Прощай, детка, прощай - Лихэйн Деннис - Страница 59

Он повернул голову в сторону окна слева от двери и в таком положении на мгновение замер, потом повернулся к окну справа от нее и некоторое время смотрел на него.

Я потянулся в бардачок и достал оттуда пистолет 45-го калибра.

Энджи запустила руку в бардачок одновременно со мной, достала свой пистолет 38-го калибра, проверила барабан и со щелчком вернула его на место.

Пул приблизился к парадному входу, поднял вверх руку, державшую «глок», постучал костяшками пальцев по двери, отступил и подождал. Повернул голову налево, направо, потом снова к двери. Наклонился вперед и снова постучал в дверь.

Редкий косой дождь шел почти неслышно, свистел ветер, других звуков не было.

Пул наклонился и попробовал повернуть дверную ручку в форме шара вправо и влево. Дверь оставалась закрытой. Он постучал в третий раз.

Мимо нас проехал бежевый «вольво» с универсальным кузовом и велосипедами, закрепленными на крыше. За рулем сгорбившись сидела женщина в желто-оранжевом платке с узким нервным лицом. Мы посмотрели ей вслед. У знака «стоп» метров через сто вспыхнули красные стоп-сигналы, машина повернула налево и скрылась из виду.

Сквозь свист ветра из-за дома донесся выстрел, послышался звон разбитого стекла. В шепоте дождя что-то взвизгнуло, как неисправные тормоза.

Пул посмотрел на нас, занес ногу, собираясь ударить по двери, но вдруг исчез среди полетевших щепок и вспышек пламени, сопровождавшихся стрекотанием автоматического оружия.

Выстрелы сбили его с ног, он налетел на перила, они треснули и оторвались от стойки, как рука, вырванная из плечевого сустава. Пул выпустил «глок», и он упал на цветочную клумбу у крыльца, а дробовик, клацая, поехал вниз по ступеням.

Огонь прекратился так же неожиданно, как начался.

Сидя в машине, мы на мгновение замерли. Прекратившаяся стрельба все еще продолжалась у нас в головах. Дробовик Пула соскользнул с последней ступеньки, приклад скрылся в траве, дуло же, черное и влажное, поблескивало на дорожке. Налетевший порыв ветра налег на старую крышу, застучал рамами, в доме что-то заскрежетало, заскрипело, и дождь припустил с новой силой.

Я открыл дверцу машины, выскочил на дорогу и, пригнувшись как можно ниже, побежал к дому. В тихом шелесте дождя я слышал лишь топот своих резиновых подошв сначала по мокрому асфальту, потом по гравию.

Энджи бежала рядом, приложив к правому уху сотовый телефон.

— Ранен полицейский, Джермантаун, улица Адмирала Фаррагата, триста двадцать два. Повторяю. Ранен полицейский, Джермантаун, улица Адмирала Фаррагата, триста двадцать два.

Мы бежали по дорожке к крыльцу, я смотрел то на окна, то на дверь. От нее осталось фактически одно название, как будто тут поработали крупные животные с саблеобразными клыками. В древесине зияли рваные отверстия, сквозь некоторые можно было увидеть, что делается в доме, разглядеть там приглушенные краски и свет.

Едва мы подбежали к ступеням, в дырах стало черно. Я ударил правой рукой, сбил Энджи с ног на лужайку, а сам нырнул влево.

Мир будто взорвался. Невозможно подготовить себя к ощущению, которое испытываешь, слыша стрельбу со скоростью семь выстрелов в секунду. Из-за изрешеченной двери пули летели с почти человеческой яростью, неистовым стремлением человекоубийства, порождая какофонию уничтожения.

Пул кое-как перевалился в сторону от двери. Я потянулся в траву, где у моих ног лежал его дробовик, обхватил рукоятку, сунул свой пистолет в кобуру и, опираясь на одно колено, привстал, навел сквозь дождь на дверь и выстрелил. Древесина отрыгнула дым. Когда он рассеялся, передо мной в середине двери зияла дыра размером с крупный кулак. Я поднялся было с колена, но поскользнулся на мокрой траве и услышал, как слева от меня звякнуло стекло.

Я повернулся и выстрелил в окно. Картечь прошла поверх перил, разнесла стекла и раму и пробила дыру в темной шторе.

В доме кто-то вскрикнул.

Стрельба прекратилась, но в голове у меня по-прежнему отдавалось эхо выстрелов из дробовика и стрекотание автоматического оружия.

Энджи, сморщившись, стояла на коленях возле ступенек крыльца, целясь в сторону двери.

— Ты цела? — спросил я.

— Лодыжке полная ж…

— Ранена?

Не сводя глаз с двери, она покачала головой.

— Хрустнула, кажется, когда толкнул меня. — Она поджала губы и сделала сквозь них долгий вдох.

— Хрустнула, как при переломе?

Она кивнула и снова втянула в себя воздух.

Пул застонал, из угла рта яркой струйкой бежала кровь.

— Надо стащить его с крыльца, — сказал я.

— Я прикрою, — кивнула Энджи.

Я положил дробовик на мокрую траву, потянулся, ухватился за верхнюю часть стойки перил, которую Пул сломал, падая, поставил ногу на фундамент крыльца и потянул вниз. Стойка поддалась, отрываясь от прогнившей древесины. Я еще раз сильно потянул и оторвал ее вместе с обломком поручней. Пул повалился на меня, и мы оба упали в мокрую траву.

Он застонал и изогнулся в моих объятиях. Я выбрался из-под него и тут заметил шевеление шторы в правом окне.

— Энджи, — крикнул я, но она и сама заметила, уже повернулась в сторону окна и выстрелила в него трижды. Стекла вылетели из рамы и дождем посыпались на крыльцо.

Я сжался за низенькими кустами у фундамента, но ответного огня не было. Над травой выгнулась грудь Пула, изо рта у него пузырясь шла кровь.

Энджи опустила пистолет, долго смотрела на дверь и окна, потом на коленях, стараясь не задевать землю левой вывернутой стопой, добралась к нам через дорожку. Я достал пистолет и был готов стрелять в сторону дома. Энджи доползла до нас и легла рядом с Пулом.

Из-за дома опять послышалась стрельба из автоматического оружия.

— Бруссард. — Пул выплюнул это слово, схватил Энджи за руку, и его пятки заерзали по траве.

Энджи посмотрела на меня.

— Бруссард, — повторил Пул, в горле у него забулькало, и грудь опять выпятилась из травы.

Энджи стянула с себя водолазку и приложила к ране посреди груди Пула, из которой темным ключом била кровь.

— Ш-ш-ш. — Она приложила руку к его щеке. — Ш-ш-ш.

Стрелявший за домом, судя по всему, имел огромную обойму — стаккато растянулось на полных двадцать секунд. Последовала недолгая пауза, и стрельба возобновилась. Я не знал, «каликоу» это или какое-то другое автоматическое оружие, но не имело особого значения. Пулемет есть пулемет.

Я на секунду закрыл глаза и сглотнул, почувствовав боль в пересохшем горле. В крови бушевал адреналин.

— Патрик, — сказала Энджи, — не смей, твою мать, даже думать об этом.

Я знал, что, если сейчас обернусь к ней, с этой лужайки мне уже не уйти. Где-то за домом Бруссарду в лучшем случае не давали головы поднять. Там мог быть Сэмюэл Пьетро, и пули, возможно, гудели вокруг него, как шершни.

— Патрик! — закричала Энджи, но я уже перелетел через три ступеньки и стал в ложбинке посередине крыльца.

Дверную ручку в форме шара выбили в самом начале. Я распахнул остатки двери ногой; держа дуло пистолета горизонтально на уровне груди, выстрелил в темное помещение, повернулся направо, потом налево, расстрелял всю обойму, выбросил ее из рукоятки, и, не успела она упасть на пол, вставил новую. В помещении за дверью никого не было.

— Нужна немедленно помощь, — кричала Энджи в сотовый телефон у меня за спиной. — Полицейский ранен! Полицейский ранен!

Внутри дома все было темно-серым, как небо снаружи. По полу тянулся кровавый след. На другом конце коридора сквозь отверстия пуль в двери черного хода сочился свет. Сама дверь стояла косо, держась у косяка только на верхней петле.

Примерно на полдороге к ней кровавый след сворачивал направо, в кухню, ее дверь была закрыта. Я зашел в другую комнату, жилую, осмотрел в ней тени, заметил осколки стекла под окнами, обломки рам, обрывки штор, вырванные пулями, и старый диван, из которого лезли внутренности и на котором валялись банки из-под пива.

Огонь из автоматического оружия прекратился, еще как только я вошел в дом, и теперь слышался лишь шум дождя на крыльце, тиканье часов где-то в доме и мое собственное дыхание, поверхностное и неровное.