Еретик - Корнуэлл Бернард - Страница 50

— Если ты и впрямь ударился в бега, — сказал он, — подумай, может, тебе стоит присоединиться к нам. Но сперва позаботься о своей женщине. Я не солгал. Она ранена.

Он оказался прав. Томас отвел лошадей к скалам и позвал Женевьеву. Не дождавшись ответа, он взобрался к ущелью и нашел ее с арбалетной стрелой в левом плече. Стрела пробила ее серебряную кольчугу и раздробила ребро слева над грудью. Женевьева была бледна, дышала прерывисто, вокруг валялось много страшных черных стрел. Когда Томас приподнял ее, она заплакала.

— Я умираю, — пролепетала девушка, но крови изо рта не было.

Томас не раз видел такие раны. Многие после них выживали, хотя и умирали от них нередко.

Он отнес ее на руках вниз; для нее это было очень болезненно, но она крепилась и даже нашла в себе силы, чтобы с помощью Томаса сесть в седло. Сквозь кольчугу просачивалась тонкая струйка крови. Она сидела обмякшая, взгляд ее потускнел, а подошедшие поближе коредоры с любопытством ее разглядывали. Глазели они и на Томаса и боязливо крестились при виде огромного лука. Все они были худые и изможденные, сказывался неурожайный год; найти пропитание было нелегко, изгоям же приходилось особенно трудно. Сейчас, когда они по приказу Филена убрали оружие, в них не было ничего устрашающего, они вели себя миролюбиво и смотрели жалостливо. Филен поговорил с ними на местном языке, а потом, усадив сына на одну из костлявых лошадей, на которых коредоры преследовали Томаса и Женевьеву, он начал спускаться по склону холма к Астараку.

Томас пошел с ним, ведя под уздечку лошадь Женевьевы. Кровь на задней ляжке кобылы запеклась, и, хотя шаг ее был затрудненным, рана казалась не такой уж серьезной, и Томас решил, что извлечь стрелу можно будет и попозже.

— Ты их главарь? — спросил он Филена.

— Только тех людей, которых ты видел, — ответил разбойник, — да и то, наверное, уже нет.

— Уже нет?

— Коредоры любят успех, — ответил Филен, — и не любят, когда приходится хоронить своих мертвецов. Наверняка найдутся такие, кто решит, что он справится на моем месте лучше.

— А как остальные раненые? — спросил Томас, указав кивком головы вверх на холм. — Почему они не пошли в аббатство?

— Один не захотел, предпочел вернуться к своей женщине, а остальные... Они, вероятно, умрут. — Филен бросил взгляд на лук Томаса. — Некоторые не хотят идти из страха, что их выдадут и возьмут в плен. Но меня Планшар не предаст.

Женевьева нетвердо держалась в седле, и Томасу приходилось ехать рядом, чтобы поддерживать ее. Девушка молчала. Глаза ее оставались тусклыми, кожа бледной, а дыхание еле ощутимым, но она достаточно крепко держалась за луку седла, из чего следовало, что жизнь в ней еще теплится.

— Согласятся ли монахи ее лечить? — с беспокойством спросил он Филена.

— Планшар не отказывает никому, — ответил тот, — даже еретикам.

— Планшар — это здешний аббат?

— Да, — подтвердил Филен, — кроме того, он просто хороший человек. Когда-то я был у него монахом.

— Ты? — Томас не сумел скрыть удивления.

— Ну не то чтобы полноправным братом, просто послушником. А потом встретил девушку. Мы ставили палки в новом винограднике, она принесла ивовые прутья для лозы и...

Филен пожал плечами, как будто все прочее было настолько очевидным, что тут и говорить не о чем.

— Я был молод, — закончил он вместо этого, — и она тоже.

— Мать Галдрика? — догадался Томас.

Филен кивнул.

— Она уже умерла. Аббат тогда пожалел нас. Сказал, что у меня, видать, нет призвания, и освободил от обета. Мы стали арендаторами аббатства, арендовали маленькую усадьбу, но в деревне меня невзлюбили. Ее родные хотели выдать ее за другого человека, а меня считали человеком никчемным. Меня едва терпели, а когда она умерла, явились, чтобы сжечь мой дом и выгнать меня прочь. Я убил одного мотыгой, а они заявили, будто это я затеял стычку, и вышло, что я убийца. Мне оставалось либо бежать, либо дать отволочь себя в Бера и вздернуть на виселицу.

Он вел лошадь сына через маленькую, сбегавшую с холма речушку.

— Колесо Фортуны, кажется, так это называется. Вращается и вращается, то вверх, то вниз, но я, похоже, чаще оказываюсь внизу, чем вверху. Теперь вот и Дестрал свалит всю вину на меня.

— Дестрал?

— Наш главарь. Его имя означает «топор», и именно топором он и убивает.

— Его здесь нет?

— Он послал меня разведать, что происходит в Астараке, — ответил Филен. — В старый замок заявились люди и что-то копали. Дестрал думает, что там ищут клад.

«Грааль! — подумал Томас. — Там ищут Грааль. А вдруг его уже нашли?»

Впрочем, эту мысль он тут же отбросил: известие о такой находке мигом разлетелось бы по всей округе.

— Но до Астарака мы так и не добрались, — продолжил Филен. — Устроили привал в лесу и как раз собирались сниматься с лагеря, когда увидели вас.

— Поживиться решили?

— Мы бы выручили за тебя сорок монет, — признался Филен. — Сорок полновесных золотых.

— Ого, — заметил Томас. — Это на десять монет больше, чем получил Иуда. Причем с ним расплатились серебрениками.

Филен натянуто улыбнулся.

После полудня они добрались до монастыря. С севера налетали порывы холодного ветра, гоня дым кухонного очага к воротам, где их встретили два монаха. Филену кивнули и без лишних вопросов позволили отнести сына в лазарет, а вот Томаса не пропустили в ворота.

— Она нуждается в помощи, — сердито настаивал лучник.

— Она женщина, — возразил один из монахов, — и в мужскую обитель ей путь заказан.

— С другой стороны за обителью есть место, где ей помогут, промолвил второй монах и, накинув на голову капюшон, повел Томаса в обход монастырской ограды и оливковой рощи, туда, где за отдельным частоколом стояла кучка деревянных хижин.

— Брат Климент примет вас, — сказал монах и торопливо ушел.

Привязав лошадей к оливковому дереву, Томас взял Женевьеву на руки и пошел с ней к калитке. Он ткнул в калитку сапогом, немного подождал и ткнул еще раз. Калитка со скрипом отворилась. Перед ним предстал маленький монашек в белом одеянии, с морщинистым лицом и кудлатой бороденкой.

— Брат Климент?

Монах кивнул.

— Она нуждается в помощи, — сказал Томас.

Климент жестом пригласил его войти, и Томас внес Женевьеву на двор, походивший с первого взгляда на обычный хозяйственный двор сельской усадьбы, с крытыми соломой строениями, смахивающими на амбары или конюшни. Потом он увидел сидящих у дверей людей в сером: все они жадно разглядывали пришельцев, другие выглядывали из окон. Поначалу он решил, что это тоже монахи, только почему-то надевшие не белые, а серые рясы, но потом, приглядевшись, понял, что среди них есть и женщины. Оглянувшись на калитку, Томас заметил возле нее столик с деревянными колотушками. Это были деревянные брусочки, прикрепленные к рукоятке кожаной тесьмой, так что если потрясти за ручку, они издавали громкий стук. Томас заметил их, когда брат Климент впустил его во двор, но только сейчас сообразил, что это такое. Колотушки носили с собой прокаженные, чтобы предупреждать встречных о своем приближении. А на столе их разложили для того, чтобы любой из недужных, выходя за калитку, не забыл захватить колотушку с собой. Томас испугался.

— Это приют Лазаря? — спросил он брата Климента.

Монах добродушно кивнул и потянул англичанина за рукав. Томас упирался, боясь подцепить от одетых в серое прокаженных страшную заразу, но монах настойчиво повлек его к притулившейся на краю двора маленькой хижине. Она была пуста, если не считать соломенного тюфяка да столика со склянками, ступками, пестиками и железными весами. Брат Климент жестом указал на топчан, и Томас уложил туда Женевьеву. Дюжина прокаженных, сгрудившись в дверях, глазела на новоприбывших, но брат Климент отогнал их прочь. Женевьева, не сознававшая, какой интерес возбудило ее прибытие, вздохнула, потом приоткрыла глаза и, глядя на Томаса, слабо пролепетала:

— Больно.

— Знаю, — отозвался он. — Наберись терпения.