Еретик - Корнуэлл Бернард - Страница 42

— Эй, Сэм! — крикнул Джейк. — Я тут стрелу подобрал, никак твоя. Ты промахнулся на целую чертову милю.

— Это не моя. Это Женни промазала, кто же еще?

— Том! — Джейк еще раньше приметил за рекой двух свиней. — Можно я смотаюсь на тот берег за ужином?

— Сперва стрелы, Джейк, — сказал Томас, — а ужин потом.

Он склонился над мертвой лошадью и воткнул в нее нож в попытке извлечь широкий зазубренный наконечник. Сэр Гийом собирал части доспехов, отстегивал с мертвецов наголенники, наплечники и латные рукавицы. Какой-то ратник стаскивал с покойника кольчугу, лучники охапками уносили мечи. Десять вражеских лошадей достались англичанам либо целыми и невредимыми, либо отделались легкими, поддающимися лечению ранами. Остальные либо погибли, либо так мучились, что Сэм добил их боевым топором.

Англичане одержали полную, безоговорочную победу. Лучшего нельзя и желать, тем паче что пленник, которого захватил Робби, очевидно был предводителем вражеского отряда. Круглолицый, здоровенный, взмокший от пота детина смотрел очень сердито.

— Это наследник графа Бера, — сообщил Робби подошедшему Томасу. — Его племянник. А самого графа здесь не было.

Жослен скользнул взглядом по Томасу и, увидев его обагренные кровью руки, лук и мешок со стрелами, решил, что тот человек незначительный и повернулся поэтому к сэру Гийому.

— Ты здесь командуешь? — требовательно спросил Жослен.

Сэр Гийом жестом указал на Томаса.

— Он.

Жослен обомлел. Он в ужасе смотрел, как обирают его раненых воинов. Хорошо еще, что двое его собственных ратников, Виллесиль с товарищем, остались в живых. Но они не могли сражаться в полную силу, когда лошади под ними были убиты. Один из дядюшкиных людей лишился правой руки, еще один умирал, раненный стрелой в живот. Жослен попытался подсчитать погибших и уцелевших: выходило, что удрать за реку удалось лишь шестерым или семерым.

Еретичка занималась мародерством вместе с солдатами. Поняв, кто она такая, Жослен плюнул, потом осенил себя крестным знамением, однако продолжал пялиться на девушку в серебристой кольчуге, как зачарованный. Такой красавицы он еще никогда не встречал.

— Она заговоренная, — сухо обронил сэр Гийом, заметив, куда смотрит пленник.

— Итак, сколько же ты стоишь? — спросил Томас Жослена.

— Мой дядя отсыплет вам за меня полной мерой, — натянуто ответил Жослен.

Он все еще сомневался, что Томас — начальник отряда. Еще больше он сомневался, что дядюшка согласится заплатить за него щедрый выкуп, однако не собирался сообщать о таких подозрениях победителям; умолчал он также о том, что в его собственном ленном владении Безье можно наскрести разве что пригоршню экю, да и то при большом везении. Безье представляло собой убогую деревеньку в Пикардии, и, продав ее с потрохами, удалось бы в лучшем случае выкупить пленную козу.

Он снова глянул на Женевьеву, дивясь ее длинным ногам и светящимся волосам.

— Вы разбили нас, потому что заручились помощью дьявола, — с горечью заметил он.

— В бою никогда не мешает иметь могущественных союзников, — отозвался Томас и повернулся туда, где возились среди трупов его бойцы. — Поспешайте, ребята! — крикнул он. — Нам нужно вернуться домой до полуночи.

Люди его были довольны. Они знали, что каждому достанется часть денег за Жослена, хотя львиная часть выкупа принадлежала Робби, да и за менее ценных пленников тоже немного перепадет. Вдобавок они разжились шлемами, оружием, щитами, мечами и лошадьми, не понесли потерь, и лишь двое ратников получили незначительные царапины. Дело удалось на славу, и они смеялись, забирая своих лошадей, нагружая захваченных животных добычей и готовясь к отъезду.

И в этот момент, переехав брод, к ним направился одинокий всадник.

Сэр Гийом, заметивший его первым, окликнул Томаса, и тот, обернувшись, по черно-белому одеянию признал в приближавшемся всаднике доминиканца.

— Не стрелять! — крикнул Томас своим людям. — Опустить луки!

Он направился к сидящему на низкорослой кобыле священнику. Женевьева уже успела сесть в седло, но спрыгнула и, нагнав Томаса, шепнула:

— Его зовут отец Рубер.

Лицо ее было бледным, в голосе звучала обида.

— Человек, который пытал тебя? — спросил Томас.

— Мерзавец! — сказала девушка.

Томасу показалось, что она с трудом сдерживает слезы; он понимал, какие чувства она испытывает, ибо сам пережил подобное унижение от рук палача. Он вспомнил, как умолял своего мучителя, вспомнил свое бессилие, свой страх и постыдную благодарность, переполнявшую его в те мгновения, когда муки прекращались.

Отец Рубер осадил лошадь шагах в двадцати от Томаса и окинул взглядом мертвые тела.

— Исповедались ли они? — спросил он.

— Нет, — сказал Томас, — но если ты хочешь, то можешь отпустить им грехи. А потом возвращайся в Бера и скажи графу, что его племянник у нас и мы намерены договориться с ним о выкупе.

Больше ему говорить с доминиканцем было не о чем, поэтому он взял Женевьеву за локоть и повернулся, чтобы уйти.

— Ты Томас из Хуктона? — спросил отец Рубер.

Томас обернулся.

— А тебе что до этого?

— Ты лишил ад одной души, — ответил священник, — и, если ты не отдашь ее, я потребую и твою.

Женевьева сняла с плеча лук.

— Ты окажешься в аду раньше меня, — сказала она Руберу. Однако монах даже не посмотрел на нее, продолжая обращаться к Томасу:

— Она отродье дьявола, англичанин, и она околдовала тебя. — Его кобыла дернулась, и он раздраженно шлепнул ее по шее. — Церковь приняла относительно ее решение, которому ты должен подчиниться.

— Я принял свое решение, — сказал Томас.

Отец Рубер возвысил голос, чтобы люди, находившиеся позади Томаса, могли его слышать.

— Она нищенствующая! — крикнул он. — Она еретичка! Она отлучена от церкви, отринута от стада Христова и обречена на вечные муки! Нет и не может быть спасения ни для нее, ни для того, кто станет ей помогать. Слышите меня? Моими устами с вами говорит сама церковь, вершащая на земле волю Всевышнего! Ваши бессмертные души, бессмертные души всех вас, подвергаются страшной опасности из-за этой греховной твари!

Он снова посмотрел на Женевьеву и не удержался от злобной усмешки.

— Ты умрешь в огне, гадина, — прошипел доминиканец, — но костер, который пожрет твою плоть, будет лишь преддверием к поджидающему тебя пламени, вечному пламени геенны!

Женевьева подняла свой маленький лук. На тетиву была наложена стрела с широким наконечником.

— Не надо, — предостерег ее Томас.

— Он истязал меня, — сказала Женевьева.

Щеки ее были мокры от слез.

Отец Рубер глумливо усмехнулся, глядя на ее лук.

— Ты чертова шлюха, — крикнул он ей, — и черви будут обитать в твоем чреве, и грудь твоя будет источать гной, и ты будешь служить потехой бесам!

Женевьева выпустила стрелу.

Она не целилась. Ярость придала ей сил, позволив оттянуть тетиву далеко назад, но глаза были переполнены слезами, и девушка вряд ли ясно видела своего врага и мучителя. Даже стреляя по мишеням, когда Женевьева целилась старательно и спокойно, стрелы ее в большинстве случаев летели куда попало, но тут, в самый последний момент, когда девушка собиралась спустить тетиву, Томас попытался отбить ее руку. Он едва коснулся ее, только задел, но стрела, вздрогнув, слетела с тетивы.

Отец Рубер открыл было рот, чтобы отпустить оскорбительную шутку насчет игрушечного лука, но не успел: в кои-то веки стрела Женевьевы полетела в цель. Широкий зазубренный наконечник пробил священнику кадык, и стрела осталась торчать из его горла. Кровь полилась по древку, и белые перья окрасились кровью. Несколько мгновений доминиканец оставался в седле с изумленным выражением на лице. Потом кровь хлынула сильнее, пролившись на гриву его лошади. У него вырвался хриплый, булькающий звук, и он тяжело свалился на землю.

К тому времени, когда Томас подскочил к нему, священник был уже мертв.

— Говорила же я, что ты отправишься в ад первым, — промолвила Женевьева и плюнула на труп.