Свинцовый шторм - Корнуэлл Бернард - Страница 8

— Не пускай их сюда, Гарри, ради Бога, не пускай! И все-таки я хочу подать на Мульдера в суд.

Эббот тяжело вздохнул, огорченный моим упрямством.

— Ну, если ты так настаиваешь, Ник. Если настаиваешь. Я пришлю к тебе адвоката. — Он подошел к двери и остановился. — Ты знаешь, твой отец очень гордился тобой, Ник. Действительно гордился. — Не дождавшись моего ответа, он пояснил: — Твой орден Крест Виктории.

— Его заработали двое других, — заметил я, — а я просто не подчинился приказу.

— Все равно, Ник, орден — это орден. Он может изменить всю твою жизнь.

— Я не собираюсь менять свою жизнь. Просто я хочу вернуть его.

— Кого? — нахмурился Эббот.

— Орден, Гарри. Этот чертов Мульдер уволок его вместе со всем остальным. Он был в моей сумке.

Эббот вздрогнул, будто только сейчас понял, в какую передрягу я попал.

— Прости, Ник.

— Теперь тебя ясно, почему я хочу предъявить иск этому гаду?

— Если это утешит тебя, ему будет чертовски сложно продать его. Любой коллекционер сразу определит, что он краденый. Я думаю, Фанни не знает, куда с ним толкнуться. Он имеет дело только с Кулленом, а Джордж не захочет даже дотронуться до этого ордена.

— Замолви словечко, Гарри.

— Хорошо, Ник, я попробую. — Эббот кивнул на прощание и вышел.

На следующий день я выдвинул обвинение против Френсиса Мульдера в нападении и грабеже. Адвокат сочувствовал мне, но не строил никаких иллюзий. Мульдер, по его словам, исчез и вряд ли вернется в Англию, пока ему угрожает судебный иск. Он считал, что у меня крайне мало шансов вернуть орден, а уж возместить затраты на ремонт — и того меньше.

— Предположим, мы предъявим иск Беннистеру за ущерб, причиненный катеру? — спросил я.

— Нам придется доказывать, что Мульдер действовал по его приказу. — И адвокат покачал головой в знак того, как мало надежд он связывает с этой идеей.

После его ухода я долго лежал, уставясь в потолок, словно хотел найти там хоть малейшую трещинку. Боль предательски подкралась ко мне. Когда я задерживал дыхание, она, казалось, отступала, но стоило только сделать вдох — и она снова была тут как тут. Я чувствовал себя так, словно лежу на каменистом дне. Послышался вой сирены, и за стеной прогрохотали носилки. Сколько же мне еще здесь торчать? Врач сказал, что после выписки я буду по-прежнему хромать, но не уточнил, когда эта выписка состоится.

Я закрыл глаза и снова увидел «Сикоракс». Вот она валяется на склоне холма, истерзанная, без мачт, с гниющим корпусом. Фанни Мульдер должен был возместить ущерб, но сбежал. Я мог бы наказать его с помощью закона, но закон — слабое оружие. Конечно, если он объявится, у него найдутся средства на ремонт яхты, но реально я мог рассчитывать только на себя. Я подумал о своем небольшом счете в банке. Можно было бы залатать корпус и сделать фанерную крышу. Если б у меня было дерево, я мог бы поставить новые мачты, а украденный свинец заменить чугунными болванками. Но на это уйдет столько времени, что навигация закончится, а «Сикоракс» так и не будет готова выйти в море до начала зимних штормов в Ла-Манше.

Да и когда они начнутся, она не будет готова полностью. Я не смогу купить блоки и лампы, винт и паруса, обшивку, провода и инструменты. На это нужно целое состояние, а я располагал всего несколькими сотнями фунтов. Одна только плата крановщику сожрет половину моих денег. Я даже не могу позволить себе купить высокочастотный передатчик, не говоря уж о выдержанных дубовых досках для замены прогнившего каркаса. Мне придется продать ее за бесценок, и в лучшем случае мне дадут за нее сотен пять. Конечно, можно еще толкнуть журналистам свой рассказ о случившемся, но на это я не пойду.

Таким образом, я стоял перед выбором: либо продать себя, либо продать «Сикоракс». Ни то, ни другое меня не устраивало, но яхта — это игрушка для богатого человека, а не мечта нищего героя, значит, нам придется расстаться.

Скрипнула дверь, и я открыл глаза.

У кровати стоял высокий человек и смотрел на меня. Я должен был сразу узнать его, но не узнал, потому что его лошадиная челюсть была куда тяжелее, чем на фотографии, волосы не такие блестящие, а загорелая кожа какая-то неровная. Только через пару минут до меня дошло, что передо мной тот самый Энтони Беннистер, но Энтони Беннистер без традиционного грима и воздушной прически — творения услужливого гримера. Он выглядел старше, чем я думал. Но вот он улыбнулся, и моментально все эти недостатки улетучились под воздействием его очевидного и непостижимого обаяния.

— Капитан Сендмен? — Его такой знакомый голос таил в себе надежность и доброту.

— Черт возьми, кто вы такой? — Я не желал поддаваться его обаянию и решил с самого начала выбить его из колеи.

— Меня зовут Беннистер. Тони Беннистер. — Позади него толпились медсестры с глупыми восторженными лицами. Еще бы, сам великий Тони посетил их больницу! Вся сцена напоминала королевский визит, но Беннистер улыбнулся им извиняющейся улыбкой, прикрыл дверь, и мы остались вдвоем. Великолепно сшитый твидовый пиджак сидел на нем безупречно, но когда он поворачивался, я обратил внимание, что его рубашка вздулась у пояса. — Мне кажется, нас волнует одна и та же проблема, — произнес он.

Я с удивлением заметил, что Беннистер нервничает. Мне представлялось, что такие люди идут по жизни с небрежной и несокрушимой уверенностью.

— Моя единственная проблема — яхта, — я боролся с нелепым желанием воспользоваться его славой и богатством. — Которую растащил ваш бур.

Он кивнул, готовый взять на себя всю ответственность:

— Это моя вина, но меня уверили, что яхта заброшена. Я был не прав и приношу свои извинения. Насколько я понимаю, вы хотите вернуть ей прежний вид?

Он меня полностью обезоружил. Я не собирался присоединяться к толпе его некритичных поклонников, но он вызвал у меня симпатию. Беннистер оказался честным, а это качество я ценю превыше всего. Вдобавок ко всему я чувствовал себя польщенным тем, что в моей палате находится такая знаменитость. Мой воинственный пыл угас.

— Я все могу сделать сам, — сказал я, — мне только нужны материалы. Я, знаете ли, сейчас на мели.

— К счастью, я не на мели. — Он улыбнулся и протянул мне правую руку, на которой красовались золотой браслет, золотые часы и два массивных золотых кольца.

Не знаю почему, но я вспомнил одну из любимых присказок отца: «Принципы растворяются в наличных», — и только ради «Сикоракс», только ради нее, я пожал протянутую мне руку.

— Ты должен понять, — говорил Мэттью Купер, — что это лишь предварительный монтаж.

— Предварительный — что?

Он энергично махнул правой рукой, пальцы которой от постоянного контакта с сигаретой выглядели так, словно их окунули в охру.

— Мы собрали его из обрывков. — Он нахмурился, стараясь выразиться яснее. — Просто взяли и соединили их безо всякой увязки. — Мэттью, нервный мужчина лет тридцати, был директором фильма. Его прислал Беннистер. С момента своего появления в доме он беспрестанно, одну за другой, курил сигареты.

— К тому же он еще не дублирован, — решительно добавила Анжела Уэстмакот.

— Дублирован?.. — тупо повторил я.

— Звук еще не сделан, — ответил за нее Мэттью. — Сейчас фильм длится десять минут. В окончательном варианте он будет идти минут шестьдесят.

— Или девяносто, — уточнила Анжела. — Но тут мы рискуем. — Она говорила, не глядя в мою сторону, и я, пользуясь этим, без зазрения совести пялился на нее. Когда Беннистер звонил мне из Лондона, он забыл упомянуть о девушке. Если бы он это сделал, я, возможно, отнесся бы к нашей встрече с большим энтузиазмом. Анжела была высокой воздушной блондинкой, такой тонкой и неимоверно хрупкой, что, едва она вошла в комнату, мне тут же захотелось ее от чего-нибудь защитить. Ее волосы удерживались уймой гребенок и шпилек, но отдельные пряди все-таки выбивались, как светло-золотистые перышки. На ней был бесформенный бело-розовый жакет, со множеством петель, поясков и застежек, и мешковатые белые брюки, заправленные в розовые сапоги по колено. Она была по моде неряшлива и разорительно, волнующе красива.