Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы (Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы) - Павлищева Наталья Павловна - Страница 34

А если не поверят, заподозрят раньше времени неладное, что и вовсе ни к чему. Алехан брал себя в руки, портить инвентарь на какое-то время переставал, но потом, особенно после пирушки или перед дамами, забывался и снова показывал, как держать карету, чтоб ее не могли сдвинуть с места лошади. Дамы хихикали и строили глазки.

Когда, наконец, из Петербурга принесли весть, что пора начинать действовать, Алехан даже перекрестился:

— Слава те, господи, а вот со скуки и впрямь заболеть недолго!

Императрица собрала совет, в который входил и Григорий Орлов, формально дело у него было, только что за дело! Не в его это духе — войну в кабинете выигрывать, ему бы на коне и в поле.

Решено: эскадра русских кораблей, которая пройдет путем «Надежды благополучия», будет воевать турок в их водах и поможет восстанию греков против поработителей. Казалось, только узнав о приближении русских кораблей и русской поддержке, греки и жители Черногории просто скинут турок в море, где их и добьют русские моряки.

Удалась лишь вторая часть.

Балтийская эскадра прошла путем, разведанным фрегатом «Надежда…», и застала турок и впрямь врасплох. Однако сдаваться они не собирались. Эскадру вел адмирал Григорий Андреевич Спиридов, но к тому времени Алексей Орлов уже получил от императрицы приказ возглавить руководство действиями в Средиземном море. К чести Алексея Орлова, ничего не понимая в морских баталиях, он доверился блестящему флотоводцу Спиридову. Вот для чего высиживал и «болел» в Италии богатырь Алексей Орлов. Стоило русским кораблям показаться на рейде, как с него всю «хворь» точно рукой сняло, услышав отборный мат, хохотал, как сумасшедший:

— Вот, Федька, лучшее лекарство — пушки на наших кораблях да ругань русская!

Как русские корабли проглядели те же датчане да англичане, у которых шли прямо под носом, сначала никто понять не мог. Орлов допытывал у Спиридова:

— Чем ты их так испужал, что не пальнули?

— Не пугали, напротив, прошли тихо.

Оказалось, англичане, привыкшие к приветствиям всех проходящих мимо судов, особенно военных, и не услышав такие от русской эскадры, со смеху чуть не перемерли:

— Ай да корабли снарядила российская императрица, даже пальнуть боятся, чтобы не рассыпаться!

Когда к флагманскому кораблю все же пристала шлюпка, Спиридов показал на матросов:

— Спешим скорее дойти до благословенных италийских земель, чтобы подлечить команду. Не привычны к дальним походам, больных много…

Англичане снова посмеялись и махнули рукой: пусть плывут.

Больных действительно было очень много, и многим действительно помогли овощи и фрукты, купленные на побережье. Орлов, у которого были приготовлены немалые средства, распорядился о толковом пополнении провианта. Но долго стоять ни в Венеции, ни на Мальте нельзя, не ровен час и турки поймут, что их дурачат.

Бывшие офицеры «Надежды благополучия», которая уже бывала в этих водах и появилась снова, но не торговым, а военным фрегатом, переведены на разные корабли по одному-двое. Теперь они понимали, зачем в прошлое плаванье требовалось назубок выучить каждый изгиб береговой линии, каждый остров в Эгейском море.

Турки не боялись ничьего флота не только из-за мощи собственного, но еще и из-за того, что разобраться в хитросплетении многих островов и островков чужакам немыслимо трудно. И все же русская эскадра обнаружила турецкую и сумела загнать ее в Чесменскую бухту.

— Ну, ребятушки, теперь пришла наша пора. Коли победим, каждого выжившего сам награжу, а кто буде погибнет со славою, тех навечно поминать прикажу. Не посрамите матушку-Россию и государыню нашу!

Орлов был щедр не только в обещаниях, он основательно пополнил запасы провианта за свой счет, быстро доставил с берега опытных мастеров — починить то, что пришло в негодность за время долгого перехода.

А потом был Наварин и была Чесма! Такого не видывал никто — пришедшая от Петербурга эскадра русских наголову разбила, практически сожгла турецкий флот в их же собственной бухте, невзирая на мощную поддержку турецких кораблей их береговой артиллерией! Сожгли 15 линкоров, 6 фрегатов и множество мелких судов, линкор и 5 гребных судов были взяты в плен. Потери турок составили около 10 000 человек, потери русских — 11 человек! Почти один к тысяче — такого мир не видывал!

И хотя греческое восстание оказалось слишком слабым, о том, что у России есть не просто флот, а флот, умеющий уничтожать другие флоты, узнала вся Европа.

В это же время войска Румянцева брали крепость за крепостью на суше — Килия, Аккерман, Браилов и знаменитый Измаил, который чудо-богатырям Суворова предстояло еще раз брать через двадцать лет, только дополнительно укрепленный и оснащенный. Знали бы, тогда бы разрушили до основания…

Победы, победы, победы… казалось, теперь только так и будет. Блестящее время наступило для России.

Григорий снова скрипел зубами — Алексей покрыл себя славой в Чесменском сражении, Потемкин вон при Кагуле, а он вынужден заниматься… зачумленной Москвой.

— Гриша, Еропкину помощь нужна, сам не справится.

Это стало кошмаром конца 1770 — начала 1771 года. Чуму в Москву притащили с юга, несмотря на поставленные кордоны, где за деньги пропускали всех подряд, моровая язва, как ее пока звали, проникла в Первопрестольную и принялась косить москвичей. Старый уже генерал-губернатор Петр Салтыков ничего не мог сделать, только жгли по улицам костры якобы для очистки воздуха. Взамен него в Москву направлен генерал-поручик Еропкин.

Но все уже было слишком запущено. Вместо того чтобы сразу изолировать всех больных, а их семьи помещать в карантин, людям за деньги позволяли уходить из Москвы, кроме того, больные оставались в домах, мертвых просто выбрасывали на улицы, не желая, чтобы был сожжен домашний скарб.

Из города разбежались все, кто только мог, в том числе и сам Салтыков.

Сначала казалось, что зимние морозы заставят заразу отступить, как бывало раньше на Руси, но с весной чума вернулась снова. За лето она выкосила столько, что умирать, казалось, уже некому. Но в сентябре ко всему прочему произошел еще и бунт. Кто-то пустил слух, что нужно просто помолиться и приложиться к иконе Боголюбской Богоматери, что у Варварских ворот, ну и, конечно, деньги пожертвовать. Народ валом повалил к иконе.

Страшнее не придумать, потому как больные шли вместе со здоровыми и деньги в сундуки бросали так же. Вот уж где заразе и вовсе раздолье! Все, чего добились за последние месяцы, пошло насмарку. Узнав об этом, митрополит Амвросий, тот самый, что когда-то одолжил деньги Потемкину, потребовал икону снять, а сундуки с деньгами убрать. Еропкин его поддержал, но многим помочь не мог, у него просто не было людей. Никто не собирался воевать с москвичами, требовалось только навести относительный порядок и усилить карантины.

Противостояние вылилось в настоящий бунт. Первым пострадал Амвросий, которому сначала пришлось бежать в Данилов монастырь, где его просто выдал кто-то из своих, потом попытаться уйти из Москвы переодетым в обычное платье. Митрополит не стал подкупать карантинную охрану, а пока от Еропкина принесли бумагу с разрешением выехать из Москвы официально, было уже поздно. Толпа, ворвавшаяся в Кремль, где был Амвросий, забила митрополита кольями так, что его тело попросту превратилось в месиво.

Против бунтовавших, обезумевших от крови и страха людей пришлось применить силу. Но просто уговорить их уйти из Кремля и разойтись по домам не удалось, использовали единственное, что было — две небольшие пушки. Но и расстреляв часть бунтовщиков, справиться с ошалевшими москвичами не удалось.

На следующее утро новые толпы осадили Спасские ворота Кремля. Сам Еропкин, избитый камнями, весь израненный и едва живой, лежал в постели, казалось, еще чуть, и бунт просто захлестнет все. К счастью, подоспел с тремя сотнями солдат не так давно бежавший в свое имение Салтыков. На сей раз разогнать безумную толпу удалось, но никто не мог поручиться, что завтра все не начнется снова.