Зеркало Кассандры - Вербер Бернард - Страница 81

Полицейский роется в ящике стола и достает лимонное печенье:

— Вы такое любите?

Нет, увы, после встречи с Шарлоттой я предпочитаю десерты, сделанные вручную. Кстати, я с удовольствием съела бы сейчас пирожное. С кремом. Быть может, Шарлотта права: пирожные высшего качества — это та еда, которая доставляет нашему организму самое большое удовольствие. Мужчины не оправдывают наших надежд, и лишь десерты приносят истинное немедленное наслаждение без последующего разочарования.

Ему хочется узнать, о чем она думает.

— Вы должны отпустить меня как можно быстрее. Это вопрос жизни и смерти.

Она смотрит на табличку с простыми, прямыми, безо всяких украшательств буквами: ИНСПЕКТОР ПЬЕР-МАРИ ПЕЛИССЬЕ.

Двойные имена имеют особый смысл. Родители тянули ребенка каждый в свою сторону. И тот стал и Пьером, и Мари. В конечном итоге, он ни Пьер и ни Мари. Он — производное от твердости Петра и святости Марии. Ему лучше выбрать одно имя, чтобы определиться. Я лично чувствую его скорее Марией, чем Петром.

— Жизни и смерти? Даже так?

Кассандра молча смотрит на инспектора. Он качает головой:

— Конечно. Я вас понимаю, но поймут ли остальные? А мне ведь нужно отчитываться перед начальством. Многочисленным. Что я им скажу? «Дочь министра убежала из школы. Вы знаете, я ее нашел, но, поскольку она объяснила, что обладает особым даром и должна предотвращать катастрофы, я отпустил ее бродяжничать по улицам города». Так?

Он смотрит на фотографию своей кошки, стоящую в рамке на столе, рядом с фотографиями сына и жены.

— Я — человек современный, но мои руководители — люди очень старой формации.

Пьер-Мари Пелиссье качает головой.

— Вы не верите в то, что я предвижу будущее? — спрашивает Кассандра бесстрастным голосом.

— Нет, конечно, я вам верю. Проблема состоит в том, что никто не хочет знать будущего. Но все хотят, чтобы семнадцатилетние, то есть еще несовершеннолетние, девушки были защищены от бомжей, которые заставляют их воровать сумки в библиотеках.

Кассандра продолжает настаивать:

— Я могу предотвращать теракты. Я знаю, где и когда они произойдут.

— Арестовывать террористов? Вот нелепая идея. У кого могут возникнуть подобные желания?

Он бросает в рот следующую жвачку.

— Я, кстати, хорошо разбираюсь в этом вопросе. Раньше я служил в антитеррористической бригаде Парижа. Как видите, теперь я занимаюсь пропавшими детьми. Как вы думаете — почему? Потому что арестовывать террористов совершенно бессмысленно. Все, кого я поймал, получили свободу через несколько дней, если не часов. Вы мне не верите? Очень хорошо. Я расскажу вам о базовой геополитике. Во-первых, если мы посадим террористов в тюрьму, то их оставшиеся на воле единомышленники захватят в заложники журналистов или добровольцев из гуманитарных организаций, чтобы обменять их на своих товарищей. Что создаст беспорядки. Во-вторых, очень часто террористы негласно работают на страны, которые являются нашими союзниками.

Кассандра хмурит брови.

— Вы по-прежнему не понимаете? Сплошь и рядом те, кто хочет дестабилизировать наши демократические устои, являются нашими поставщиками нефти. Немного терроризма потерпеть можно, а без горючего жить нельзя. Кроме того, это наши богатые клиенты. Иногда используемое против нас оружие они покупают… у нас. Да, вот истина, которую никто не хочет слышать: террористы, убивая наше гражданское население, используют взрывчатку, сделанную… на пороховых заводах Франции. Торговля есть торговля.

Он играет с ножом для бумаги и кладет его рядом с пачкой жвачки.

— Мы им даже продадим атомные электростанции, чтобы они сбросили на нас атомные бомбы. Как это говорится? Ах да, «продать веревку, на которой тебя повесят». Законы рынка. Если вы захотите помешать промышленникам вооружать террористов, они вам возразят: «В любом случае, если мы не продадим то, что им нужно, это сделают наши конкуренты, так лучше уж мы деньги заработаем».

Это невозможно. Мы не могли дойти до такого.

Полицейский спокойно продолжает:

— Терроризм — это строго локализированный эпифеномен, затрагивающий ограниченное количество людей. Наша система к нему прекрасно приспособилась. Проблемы создают лишь выжившие жертвы. Они все время жалуются. Просят возмещения ущерба. Пытаются пробудить у государства чувство вины. Намекают на некомпетентность органов безопасности. Никто не любит тех, кто жалуется.

Мои родители как раз стали жертвами теракта. Мой отец был министром. Мать — известным ученым. Они никогда не жаловались. Им не представилось такой возможности.

Взгляд полицейского устремляется вдаль.

— Мне всегда хочется сказать жертвам: «Увы, вам не повезло, вам не стоило оказываться в неудачном месте в неудачное время». Но, честно говоря, в столкновениях на дорогах гибнет гораздо больше людей, чем во время терактов. Можно сказать, что жертвы вытянули неудачный номер лото, вот и все. Вопрос вероятности, как скажет ваш брат.

Видя выражение лица девушки, инспектор понимает, какую суровую реальность он ей открыл.

— Увы, во время терактов убивают не так много людей, чтобы общественность по-настоящему встревожилась.

Он встает и смотрит в окно.

— Газеты немного шумят сразу после происшествия, потому что горячие новости хорошо продаются. А потом все обо всем забывают. С ума сойти, про теракты забывают все быстрее и быстрее. Это оттого, что все хотят забыть. Даже о взрыве Всемирного торгового цента в 2001 году уже больше не говорят. Это как землетрясение. Это проходит. Составляет часть природного риска. Словно кто-то разворошил муравейник. Насекомые поволнуются, а потом утащат погибших и все восстановят. Иногда даже построят лучше, чем было.

Кассандра сжимается в комок, сидя на стуле.

— В прошлом году мой банкир предложил мне вложить деньги в ценные бумаги. Я ему ответил, что произойдут мощные теракты — и рынки обрушатся. Я не хотел вкладывать. Мое положение давало мне возможность оценивать степень риска, потому что я работал в антитеррористической организации. И тогда мой банкир рассказал мне потрясающую вещь: вероятность терактов уже заложена в стоимость акций. Есть специальные страховки. Произойдут теракты или нет, а биржевые рынки затронуты не будут.

Кассандра делает вид, что воспринимает информацию, но на самом деле услышанное не укладывается в ее сознании.

— Чтобы изменить нашу внешнюю политику нужно ужасное массовое кровопролитие. Быть может, чтобы сбросили атомную бомбу на крупную столицу, да и то я не уверен, что это вызовет нужную реакцию. Вы видели Мадрид, вы видели Лондон. Толпа три дня устраивает демонстрации, пресса печатает огромные заголовки жирными буквами, а потом все проходит. Мы живем слишком хорошо и мирно, чтобы действительно о чем-то волноваться…

Инспектор успокаивается и продолжает:

— Зададим главный вопрос: что вас беспокоит больше всего? Теракты, затрагивающие несколько десятков, максимум несколько сотен человек, шансы попасть в число которых очень малы, или рост цен на бензин, который касается каждого? Ваша безопасность или удовольствие прокатиться на вездеходном джипе?

Пьер-Мари Пелиссье наклоняется вперед.

— И потом, если честно, суммы, потраченные на борьбу с терроризмом, никогда не составят и тысячной доли тех денег, которые руководители нефтяных держав расходуют на поддержание этого самого терроризма.

Он пожимает плечами.

— Когда я был молодым, то думал, что терроризм — это единственная доступная форма протеста неимущих против имущих. Сейчас я знаю, что все обстоит как раз наоборот. Во главе чудовищно богатых, производящих нефть стран стоят набобы, которые катаются на «феррари», нюхают кокаин, развлекаются с утра до ночи с проститутками, ложками едят черную икру, пользуются мобильными телефонами из чистого золота. Они никогда не работали, ничего не создали собственными руками… И вот эти-то страны объявили войну всему свободному миру просто для того, чтобы развлечься, просто потому, что они скучают в своей роскоши, или потому, что наши страдания доставляют им удовольствие. Или из религиозного фанатизма. Вот почему бороться с терроризмом бессмысленно. В худшем случае мы выведем их из себя, и они натворят еще больших бед.