Погребённые заживо - Биллингем Марк - Страница 16

— Полегче, тигр…

— Ты что, совсем спятил? — Холланд резко оборвал Парсонса и тут же вспомнил, что Торн отреагировал почти такими же словами, когда ему завуалированно намекнули на Луизу Портер. Потом он повернулся ко входу в школу и впервые увидел того самого мальчишку.

Парень выходил на школьный двор еще с тремя ребятами; он не был самым высоким, не шел впереди всех, но все равно был в центре внимания. Он что-то сказал — остальные засмеялись, и Холланд сразу же понял, кто здесь лидер, вокруг кого крутятся остальные мальчишки.

Когда их группка подошла ближе, Холланд заметил, как мальчишка в один миг изменился внешне: одним быстрым движением руки ослабил узел галстука, другим взъерошил светлые волосы, а в левом ухе после этой манипуляции вдруг появилась золотая серьга в форме крестика. Обычное в общем-то превращение школьника в уличного парня.

Но Холланд глаз не сводил с этой серьги. Было в ней что-то знакомое, что-то очень важное.

Парсонс поманил рукой компанию к себе.

— Мы опрашиваем всех, кто мог видеть, что произошло с Люком Малленом в прошлую пятницу.

Последовала пауза. Они смущенно пожимали плечами, переминались с ноги на ногу, а их взгляды устремились к мальчишке с серьгой.

— Может быть, когда вы выходили из школы, — продолжал Парсонс, — то заметили, как Люк Маллен садится в машину.

В ответ прозвучали довольно бессвязные фразы.

— Да мало ли кто садится в машины…

— Я в ту пятницу в регби играл…

— А у нас было собрание о том, как мы на зимних каникулах лыжами займемся…

— Думаю, мы вряд ли будем вам полезны.

Последняя реплика принадлежала мальчишке с серьгой; в его речи слышался странный акцент — наполовину английский, наполовину американский. Такой же Холланд успел заметить у многих учеников этой школы — восходящая интонация в конце каждого предложения. Как будто в каждом слышался вопрос — мягкий, ненавязчивый, но безусловно требующий ответа. Мальчик говорил за всех четверых, и Холланд заметил, что те только рады этому. Он был тем, с кем каждый из одноклассников хотел «тусоваться» и кому хотел подражать. Холланд вспомнил о мальчике с портфелем, юном художнике, с которым беседовал чуть раньше. Этот парень был полной противоположностью того и, вероятно, изо всех сил к этому стремился.

Если быть честным, сам Холланд был непохож ни на одного, ни на другого. В школе в Кингстоне двадцать лет назад он корпел над книжками и был середнячком. Увы, он ничем не выделялся в классе, и глаза у него вечно были опущены.

Четверка уже развернулась и пошла по своим делам, но Кенни Парсонс быстро обогнал их и снова остановил:

— Минутку, юноши, мы еще не закончили.

— Неужели? — удивился парень с серьгой.

— Пропал один из ваших приятелей.

— Мы были едва знакомы, — засмеялся другой. Парень с серьгой бросил на него взгляд, от которого тот мгновенно сник.

— Значит, вы учитесь с ним в разных классах?

— Верно. В разных.

— Но в одной параллели?

— Тоже верно. Только вот понятия не имею, чем это может помочь! — Он снова развернулся и, перекинув сумку через плечо, решительно направился к главной дороге.

Холланд наблюдал, как парень с серьгой и его друзья уходят прочь. Что-то знакомое было в лице мальчишки, что-то важное. Дейв вспомнил, как тот разговаривал с Парсонсом, как смотрел на полицейского. Чернокожего полицейского…

— Наглый маленький ублюдок! — сказал Парсонс.

И Холланда как молнией ударило, внутри все похолодело (как когда едешь по горбатому мосту). Он наконец навел фокус. Крестик, болтающийся в ухе… Это лицо он видел раньше.

— Я считал, что у «золотой молодежи» манеры получше.

Холланд кивнул, понимая, что дело именно в этом; если его догадка верна, то «наглый» — это еще о нем мягко сказано.

Мальчишка с серьгой мог себе позволить быть самоуверенным. И дело, конечно, не только в форме школы и акценте, дело в том, что люди судят о характере по достоинству, с каким ты держишься. Большинство полагает, что такие вещи говорят сами за себя.

Холланд ухватил за воротник ближайшего из проходивших мимо мальчишек и указал на парня с вызывающе взъерошенными волосами. Он задал вопрос и узнал имя. Потом он увидел, как парень по имени Адриан Фаррелл обернулся, посмотрел на них и медленно пошел дальше; его светлые волосы все еще мелькали в толпе, постепенно теряясь в сине-серой массе дружно спешивших с занятий школьников.

Что ж, Фаррелл без труда мог позволить себе самоуверенность: внешние приличия были соблюдены, а полицейские, да и кто угодно еще могли теряться в дурацких догадках.

Торн привык больше размышлять, чем жаловаться, но иногда он был не прочь поплакаться в жилетку, а Кэрол Чемберлен — в хорошем настроении — была отличным слушателем. Он поплакался ей по телефону на больную спину, пожаловался на перевод в отдел по расследованию похищений и на то, что его единственно стоящая версия расследования быстро заходит в тупик. Однако сегодня Кэрол Чемберлен была не в духе.

— Тебе нужно с кем-нибудь проконсультироваться, — сказала она.

— С кем — с психиатром?

— Тоже не помешает. Но сейчас я говорю о твоей спине. Прекрати стонать и сходи к врачу.

После разговора с Джезмондом Торн пешком вернулся в Бекке-хаус и прогнал два новых имени по базе данных полиции. Билли Кемпбелл, как было сказано, посещает реабилитационный центр для алкоголиков и наркоманов в Шотландии. Уэйн Барбер наконец воплотил в реальность свою давнюю мечту поработать на благо родины и теперь отбывает двадцатипятилетний срок в тюрьме Уэйкфилда. Значит, оставались только двое из первоначального списка Маллена, но Джезмонд ясно дал понять, что считает эту затею пустой тратой времени.

Торну и самому стало казаться, что он продвигается слишком медленно. Он взял в столовой сэндвич и вернулся в кабинет, раздумывая над тем, кому бы позвонить пожаловаться, пока он будет есть.

Он уже несколько лет был знаком с бывшим старшим инспектором Кэрол Чемберлен. Ее отозвали с пенсии на службу, когда ей исполнилось пятьдесят, и направили в консультативный отдел окружного управления — небольшое подразделение, которое состояло преимущественно из отставных офицеров. Их задачей было использовать свой коллективный опыт для реанимации «глухарей». Между собой действующие сотрудники управления добродушно называли их «Слегка помятый отряд».

Впрочем, миссис Чемберлен можно было назвать какой угодно, но только не старой и помятой.

Торн знал, что она бывает сварлива и не стоит попадаться ей под горячую руку, но год назад он своими глазами видел, как броня суровости и ядовитой иронии дала трещину, а затем и вовсе слетела с миссис Чемберлен, словно тонкая пленочка. Оказалось, то была лишь внешняя оболочка, вроде кожуры персика, тогда как внутри у нее бурлили, разъедая душу, чувства. Стоило эфемерной преграде исчезнуть, и ему, как откровение, приоткрылась подлинная душа миссис Чемберлен — такая, какой он и сам хотел бы ее видеть. В тот же момент и она увидела подлинную сущность Торна и прониклась к нему глубокой симпатией. Но за откровение всегда приходится платить. Правда, они предпочитали никогда даже не упоминать о тех безумных мгновениях ярости и боли, благодаря которым они нашли человека, который поджег некую девушку. Торн также никогда бы не узнал, что его отец все еще жив, — для миссис Чемберлен, правда, последнее так и осталось тайной.

Кэрол была его другом, но, как и большинство людей, которых Том Торн уважал, она его немного пугала.

— Я лучше перезвоню позже, — сказал Торн. — Видно, вы очень заняты: гладите кошку или разгадываете кроссворд.

— Нет, вы посмотрите на этого наглеца! И все лишь из-за того, что я не хочу слушать твой скулеж!

— Я позвонил, потому что иной раз выдаете неплохие советы.

— А еще потому, что я знакома с Тони Малленом.

— Не понял? — Торн отложил свой бутерброд.

— Ты разве не знал?

— Если бы я знал, то позвонил бы вам немедленно. И давно вы знакомы?