Клятва разведчика - Верещагин Олег Николаевич - Страница 14

…Сашка замолчал. Я видел в темноте его блестящий глаз и капельки пота на лбу. И молчал. Что я сказать-то мог? А он помолчал ещё и спросил:

— Ты кем мечтал быть? Ну, до войны? — я пожал плечами. Я не знал: — А я полярником, — признался он. — «Семеро смелых» смотрел? Как там… Хотел узнать, где на них учат. Или даже сбежать, тоже как в кино… Я вот думаю — и какое право они имели придти и всё порушить?

— Да никакого, — согласился я.

Я что-то ещё хотел спросить, не помню, что. И не вспомню, потому что в этот самый момент ахнул взрыв!

В какой-то момент мне показалось, что подорвали наш вагон. Истошно завыл гудок паровоза, под полом страшно заскрежетало, вагон сунулся вперёд, закричали и заплакали младшие, кто-то — кажется, Гришка — крикнул: «Чо за х…ня?!» И тут всё это перекрыл грохот пулемёта.

— Ложись! — прокричал Сашка. Но мы не успели упасть на пол — дверь дрогнула и отскочила в сторону, человек, видневшийся в проёме смутным силуэтом, крикнул:

— Скорее наружу!

— Младших! — мгновенно сориентировался Сашка.

Мы попрыгали под откос. Паровоз ревел, гудел и выл, около вагонов кричали и стреляли, от леса — совсем недалёкого — и в лес летели огненные строчки и точки. Я хватал младших, которых мне передавали девчонки, и пихал их в сторону леса, сам ещё не понимая, что происходит. Открывший дверь человек — в гражданском, но с винтовкой — вдруг сорвал её с плеча, упал на колено и начал стрелять. Кто-то из младших тоненько закричал, что-то свистнуло у меня над ухом, и я увидел, что вдоль паровоза бегут трое. «Дзанн, вжжиг, вжжиг!» — с воем отскочило что-то от засова на дверях. Один из бегущих упал, двое других упали на колено — и освободивший нас человек опрокинулся на спину. Я видел, как Тошка нагнулся за его винтовкой — и вдруг дёрнулся и встал на колени, изо рта у него полилось чёрное, и Тошка тоже упал… Но Колька подхватил винтовку — выстрел! Стоявший на колене упал под колёса. Второй вскочил и побежал обратно, но Колька выстрелил снова — и тот покатился под откос. Сашка зачем-то рванулся вперёд, я, ничего не понимая, побежал за ним. По-прежнему без мыслей я повторил его движение — он поднял выпавшую из рук убитого (это был не немец, не эстонец, а полицай) винтовку, я так же подобрал винтовку у второго, сорвал патронташ, уже сам об этом догадавшись. Мы прыгнули под откос и побежали к лесу…

…Мы похоронили маленького — мальчика лет восьми, его звали Женя — у корней большого дуба. Пуля попала ему в шею и он умер на руках у Севки, пока мы бежали к лесу. Больше из нас никого не задело, если не считать убитого Тошки, оставшегося на путях. Помню, что я хотел помолиться и перекреститься, но люди, стоявшие вокруг, не делали этого.

Отрядом это назвать было нельзя — четыре человека и пулемёт, «максим». Трое были военными. Точнее — все четверо, просто четвёртый — медлительный и большой эстонец — всё ещё носил немецкую форму, хотя и без знаков различия. Командира знал Сашка, это был Ряжин Сергей Викентьевич, подтянутый такой высокий человек лет сорока, капитан Красной Армии. Они с Сашкой долго и без стеснения обнимались, Сашка что-то сбивчиво рассказывал и твердил: «А я думал, вас убили всех… я что один спасся…» — а мужчина улыбался и ерошил Сашке волосы. Мне сперва даже неудобно стало на это глядеть, я только потом понял, что в этом времени ничего такого между мальчишками и мужчинами не бывает.

Они давно собирались напасть на этот поезд, но никак не могли придумать, как это сделать. Тогда они просто взорвали рельсу перед поездом остатками тола и открыли пальбу по вагонам, а под шумок вытащили нас. Впрочем, как оказалось, радоваться было рано. Сергей Викеньтевич сказал почти сразу:

— Сейчас они полезут нас искать… Девочки, — обратился он к девчонкам, собравшим вокруг себя младших, — мы вас прикроем. Кто-нибудь знает, как стороны света определять? — отозвались сразу несколько. — Пойдёте по лесам прямо на юг. Так доберётесь до села Белебелка. Там партизанская республика. Идите не останавливаясь, как бы трудно не было. Это далеко, но вы дойдёте… Ты, и ты, — он посмотрел на Севку и Гришку, — пойдёте с ними. Лишнего оружия у меня нет. И девочкам будет трудно одним.

— За что? — Севка побелел и так посмотрел вокруг, что я крепче вцепился в свою винтовку, готовясь, что он бросится её отбирать. — Я… за что вы меня?! — Гришка промолчал, но вдруг стал часто моргать…

— Без разговоров! — прикрикнул Сергей Викентьевич. — Марш! — и смотрел вслед уходящим, пока они не скрылись за деревьями. После этого повернулся к нам. А я стоял и думал ошарашенно, до чего остервенело вцепился в собственный билетик на тот свет. По идее я должен был ещё и приплатить тому, кто у меня заберёт оружие… — Все за мной, на позицию.

Я не очень много понимаю в военном деле. Но у нас было шесть винтовок, пистолет-пулемёт, два револьвера и пулемёт, а к нему — около сотни патрон. Гранат не имелось вообще. В эшелоне ехало не меньше батальона фрицев, человек пятьсот. Поэтому предстоящий бой выглядел чистейшим самоубийством.

Так я подумал. А потом подумал ещё, что и окружающие это знают наверняка. Просто есть три с половиной десятка маленьких детей и девчонок, которые сейчас уходят сквозь лес от рабства. А нас семеро, и мы — мужчины. Естественно, что мы должны их прикрыть собой.

Эта мысль меня успокоила. Смешно, но это правда.

Сергей Викентьевич расположил нас на пригорке, в который утыкалась лесная прогалина — в центре пулемёт, по сторонам остальные. За пулемёт лёг тот здоровяк в немецком мундире. Увидев, что я на него смотрю, он улыбнулся и сказал, показав на себя:

— Эйно Парк… я эстонес, так, — очевидно, мой взгляд выдал мои же мысли, потому что он указал в ту сторону, где была железная дорога, покачал головой и сказал неожиданно горячо: — Те — не эстонцы. Кайтселийт [26], тьфу, бантиты! — и сплюнул. — Я пежал… к партисаны… Я эстонес, не они.

— Борька Шалыгин, — сказал я и занялся своей винтовкой.

Это оказался немецкий «маузер». Я в принципе знал, как им пользоваться и даже знал, что у него сильная отдача, но в руках никогда не держал. В магазине не хватало патрона, я дозарядил его и начал целиться между двумя деревьями на прогалине. Лежал и думал, что, может, немцы ещё и не станут организовывать преследование. И что если бы не это нападение, мы бы так и ехали в поезде, в относительной безопасности — и поэтому, наверное, многие люди быстро мирятся с рабством: ты несвободен, зато в безопасности, а начнёшь бунтовать — и всё…

— Идут, — сказал Сергей Викентьевич. Я встрепенулся, прислушался — и услышал голоса, перекликавшиеся вроде бы совсем недалеко. Они звучали не по-немецки, и я к своему изумлению узнал датскую речь! Но над этим некогда было особо задумываться, потому что первые из преследователей появились между деревьями — они шли далеко друг от друга, перекликаясь и вертя головами. То есть вели себя так, как в лесу вести нельзя. Я увидел, как Эйно припал к пулемёту, чуть опустил любопытное чёрное рыльце. И сам приложился, поймав в прицел вооружённого пистолет-пулемётом солдата, шагающего прямо на меня. Ни страха, ни жалости я не ощущал. Я вообще не воспринимал идущего ко мне человека, как человека. Вот и всё. Нет, я не видел в нём персонаж компьютерной игры, всякая такая ерундень, которую обычно приписывают подросткам. Просто он был до такой степени чужим в весеннем утреннем лесу (а уже почти совсем рассвело), что…

— Огонь!!! — прокричал Сергей Викентьевич.

Я выстрелил. Отдача действительно оказалась мощной, я увидел, как промахнулся — солдат присел и тут же бросился в сторону. Звуков сразу не стало — рядом бил «максим», начисто глуша их. Я дёрнул затвор, прицелился и выстрелил снова, в то дерево, за которым прятался мой. Мне почему-то хотелось достать именно его. От берёзы полетела щепа. Он ответил очередью и выкатился наружу, за корни. Слева ещё один тащил в укрытие товарища, я бы мог легко его подстрелить, но не стал и снова выстрелил в этого, но он уже укрылся за деревом.