Ичкерию российской, мне не понравились. До выборов осталось два месяца, и надо отработать несколько операций. И к этому времени, – он посмотрел на араба, – нужно подготовить нескольких шахидок.

– Сейчас их пять, – вздохнув, поморщился тот. – Две из них почти готовы, и они сделают все как надо. А вот другие еще не дозрели. Но Сулейман занимается поставкой новых шахидок, – хохотнул он.

– Есть работа, – войдя в грот, улыбаясь, проговорил невысокий, полный, совершенно лысый мужчина. – На твой вкус, Кабан, – кивнул он приподнявшему голову плечистому молодому мужчине в российском камуфляже.

– Снова игра под федералов, – усмехнулся тот. С соломы поднялись еще четверо мужчин славянской внешности и уставились на вошедшего.

– Точно, – кивнул тот. – И это вам понравится. Надо изнасиловать трех чеченок. Работать с ними надо жестко, но не уродовать. И разумеется, побольше ненависти. Учить вас этому, я думаю, не надо.

– А прикрытие? – потягиваясь, спросил Кабан.

– Все будет нормально, – успокоил его лысый.

– И сколько мы за это удовольствие получим? – спросил рыжеватый парень в тельняшке ВДВ.

– По двести, – ответил лысый, повернувшись к нему.

– Ну ты, Власов, даешь, – рассмеялся русый здоровяк. – И удовольствие хочешь на бабах поиметь, и баксы получить.

Остальные, да и сам Власов, рассмеялись.

– Я через посредников подам заявление об участии в выборах, – проговорил Масхадов, сидевший на коврике со скрещенными ногами.

– Не советую, – сказал куривший длинную трубку пожилой чеченец. – Это вызовет недовольство у командиров. Басаев вообще придет в ярость. Кроме того, наверняка будут приниматься меры, чтобы сорвать эти выборы, и вдруг ты дашь согласие на участие в них, то есть признаешь, что хочешь быть ставленником Москвы.

– Но не воспользоваться таким случаем, – вздохнул Масхадов, – тоже нельзя. Москва заявила на весь мир, что признает мое участие в выборах. Значит, они считаются с тем, что до сих пор президентом Ичкерии являюсь я. И, как мы слышали от российских СМИ, предварительный опрос населения показал, что за меня проголосовали бы три процента из числа опрошенных. Не побоялись люди заявить об этом.

– В том-то и дело, – сказал пожилой. – Сейчас, если кто-то из чеченцев скажет, что считает нас борцами за родину, его упекут в лагерь. И вдруг СМИ спокойно обнародуют результаты опроса и заявляют, что за тебя проголосовали бы эти самые три процента… Странно все это.

– И тем не менее, – упрямо повторил Масхадов, – я выскажу свое мнение на совете.

– Не думаю, что тебя кто-то поддержит.

– Закрой глаза, – монотонным, ровным голосом говорил седобородый старец, – и вспомни: неверные убили твоего мужа и сына, они виновны в гибели твоих родителей и в разрушении вашего дома, который вы построили сами. Убийцы живут в распутстве и радости, тогда как ты ночами вспоминаешь убитого мужа и сына. Ты содрогалась от взрывов и выстрелов, которые неверные обрушили на наши мирные села и города. Гремели взрывы, танками давили мужчин, вставших на защиту своих домов, жен и детей. Неверные надругались над всем, что нам дорого. Имя твоего мужа вписано в священную книгу памяти погибших за веру. И он обрел вечный рай и ближе, чем другие, к Аллаху. – Он простер руки и, медленно опустив их, огладил бороду. – Отомсти за убитых! – Голос старца стал громче и требовательнее. – Приведи своей рукой в действие данное тебе Аллахом оружие мести. И пусть погибнут неверные, чтобы тебе быть в вечной жизни, в раю. Пусть погибнут взрослые. Они убивают наших детей, мужчин, женщин и стариков. Пусть погибнут пожилые, они воспитали наших врагов и вложили им в руки оружие, которое используют против нас. Пусть погибнут дети, чтобы не выросли из них убийцы наших повзрослевших детей. Твой муж ждет тебя! – Он, протянув руки, кончиками пальцев коснулся висков сидевшей перед ним молодой черноволосой женщины с закрытыми глазами. – Для тебя откроются врата рая, и ты обретешь вечную жизнь. Тело – лишь оболочка души. Так не бойся освободить от нее душу. Пусть тело погибнет, но душа бессмертна, и ты будешь вечно молодой и красивой в цветущих садах рая. Будешь вкушать разные яства и ходить по божественным цветам. Соверши угодное Аллаху!.. – Он вновь повысил голос, опустил руки и кончиками пальцев провел по щекам и шее женщины. Та, чуть вздрогнув, часто задышала.

– Я сделаю это, – чуть слышно прошептала женщина. – Скажи, учитель, где и когда? И я унесу жизни неверных. Я сделаю это…

– Ты мерзнешь в сводах ледяных пещер, – вновь монотонно проговорил старец. – Неверные живут в тепле и уюте. Ты голодаешь, а они, сытно наевшись, спят на пышных чистых постелях. Смеются в то время, когда ты со слезами горя вспоминаешь убитых ими. Твой муж погиб, сражаясь за Аллаха и за нас. Твоего маленького сына убили русские. Вспомни разрыв снаряда, который разметал тело твоего сына, отомсти за сына, и не будет им покоя от тебя и после смерти. Дай освобождение своей душе от горя и печали.

– Во дает!.. – прошептал стоявший у входа в освещенную двумя факелами пещеру коренастый бородач с автоматом. – Послушаешь и сам поверишь, что…

– А ты и воюешь за деньги, – недовольно прервал его смуглый мужчина. – И поэтому тебе все это странно и непонятно. Аллах есть, и он все видит. Воину уготовано место в раю, где он будет жить вечно. И встретят его семь девственниц, и получит он семь ранее не испытанных им удовольствий. И будет всегда сыт, обут, одет, и…

– Ты это своим сообщи! – хохотнул коренастый. – А мне не надо…

– Слушай, – процедил смуглый, – никогда не говори так о вере. Мы умираем за нее, и…

– Все! – Коренастый поднял руки… – Больше ничего и никогда…

– А эти девки, видимо, не поддаются обработке, – меняя тему, сказал чеченец.

– Как я слышал, у обеих, которые с Учителем, – отозвался коренастый, – мужей убили и дети погибли. Вот их и настраивают на джихад. Но я бы, наверное, так не смог. Воюешь и то опасаешься, что подобьют, а тут сам идешь и знаешь, что разорвет. Не понимаю я этого. Ладно там заложить взрывчатку, сумку с ней оставить, а потом раз – и громыхнуло. Но на себя надевать эту хреновину… нет, не понимаю я этого, и никогда бы не смог…

– Я вообще-то только в том случае, если вот-вот арестуют, – вздохнул чеченец, – гранату под собой взорву. А так, как они, наверное, тоже не смог бы. В бою, конечно, а на грузовике в здание врезаться… – Чеченец махнул рукой. – Здоровый сильный мужчина, хороший воин, и вдруг все кончится. Вот, наверное, эти три бабы поняли, потому и упираются. Их, наверное, просто убьют, и все дела.

– Я лучше буду стрелять, – заявила испуганная девушка. – Не смогу я взорваться… Я хорошо стреляю. – Подняв голову, она испуганно посмотрела на сидевшего на накрытом буркой валуне мужчину.

– Хорошо, – кивнул тот. – Молодец, что честно сказала. Значит, пойдешь в отряд. Но стрелять тебе не придется. – Он улыбнулся. – Просто будешь передавать бумаги и деньги нашим людям. В городе никто не знает, что ты связана с нами. Поэтому вернешься и скажешь, что была у родственников. Завтра тебя отвезут к твоему дяде, он подтвердит, что десять дней ты была у него. Веди себя как всегда. В разговоры о войне не вступай, а если кто-то спросит, отзывайся о нас с осуждением. Как и где будешь забирать деньги или документы, тебе скажут, и куда отнести, тоже узнаешь от нашего человека. Собирайся, и пойдем. Молодец, что честно сказала, – повторил чеченец.