Макамы - ал-Хамадани Бади аз-Заман - Страница 4

С другой стороны, в некоторых упомянутых выше чисто риторических макамах (Маристанской, Проповеднической, Ширазской, Научной) появляется тот самый главный герой — Александриец, который в Других макамах выступает как обманщик и вымогатель. Мы видим, таким образом, как сходятся два источника жанра и каждый из них на пути этого схождения обретает новые черты.

Можно заметить еще одну общую для всех макам существенную особенность, которая отражает процесс схождения указанных двух источников, а именно отсутствие стилевого единства. В тексте всех макам перемежаются большие или меньшие куски обычной прозы и садж'а, причем происходит это не от неумения или невозможности «подобрать рифму»: ведь послания ал-Хамадани свидетельствуют о том, что в садж'е он весьма искусен и рифмованная речь никаких трудностей ему не доставляет. Очевидно, это принципиальный подход. Так, в садж'е выдержаны зачины большинства макам, обязательно — речи, когда они составляют основное ядро макамы (иногда речь произносится в стихах), детальные описания предметов и обстановки. В изложении событий, напротив, рифма проявляется от случая к случаю, а момент узнавания рассказчиком Абу-л-Фатха всегда преподносится в прозе. Иными словами, процесс соединения двух истоков жанра наблюдается и на уровне стиля.

Композиционно большая часть макам строится по нехитрому принципу: рассказчик и неузнанный им главный герой {27} встречаются в каком-либо собрании людей — на площади, в мечети, на месте стоянки путешественников, в компании любителей словесности и т.п. (вариантов здесь может быть довольно много); эпизоду первой встречи обычно предшествует экспозиция, излагающая обстоятельства, в которых оказался рассказчик. Герой демонстрирует в собрании свое словесное мастерство — причем его речь чаще всего содержит просьбу о помощи — и получает от слушателей соответствующую мзду.

Однако не во всех макамах главным героем оказывается Абу-л-Фатх ал-Искандари — в некоторых герой, не называя своего имени, просто сообщает, что он родом из Александрии, а в некоторых ни имя, ни происхождение героя вообще не указываются. В тех макамах, где фигурирует именно Абу-л-Фатх, добавляется еще эпизод узнавания, содержащий диалог рассказчика с плутом и заключительные стихи последнего.

По всей видимости, у Бади' аз-Замана жанр макамы еще не устоялся. Вероятно, к числу более ранних макам относятся те, которые не подходят под окончательно сложившийся жанровый шаблон, то есть чисто риторические, не содержащие авантюрного элемента, и чисто авантюрные, где риторические украшения сведены к минимуму. Очевидно, стандартная композиция макамы с центральной речью главного героя, бродяги и обманщика, складывается не сразу и этот герой не сразу контаминируется с Абу-л-Фатхом из макам, описывающих плутовские проделки без риторики (Мосульская, Армянская). Недаром в некоторых макамах, как уже упоминалось, герой, будь то знаток поэзии, проповедник или попросту попрошайка, не носит никакого имени, в лучшем случае он сообщает рассказчику, что родом из Александрии, притом эпизод с узнаванием главного героя рассказчиком отсутствует, то есть этот Александриец как будто бы и не Абу-л-Фатх, которого рассказчик всегда узнаёт, рано или поздно.

На мысль о том, что первоначально присутствие Абу-л-Фатха в макаме не было обязательным, наводят и макамы с затянутой экспозицией, разрастающейся до самостоятельного рассказа. Так, в Львиной макаме встрече с Абу-л-Фатхом предшествуют ключевые для сюжета встречи со львом и с коварным разбойником; в Асвадской центральное место занимает встреча с мальчиком-импровизатором, в Иблисской — беседа о поэзии с самим дьяволом; в Русафской макаме содержится перечисление уловок «детей Сасана», причем Абу-л-Фатх лишь упоминается в самом конце. Создается впечатление, что здесь эпизоды с участием Абу-л-Фатха являются избыточными: они как будто добавлены позже, чтобы включить эти макамы в общий круг «абулфатховских».

О том, что Бади' аз-Заман не мыслил свои макамы как единый цикл, свидетельствуют и повторы, встречающиеся в них вопреки гордому утверждению самого автора, что среди его макам «не найти двух, хоть сколько-нибудь сходных между собой по смыслу или выражениям» {28} . На самом же деле макамы Голодная и Жирная варьируют одну и ту же тему, ставя героя в почти аналогичные ситуации; вариациями на одну и ту же тему являются также макамы Иракская и Поэтическая, которые к тому же и текстуально частично повторяют друг друга. Текстуальные совпадения, меньшие по объему, встречаются и в других макамах, например в Куфийской и Звездочетской, в Балхской и Желтой; почти дословно совпадают заключительные стихи в макамах Джахизовской и Научной или последние строки стихов в макамах Балхской и Казвинской и т. д. Эти совпадения — еще одно свидетельство того, что создавались макамы Бади' аз-Замана в разное время, и он, в разных ситуациях и обращаясь к разным меценатам, мог позволить себе повторы тех или иных удачных (или просто подходящих к случаю) пассажей.

Четкой системы расположения материала в сборнике Бади' аз-Замана не прослеживается. Можно заметить, однако, что большинство макам первых двух десятков подчинены стандартной композиции (экспозиция — встреча — речь — награда — узнавание — объяснение), разумеется, с вариациями; причем Абу-л-Фатх появляется в девяти макамах первого десятка и в шести макамах второго, в двух макамах действует некий Александриец, в одной — безымянный проповедник, в одной роль обманщика играет сам 'Иса ибн Хишам, и еще в одной главными действующими лицами оказываются поэты прошлого, а рассказывает эту историю 'Иса с чужих слов. В остальных макамах наблюдается еще большее число вариаций стандартной композиции. Отметим также, что в макамах первых двух десятков, в отличие от последующих, рифмованные пассажи преобладают над прозаическими.

Вероятно, составитель сборника (сам автор или кто-то из его последователей?) опирался прежде всего на доминирующую тенденцию формирования жанра, как она постепенно складывалась. Характерно, что последователи ал-Хамадани почувствовали и подхватили эту основную тенденцию: все они отказываются от прозаического изложения и переходят полностью на садж', инкрустированный стихами, стараются придерживаться стандартной композиции, и цикл макам объединен у них не только одним и тем же рассказчиком, но одним и тем же главным героем, бродячим адибом {29} , без украшенной речи которого не обходится ни одна макама.

Последователи у ал-Хамадани были не только в арабской, но и в других ближневосточных литературах, в частности в персидской и в еврейской; существует предположение, что макама повлияла и на европейский плутовской роман {30} .

Среди авторов арабских макам особенно выделялся Абу Мухаммад ал-Касим ал-Харири (1054—1122), который придал жанру законченный вид: ярче и последовательнее, чем Бади' аз-Заман, обрисовал главного героя, усложнил сюжеты макам (в том числе и заимствованные у предшественника), сделал разнообразнее и богаче стилистические украшения, не превращая их при этом в самоцель, и сумел внести большую стройность в композицию всего цикла.

Произведения, квалифицируемые как макамы, появлялись в арабской литературе вплоть до XX в., однако история развития этого жанра показала, что созданный Бади' аз-Заманом симбиоз двух противоречивых тенденций не был прочным. Подлинно блестящие образцы его могли быть написаны только такими талантами, как ал-Хамадани и ал-Харири. Именно благодаря им термин «макама» стал обозначать особый вид плутовской новеллы. Однако после этих двух классиков макамного жанра никто их уровня не достиг: подражатели или впадали в сугубо назидательный тон, обличая плута, или стремились к еще большему украшению стиля, так что интрига отходила на второй план, а то и вовсе исключалась. И постепенно, начиная с XII в. (аз-Замахшари), авантюрный элемент исчезает совсем; из обязательных атрибутов макамы остаются лишь стремление к цикличности (и то не всегда), речь или беседа как кульминационная точка, украшенный стиль, насыщенный иносказаниями и словесной игрой, и садж' со стихотворными вставками. Иными словами, большинство макам, зафиксированных в истории арабской литературы, являют собой образцы ученой украшенной прозы, обычно с назидательным уклоном, а вовсе не плутовские новеллы. Лишь в середине XIX в. и на рубеже XIX—XX вв. были предприняты две талантливые попытки возродить плутовскую макаму, но они уже не имели продолжателей.