Прощай, детка, прощай - Лихэйн Деннис - Страница 82

— Он рядом был. Кто, по-твоему, уложил Роговски в Каннингемском парке?

— Но Паскуале не успел бы оказаться по другую сторону карьера и убить Маллена и Гутиерреса.

Бруссард пожал плечами.

— Кстати, почему Паскуале было просто не убить Буббу?

Он нахмурился:

— Старина, мы убиваем только тех, кто представляет для нас непосредственную угрозу. Роговски ни хрена не знал, мы оставили ему жизнь. Ты — тоже. Думаешь, я не мог попасть в тебя с другой стороны карьера в тот вечер? Нет, Маллен и Гутиеррес представляли реальную угрозу. А также Малыш Дэвид, Ликански и, к сожалению, Кимми.

— Не забудь про Лайонела.

Бруссард нахмурился еще сильнее.

— Я не хотел убивать Лайонела. Никогда. Мне казалось, это будет плохая игра. Кое-кто испугался.

— Кто?

Бруссард коротко хрипло усмехнулся, на губах у него выступила кровь. Он закрыл глаза.

— Ты помни: Пул не любил стрелять. Не надо плохо о нем, о покойнике.

Возможно, Бруссард водил меня за нос, но — к чему? Если Фараона Гутиерреса и Криса Маллена убил не Пул, кое-что предстояло переосмыслить.

— А та кукла? — Я слегка похлопал его по руке, — и он открыл один глаз. — А лоскут футболки Аманды на стене карьера?

— Это — я. — Он облизал губы и закрыл глаз. — Я, я, я. Все я.

— Нет, для тебя это слишком. Черт, ты не настолько умен.

Он покачал головой:

— Ты это серьезно?

— Серьезно, — сказал я.

Он вдруг открыл оба глаза, взгляд был ясный и осмысленный.

— Подвинься-ка налево, Кензи. Дай взглянуть на город.

Я сделал, как он просил. Бруссард посмотрел на горизонт, улыбнулся огонькам, мерцающим на площадях, мигающим красным погодным буям и радиопередатчикам.

— Красиво, — сказал он. — Знаешь что?

— Что?

— Очень люблю детей, — сказал он так просто, так мягко.

Правая рука скользнула к моей и сжала ее. Перед нами лежал канал, протянувшийся от моря до центра города, и блеск его вод, темное бархатное обещание, жившее в его огоньках, приводило на ум мысли о светском лоске, о благополучном, сытом, безбедном существовании, отгороженном от неприглядности и боли грубой жизни стеклом и привилегиями, стенами из красного кирпича, железом и сталью, изогнутыми лестницами, водной гладью с мерцающей на ее поверхности дорожкой лунного света, неизменной водой, спокойно обтекающей острова и полуострова, на которых раскинулся наш огромный город.

— Красота, — шепнул Реми Бруссард и выпустил мою руку.

34

— …И в этот момент человек, в котором вы узнали Реми Бруссарда, ответил: «Мы должны это сделать. У нас же приказ. Давай живо». — Помощник окружного прокурора сняла очки и взялась двумя пальцами за кожу на переносице. — Я правильно изложила, мистер Кензи?

— Да, мадам.

— Обращайтесь ко мне «миссис Кэмбел». Будет в самый раз.

— Да, миссис Кэмбел.

Она снова водрузила на нос очки и взглянула на меня через тонкие овальные стекла.

— И что именно, по вашему мнению, это значило?

— По моему мнению, это значило, что кто-то отдал приказ детективу Паскуале и патрульному Бруссарду убить Лайонела Маккриди и, возможно, остальных, бывших с ним в баре «Эдмунд Фицджералд».

Помощник окружного прокурора пошуршала бумагами, которых — за шесть часов допроса в комнате 6а шестого квартального отделения полиции Бостона — набралось на половину блокнота. Шуршание этих страниц, стремившихся от ее яростного царапанья шариковой ручкой свернуться в трубочку, напомнило мне осенний шелест сухих листьев, сметенных ветром к бордюру тротуара.

Помимо нас с Адой Кэмбел в комнате находились два детектива по расследованию убийств, Джэнет Хэррис и Джозеф Сентауро, и ни той ни другому я нисколько не нравился. Еще присутствовал мой адвокат Чезвик Хартман.

Он некоторое время понаблюдал за тем, как Ада Кэмбел просматривает бумаги, и сказал:

— Миссис Кэмбел.

— Гм? — Она оторвалась от чтения.

— Я так понимаю, это случай особый, не сомневаюсь, он будет подробно освещаться журналистами. Мы, я и мой клиент, готовы к сотрудничеству с ними. Но… долгая выдалась ночь, вы не находите?

Помощник окружного прокурора с шелестом перевернула очередную страницу.

— Наш штат вовсе не заинтересован в том, мистер Хартман, чтобы ваш клиент недосыпал.

— Ну, штат может быть заинтересован в чем угодно, миссис Кэмбел, но мне важно, чтобы мой клиент мог выспаться.

Кэмбел положила ладонь на бумаги и взглянула на Хартмана.

— Что, по-вашему, я должна сейчас сделать, мистер Хартман?

— По-моему, вы должны выйти за дверь и переговорить с окружным прокурором Прескоттом и сказать ему, что суть происшествия в «Эдмунде Фицджералде» совершенно очевидна, что мой клиент действовал так, как действовал бы на его месте любой нормальный человек, и что он ни в коем случае не является подозреваемым ни в смерти детектива Паскуале, ни патрульного Бруссарда, и что давно пора отпустить его на все четыре стороны. Замечу также, миссис Кэмбел, что до настоящего момента мы оказывали всестороннюю помощь правосудию и намерены оказывать ее и впредь при условии, что вы проявите по отношению к нам естественное человеколюбие.

— Этот парень, мать вашу, полицейского пришил, — сказал детектив Сентауро. — И вы, адвокат, хотите, чтобы мы его вот так и отпустили? А коня шоколадного не желаете?

Чезвик сложил руки на столе, касаясь его обоими локтями, и, не обращая внимания на сказанное Сентауро, улыбнулся миссис Кэмбел:

— Мы ждем, миссис Кэмбел.

Та перевернула еще несколько листов своих записей, надеясь найти что-то, хотя бы что-нибудь, что дало бы основания меня задержать.

Чезвик находился в здании уже минут пять, пошел узнавать, как дела у Энджи. Я ждал на лестнице перед главным входом. Мимо меня сновали полицейские, и в их взглядах мне бы хотелось прочесть намерение не задерживать меня за превышение скорости на дорогах, хотя бы некоторое время. Может быть, до конца жизни.

— Ну что? — бросился я к Чезвику.

— Ее пока не отпускают.

— Почему?

Он посмотрел на меня, как на несмышленого надоедливого ребенка:

— Она полицейского убила, Патрик. В порядке самообороны или нет, но она убила полицейского.

— Ну, может, ты бы…

— Знаешь, кто в этом городе лучший юрист по уголовному праву?

— Знаю. Ты.

Он покачал головой:

— Моя младшая партнерша, Флорис Мэнсфилд. Она сейчас с Энджи. Понял? Так что остынь. Это потрясная женщина, Патрик. Понимаешь? С Энджи все будет хорошо. Но придется провести у них еще несколько часов. А если мы перегнем палку, окружной прокурор пошлет нас к черту и передаст дело расширенной коллегии присяжных, просто чтобы показать полицейским, что он на их стороне. А если же мы будем действовать согласованно, сотрудничать с ними, никого против себя не настраивая, все постепенно остынут, устанут и поймут, что чем скорее с этой историей покончить, тем лучше.

Мы шли по Бродвею, было четыре утра, ледяные пальцы темных апрельских ветров ощупывали нам воротники.

— Где твоя машина? — спросил Чезвик.

— На Джи-стрит.

Он кивнул.

— Домой тебе нельзя. Там собралась половина журналистской братии города, а я не хочу, чтобы ты с ними общался.

— А почему они не здесь? — Я взглянул на здание, где размещался участок.

— Дезинформация. Дежурный сержант специально якобы проговорился, что вас всех держат в управлении. Еще час-другой, они все поймут и рванут к тебе.

— Так куда же мне деваться?

— Вот это действительно хороший вопрос. Вы с Энджи, намеренно или непреднамеренно, только что подложили полиции Бостона большую свинью. Такой, пожалуй, не было со времен Чарльза Стюарта и Уилли Беннета. [61]Я бы на твоем месте переехал куда-нибудь из штата.

— Вот я и спрашиваю тебя: куда?

Он пожал плечами, нажал на кнопку тонкого пульта дистанционного управления, прикрепленного к брелоку с ключами от машины, его «лексус» подал звуковой сигнал, и замки на дверцах открылись.