Роковая перестановка - Вайн Барбара - Страница 8

Дом в Хемпстеде — это огромнейший ипотечный кредит, но что из этого? Бери что хочешь, имей что нравится, где-то прочитал он, расти сам и увеличивай свой доход. Его дела идут хорошо, число пациентов увеличивается с каждым месяцем, скоро их станет больше, чем можно принимать без ущерба для комфорта.

Домой Руфус ездил по Центральной линии метро до станции «Тоттенхем-Корт-роуд», там пересаживался на Северную линию и ехал до Колиндейла, где оставлял машину. Добраться до Колиндейла он успел до часа пик. А потом произошло нечто, что всегда доставляло ему огромное удовольствие: жена открыла дверь в тот момент, когда он собирался вставить ключ в замочную скважину.

Имя Мериголд подходило ей. Она была высокой, пышнотелой и светловолосой, с ярким румянцем на щеках, сочными губами и белоснежными зубами. Другими словами, она была очень похожа на него. Их запросто можно было принять за брата и сестру. Руфус принадлежал к тем людям, которые восхищаются собственным типом внешности и выбирают его в качестве образца, потому что сами к нему принадлежат. Вскоре после знакомства с Мериголд он пригласил ее в оперу на «Die Walkьre», [13]а после спектакля уверенно сказал:

— Брунгильда неправильная. Она должна быть такой, как ты.

Мериголд приготовила ужин, но совсем не возражала против того, чтобы сходить в ресторан. Она никогда не возражала. Было около половины шестого, самое время, по мнению Руфуса, чтобы выпить. Ему очень хотелось выпить — впервые за день, — его мучила какая-то физическая потребность. Подошел бы любой крепкий спиртной напиток, он не отличался разборчивостью. Руфус налил себе чистой водки — той, польской, что они привезли летом, когда проводили отпуск на Черном море. Водка ударила в голову и наполнила душу безрассудством, к лицу — он буквально чувствовал, как это происходит, — прилило тепло.

— Мы пойдем в ресторан, будем пить и напьемся в стельку, — сказал он и посмотрел на жену со своей прекрасной, но свирепой ухмылкой.

Мериголд знала эту ухмылку; она означала, что что-то произошло. Однако расспрашивать она не собиралась. Сам расскажет, если захочет. В Руфусе было много скрытой жестокости, да и нескрытой тоже; в периоды стресса львиноподобная агрессия выливалась в разрушительное, шумное веселье. Мериголд не реагировала на это, хотя временами допускала, что однажды, когда он превратится в старого, больного льва, а она — в изможденную, уставшую львицу, ее реакция может стать довольно бурной.

— Надень что-нибудь красивое, — сказал Руфус в семь, выпив две официальные порции водки и налив одну большую тайную — такова была у него привычка, — и потащил жену в кровать.

Мериголд скрылась в ванной. Руфус, разомлев от любви и выпивки, с удивлением спросил себя, как он мог целых десять минут допускать, что дом, о котором говорилось в «Стандарде», — это Уайвис-холл. На мгновение он развеселился, представив, что и остальные тоже видели статью. Удивились они или испугались? Он мысленно перечислил всех пятерых по именам: Эдам, он сам, Шива, Вивьен и… Зоси.

Они встревожились бы сильнее, чем он, лишились бы остатков самообладания. Как кардинально слово «остатки», подумал Руфус, отличается по значению (как наверняка отметил бы Эдам) от своего почти полного омофона [14]«останки». Нет смысла размышлять об этом. Они с Эдамом учились в одной школе, только Эдам был помладше. С того дня, когда они все расстались, разошлись в разные стороны из Отсемонда, он больше не виделся с Эдамом, но знает о нем все — например, что тот стал партнером в компании по продаже компьютеров, и теперь компания называется «Верн-Смит-Дучини». Знает он и то, что папаша Верн-Смит с женой живет всего в миле отсюда. Вот их он избегает исключительно из антипатии. Какая фамилия была у того индуса? Он слышал ее, но нечасто; странная какая-то фамилия, поэтому и не запомнилась. Манреса? Нет, это город в Испании и улица в Челси. Малгуди? Это место в романах Р.К. Нараяна, [15]которые читает Мериголд. В общем, что-то в этом роде. Фамилия Вивьен была Голдман, не очень-то благозвучная. А у Зоси? Какая фамилия была у Зоси?

Руфус встал с кровати и оделся в ту же одежду, что была на нем днем, кроме рубашки — рубашку он надел чистую. Мериголд принимает душ, шлепая ногами по воде. Она любит плескаться. Наличие тайн было необходимой составляющей жизни Руфуса. Даже если то, что он скрывал от жены — а еще раньше от родителей, от брата, от подружек, — было незначительным, он тщательно оберегал свою тайну, а если утаивать было нечего, все равно что-нибудь придумывал. Фотография была одной из таких тайн. Все эти годы он хранил ее в скучной медицинской книге. Не в той, где рассказывалось о здоровых вагинах и матках, — в эту книгу могла запросто заглянуть Мериголд, а в труде о мерзкой бацилле, которая могла паразитировать на человеческих репродуктивных органах после осложненного или септического аборта. Руфус не доставал тот снимок много лет.

Однако он лежал на прежнем месте, и одного взгляда на него было достаточно, чтобы вызвать шок. Если шоком можно изумить, то Руфус был изумлен. Он-то думал, что сможет смотреть на фотографию Уайвис-холла — фотографию, сделанную им самим дешевой камерой, которую украла Зоси, — невозмутимо и даже с грустным удивлением, а оказалось, что не смог. Он похолодел и протрезвел, будто и не пил водку.

— Обязательно сегодня напьюсь, чтоб мне провалиться, — сказал он вслух. — А почему бы нет?

Дом стоял на отшибе, посередине нигде, на краю речной долины, и был окружен разнообразными, плотно растущими деревьями. Лесная могила, подумал Руфус. Дом был построен в конце восемнадцатого века, имел два этажа, плоскую черепичную крышу, стены из красного кирпича и парадную дверь, выходившую на террасу с колоннами и портиком. Дымовые трубы по обоим торцам. Надворные постройки, конюшню. Широкую площадку, вымощенную плитняком, перед входом, а справа от нее, как на снимке, холмистую лужайку с кедром, огромным черным уродливым деревом, которое кренилось, как галеон, когда дул ветер. Чтобы сделать снимок, ему пришлось встать у края леса, под березу. Солнце казалось очень ярким, но разве летом солнце может быть неярким?

Руфус обнаружил, что у него бешено стучит сердце. Он даже подумал о том, чтобы взять тонометр и измерить себе давление — так, из любопытства. Но вместо этого он перевернул фотографию изображением вниз. Потом зажал ее между большим и указательным пальцами, как нечто хрупкое — пинцетом. Открыл медицинскую книгу, положил снимок в главу о Clostridium welchii, [16]палочкообразной бактерии, которая разрушает тело, пока оно еще живо, и прошел в свою гостиную. На подоконнике, за шторой, была спрятана секретная порция водки, в стакане оставалась еще половина.

Но Руфусом уже завладела эйфория, которая пробудила отвагу и безрассудство. Сердцебиение успокоилось. Интересно, зачем он подумывал о походе в публичную библиотеку, когда под рукой есть гораздо более простые средства идентифицировать дом из газетной статьи?

Его самосознание резко изменилось, и Руфус уже не понимал, как мог позволить себе даже задумываться о том, тот это дом или нет, откладывать то, что должно было успокоить его психику, и вообще по-страусиному избегать этой темы? Так нельзя строить свою жизнь, он всегда это утверждал. Ни от чего не шарахайся — это главный его принцип, встречай все смело. Одна из причин, почему он много пьет, в том, что выпивка помогает придерживаться этого принципа.

Руфус сделал глоток, покатал водку во рту, со стаканом в руке подошел к двери, прислушался. Вода течет слабее. Мериголд выйдет через десять минут. Он взял трубку и набрал сто девяносто два. В последнее время справочная стала отвечать гораздо быстрее. Должно быть, их хорошенько потрясли.

— Город? — отозвался мужской голос.