Джек Потрошитель - Корнуэлл Патрисия - Страница 43

«Дорогой сэр,

Я буду в Уайтчепеле 20 числа этого месяца — и начну очень деликатную работу около полуночи на улице, где я произвел третье исследование человеческого тела.

Ваш до гробовой доски

Джек Потрошитель.

Поймайте меня, если сможете.

P.S. (постскриптум находится в самом верху страницы) Надеюсь, вы сможете прочесть то, что я написал, и поместите это в газеты целиком, а не одну только половину. Если вы не сможете чего-то разобрать, сообщите мне, и в следующий раз я напишу крупнее».

В слове «крупнее» отправитель сознательно допустил грамматическую ошибку, пропустив одну букву («biger» вместе «bigger»). Я уверена в том, что он сделал это намеренно. Сикерт разыгрывал одну из своих маленьких игр и хотел убедиться, что полицейские действительно такие «дураки». Внимательный следователь обязательно должен был задаться вопросом о том, почему такие сложные слова, как «деликатный» или «исследование» написаны совершенно правильно, а в очень простом слове допущена ошибка. Но детали, которые кажутся очевидными для нас, доступны только криминалистам и искусствоведам. Единственным художником, видевшим письма Потрошителя, был художник, их написавший. Многие его письма — и не письма вовсе, а профессиональные произведения искусства, которые можно поместить в рамку и выставить в художественной галерее.

Сикерт должен был считать, что у него нет оснований опасаться полиции. Полицейские действительно не обратили внимания на рисунки в его издевательских, жестоких и непристойных письмах. А может быть, он предполагал, что, если умный следователь вроде инспектора Эбберлайна и заметит уникальность некоторых писем, расследование никогда не приведет его в дом 54 по Бродхерст-гарденз. Ведь в полиции служат одни «идиоты». Большинство людей глупы и скучны, и Сикерт часто говорил об этом.

Никто не может сравниться с блестящим, умным, хитрым, ослепительным Уолтером Сикертом. Даже Уистлер и Оскар Уайльд меркнут перед этим человеком. Он часто соревновался в остроумии с этими великими людьми за обедом или на приемах. Сикерт мог и не привлекать к себе внимания, если ему этого не хотелось. Он не отрицал того, что остается «снобом». Сикерт делил всех людей на две категории: тех, кто интересовал его, и тех, кто не представлял для него интереса. Сикерт, как типично для психопата, полагал, что ни один следователь не может с ним сравниться. Безжалостные, жестокие, не знающие раскаяния психопаты часто оставляют более заметные следы, чем намеревались.

Отдаленные города, откуда пришли некоторые письма Потрошителя, только доказали, что большинство писем является розыгрышем. У полиции не было оснований полагать, что убийца из Ист-Энда сегодня может быть в одном городе, а завтра уже в другом. Никто не интересовался тем, что Потрошитель вполне мог переезжать из города в город. Никто не искал связи между городами.

Многое проясняет расписание гастролей труппы Генри Ирвинга, которое ежедневно печаталось в газетах. Каждую весну и осень труппа Ирвинга гастролировала по крупнейшим городам, таким, как Глазго, Эдинбург, Манчестер, Ливерпуль, Брэдфорд, Лидс, Ноттингем, Ньюкасл и Плимут. Эллен Терри часто приходилось совершать изматывающие поездки. «Я поеду поездом из Ньюкасла в Лидс», — уныло писала она во время таких гастролей. Даже сейчас мы чувствуем ее усталость и тоску.

В большинстве этих городов были ипподромы. В нескольких письмах Потрошителя упоминаются скачки и даются полезные советы относительно ставок. Сикерт часто рисовал скачки и много знал об этом виде спорта. 19 марта 1914 года в литературном журнале «Нью Эйдж» он опубликовал статью, в которой использовал сленг жокеев и завсегдатаев ипподромов. На ипподроме Сикерт всегда мог затеряться в толпе, особенно если он использовал грим и переодевание, а скачки проходили в городе, где его никто не знал. На скачках всегда собиралось множество проституток.

Скачки, азартные игры в казино и бокс всегда интересовали Сикерта, хотя в книгах и статьях о нем, которые мне попадались, об этом пишут очень мало. Когда Потрошитель советует: «Откажитесь от губки», указывает ли это на личность Сикерта или он просто бездумно использует клише? Можно ли считать саморазоблачением мрачный автопортрет, написанный Сикертом в 1908 году, на котором за ним стоит нечто, что можно принять за гипсовый торс боксера, но точно так же и за обезглавленное и расчлененное тело женщины? Есть ли какой-то смысл в указанном на одном из писем Потрошителя адресе «Бангор-стрит» — ведь в Лондоне нет такой улицы, зато в Уэльсе есть такой ипподром?

У меня нет свидетельств о том, что Сикерт играл на скачках. Но нет доказательств и того, что он этого не делал. Игра могла быть его тайным пристрастием. Если это так, то становится ясно, почему у него так быстро кончались деньги. К моменту, когда он и прижимистая Эллен развелись, она была на грани финансовой катастрофы, от которой так и не оправилась. Организованный мозг Сикерта изменял ему, когда дело касалось финансов. Он, не задумываясь, нанимал кеб и пользовался им целый день. Он раздавал свои картины — зачастую совершенно незнакомым людям. Порой холсты просто гнили у него в студии. Он никогда не зарабатывал много денег, но имел доступ к средствам Эллен, даже после их развода. А потом его снабжали деньгами другие женщины, которые заботились о нем, в том числе и две его жены.

Сикерт был очень щедр в отношении своего брата Бернхарда, неудачливого художника. Он снимал просторные студии, покупал художественные принадлежности, читал множество газет каждый день, имел огромный гардероб, позволяющий ему маскироваться по своему выбору, был завсегдатаем театров и мюзик-холлов, много путешествовал. Но все, что он покупал и снимал, было по большей части довольно дешевым. Он никогда не покупал дорогих билетов и не ездил первым классом. Я не знаю, сколько он промотал, но после развода Эллен написала: «Давать ему деньги — все равно что давать их ребенку, чтобы тот бросил их в костер».

Она считала мужа настолько финансово безответственным, что после развода договорилась с Жак-Эмилем Бланшем, чтобы тот покупал картины Сикерта. Бланш начал их приобретать, а Эллен тайком присылала ему деньги. Сикерт «не должен никогда, никогда догадаться, что деньги исходят от меня», — писала Эллен Бланшу. Она не говорила об этом никому, даже своей сестре Джейни, с которой была очень близка. Эллен знала, что думала о Сикерте и о его жизни сестра. Она также понимала, что, помогая бывшему мужу, не приносит ему благо. Сколько бы он ни получал, ему всегда было мало. Но она не могла удержаться, чтобы не оказывать ему помощь.

«Он никогда не выходит у меня из головы, ни днем, ни ночью, — писала Эллен Бланшу в 1899 году. — Вы знаете, какой он, — сущее дитя, когда дело касается денег. Не будете ли вы снова так добры и не купите ли одну из картин Уолтера, когда он будет сильнее всего нуждаться? И не забудьте, что в этом поступке не будет никакой пользы, если вы не настоите на том, чтобы он израсходовал эти деньги соответствующим образом. Он занял 600 фунтов у своего шурина (довольно бедного человека) и должен уплатить ему проценты с этой суммы. Но я не могу».

В семье Сикерта всегда существовала зависимость от алкоголя и наркотиков. У него была наследственная предрасположенность к этому, поэтому-то он и воздерживался от алкоголя в юности. Было бы неправомерно говорить о том, что у Сикерта были проблемы с азартными играми. Но стоило ему коснуться денег, как они утекали у него сквозь пальцы. Хотя упоминания городов, в которых были ипподромы, в письмах Потрошителя нельзя считать «доказательством», эти детали не могут не возбудить нашего любопытства.

Сикерт мог много работать, когда у него было настроение. Его карьера не требовала от него работы в заранее определенные часы. Он не должен был ни перед кем отчитываться, особенно когда закончился период ученичества у Уистлера и Сикерту больше не приходилось поступать так, как этого требовал мастер. Осенью 1888 года Уистлер уехал из Лондона на медовый месяц, и никто не знает, как Сикерт проводил это время. Эллен и Джейни оставались в Ирландии. Впрочем, и в присутствии Эллен Сикерт часто исчезал на ночь или на неделю. Исчезнуть в Великобритании довольно просто, особенно с появлением поездов. Можно было с легкостью пересечь Ла-Манш утром и вечером уже ужинать во Франции.