Враг божий - Корнуэлл Бернард - Страница 47

Уже начало смеркаться, когда Кердик наконец сдался – вернее, нехотя пообещал обсудить этот вопрос со своими приближенными. Мы разбудили Кулуха и вышли во двор, а оттуда, через калитку в стене, на пристань, где остановились, глядя на темные струи Темзы. Почти все молчали, только Мэуриг принялся с досадой отчитывать Артура – тот-де впустую тратит время на неисполнимые требования. Артур не отвечал, и принц потихоньку унялся. Саграмор сидел, прислонясь к стене, и точил меч. Ланселот и силурийские друиды стояли особняком – все трое красивые, рослые, напыжившиеся от гордости. Динас смотрел на темные деревья за рекой, его брат искоса поглядывал на меня.

Мы прождали час, и наконец Кердик вышел к реке.

– Скажи Артуру, – без всяких вступлений обратился он ко мне, – что я никому из вас не верю и охотно убил бы всех, но уступлю земли белгов при одном условии: что королем их будет Ланселот. Не вассальным королем, – добавил он, – а полновластным и независимым.

Я смотрел в серо-голубые глаза сакса, не в силах произнести ни слова. Внезапно все прояснилось. Они с Ланселотом давно обо всем условились, и Кердик с самого начала держал в голове их сговор. У меня не было доказательств; я утвердился в своей догадке, взглянув на Ланселота: он не говорил по-саксонски, но, судя по лицу, в точности знал, о чем идет речь.

– Скажи ему! – приказал Кердик.

Я перевел. Агрикола и Саграмор сплюнули от досады, Кулух зло хохотнул, однако Артур лишь несколько долгих мгновений смотрел мне в глаза, прежде чем ответить:

– Согласен.

– Мы уйдем отсюда на заре, – коротко объявил Кердик.

– Мы выступим через два дня, – отвечал я, даже не спросив Артура.

– Хорошо, – отвечал Кердик и пошел прочь. Так мы заключили мир с саксами.

Не такого мира хотел Артур. Он надеялся ослабить саксов настолько, чтобы через Германское море перестали прибывать новые корабли, а еще через год-два и вовсе очистить от них Британию.

– Рок неумолим, – сказал мне на следующее утро Мерлин. Я нашел его в римском амфитеатре. Друид задумчиво оглядывал уходящие вверх ряды каменных скамей. Накануне он попросил отправить с ним четырех моих копейщиков; сейчас воины сидели и смотрели на Мерлина, не зная, что им предстоит делать.

– Все ищешь последнее сокровище? – спросил я.

– Нравится мне это место, – отвечал старик, пропуская мимо ушей вопрос и по-прежнему оглядывая арену. – Очень нравится.

– Мне казалось, ты ненавидишь римлян.

– Я? Римлян?! – в притворном возмущении переспросил Мерлин. – Как я мечтаю, Дерфель, чтобы мое учение не перешло к потомкам через то дырявое сито, которое ты называешь головой. Я люблю весь род человеческий! – велеречиво объявил он, – и даже римлян готов терпеть, когда они сидят в своем Риме. Я тебе рассказывал, что как-то там побывал? Много попов и смазливых мальчиков, Сэнсаму бы понравилось. Нет, Дерфель, вина римлян в том, что они пришли в Британию и все тут испортили. Однако кое за что я могу их только похвалить.

– Они оставили нам это. – Я указал на двенадцать ярусов скамей и балкон, с которого смотрели на представление римские патриции.

– Ой, только не уподобляйся Артуру и не говори мне про дороги, мосты и порядок. – Последнее слово он произнес с явной издевкой. – Что такое законы, дороги и форты, как не хомут? Римляне приручили нас, Дерфель. Сделали податным людом, да так умно, что мы еще готовы благодарить! Мы говорили с богами, мы были свободны, а потом склонили свои тупые головы под римское ярмо и стали законопослушными данниками!

– Так чего же римляне делали хорошего? – терпеливо спросил я.

Мерлин хищно ухмыльнулся.

– Загоняли сюда христиан и спускали на них собак. В Риме, учти, поступали еще правильнее: христиан скармливали львам. Однако в конечном счете львы проиграли.

– Мне довелось увидеть изображения льва, – гордо объявил я.

– Ой, надо же! – Мерлин не удосужился подавить зевок. – Что ж ты раньше не говорил? – Заткнув мне рот, он улыбнулся. – А я как-то видел настоящего льва. Жалкое облезлое существо. Наверное, его неправильно кормили. Может, давали ему митраистов вместо христиан? Это было в Риме, разумеется. Я ткнул льва посохом, а он только зевнул и почесался. Еще я видел крокодила, правда, дохлого.

– А кто такой крокодил?

– Тварь вроде Ланселота.

– Короля белгов, – желчно добавил я. Мерлин рассмеялся.

– Он умен, не правда ли? Возненавидел Силурию, и кто его в этом обвинит? Жалкий сброд в скучных долинах – не для Ланселота. А вот в землях белгов ему понравится. Солнечно, много римских вилл и, главное, совсем недалеко от дражайшей Гвиневеры.

– Это так важно?

– Пораскинь мозгами, Дерфель.

– Я не понимаю, о чем ты.

– О мой невежественный воитель, Ланселот ведет себя с Артуром, как пожелает! Берет что хочет, поступает как хочет, а все потому, что у Артура есть смехотворное качество, называемое «совесть». Очень по-христиански. Как можно понять религию, которая требует от человека постоянного раскаяния? Нелепость, конечно, однако из Артура получился бы очень хороший христианин. Он верит, что поклялся спасти Беноик и подвел Ланселота, и покуда Артура грызет чувство вины, Ланселот может безнаказанно вытворять что угодно.

– И с Гвиневерой тоже? – спросил я, вспомнив его прежнее упоминание об их дружбе, явно намекающее на какой-то скабрезный слух.

– Я никогда не объясняю того, чего не знаю, – важно отвечал Мерлин. – Полагаю, Гвиневере прискучил Артур, и что тут удивительного? Она умна и любит умных людей, Артур же, при всех его замечательных качествах, несколько простоват. Он стремится к таким немудреным вещам, как порядок, закон, справедливость, чистота. Хочет, чтобы все были счастливы, а это невозможно. Ты, разумеется, такой же простак.

Пропустив оскорбление мимо ушей, я спросил:

– Так чего хочет Гвиневера?

– Чтобы Артур стал королем Думнонии, а сама она, правя им, правила всей Британией. В ожидании этой поры, Дерфель, наша Гвиневера забавляется как может. – В глазах Мерлина сверкнула озорная мысль. – Вот увидишь, когда Ланселот станет королем белгов, Гвиневера решит, что ей все-таки не нужен новый дворец в Линдинисе. Найдет другой, куда ближе к Венте. – Старик хохотнул и восхищенно добавил: – Они оба очень умны.

– Гвиневера и Ланселот?

– Не будь тупицей, Дерфель! Кто говорит о Гвиневере? Меня возмущает твоя страсть к сплетням. Разумеется, я говорил о Ланселоте и Кердике. Какая ловкая дипломатия! Артур сражается, Элла уступает половину своих земель, Ланселот получает королевство себе по вкусу, Кердик удваивает собственное могущество и приобретает в соседи Ланселота вместо Артура. Как процветают нечестивые! Просто душа радуется! – Он улыбнулся.

В этот миг из туннеля под зрительными рядами вышла Нимуэ и с взволнованным видом поспешила к нам по заросшей сорняками арене. Ее золотой глаз, так пугавший саксов, сверкал в утреннем свете.

– Дерфель! – вскричала она. – Что вы делаете с бычьей кровью?

– Не смущай его, – сказал Мерлин, – сегодня утром он тупее обычного.

– В храме Митры, – возбужденно проговорила Нимуэ, – что вы там делаете с кровью?

– Ничего, – отвечал я.

– Смешивают с овсом и жиром, – объявил Мерлин, – и готовят пудинг.

– Скажи мне! – требовала Нимуэ.

– Это тайна, – с трудом выговорил я. Мерлин загоготал.

– Тайна! Тайна! «О великий Митра! – Голос его эхом отдавался в каменном амфитеатре. – Чей меч заточен на горных пиках, наконечник копья выкован в океанских глубинах, а щит затмевает ярчайшие звезды, услышь нас!» Продолжать?

Старик цитировал слова, которыми мы начинали наши собрания, часть ритуала, ведомого лишь посвященным, – по крайней мере, так мы полагали.

– У них есть яма, – объяснил Мерлин, обращаясь к Нимуэ, – закрытая железной решеткой. Несчастного быка забивают, они окунают копья в кровь, напиваются допьяна и полагают, будто совершили нечто значительное.

– Так я и думала, – сказала Нимуэ, потом улыбнулась. – Нет там ямы.