Дальтоник - Сантлоуфер Джонатан - Страница 46

Схватила с туалетного столика фотографию в серебряной рамке, посмотрела в смеющиеся глаза.

— Во что ты впутался, Ричард? Почему тебя убили?

Но он продолжал улыбаться, прикрываясь ладонью от солнца.

Кейт посмотрела на выгоревшие до основания свечи. Поставила фотографию на место.

«Фримен прав. Мне нужно уехать. Подумать. А может быть, вообще не думать».

Съемочная группа сейчас в Хьюстоне, снимает часовню для следующей передачи. Они вполне обойдутся без Кейт, но у нее был бы подходящий предлог для отъезда. До родов Нолы еще недели две, Лусилл присмотрит за ней пару дней. Так что прочь из этой квартиры, прочь из Нью-Йорка. Это хорошо. В Хьюстоне она избавится от воспоминаний. Они с Ричардом там никогда не были.

За час Кейт все уладила — билет на самолет, отель. Еще час, и она дозвонилась приятельнице, работавшей в знаменитой часовне.

Кейт вытащила из стенного шкафа небольшой чемодан. Положила на кровать, начала укладывать вещи.

Часовня Ротко. Место поклонения цвету. Живопись, возведенная в ранг религии. Религия в форме живописи. Когда-то она действительно верила, что такое возможно. Но сейчас веры нет. Ни во что.

Глава 26

Бойд Уэртер вошел в лифт. Недовольный. Ему уже пришлось сегодня принимать визитеров. Вначале кураторов лондонской галереи «Тейт модерн», а потом нового директора Музея Уитни. Отпустил помощниц и охранников и собирался немного отдохнуть, когда снизу позвонил знакомый Кейт Макиннон. Парень оказался настырным, все звонил и звонил. В конце концов Бойд плюнул и решил уделить ему несколько минут. До прихода Виктории. Потом они будут готовить к отправке рисунки, и парня он спокойно спровадит. «Ладно, посмотрю его работы, — думал Уэртер. — Это же не кто попало, а приятель Макиннон. Выскажу несколько мудрых замечаний, потом он повиляет хвостом перед моими картинами. Все как обычно».

Парень оказался чертовски красив. С очень милой застенчивой улыбкой.

— Откуда вы знаете Кейт Макиннон? — спросил Бойд, когда они поднимались в лифте.

— Она была моей… преподавательницей.

— В Колумбийском? История искусств?

— Да. А потом мы подружились.

— Это она посоветовала вам встретиться со мной?

— Да. Сказала, что вы можете дать много ценных советов. Я вас долго не задержу.

— Ну и славно.

Уэртер привел парня в мастерскую.

Тот сразу же развернул свои картины, разложил на полу. Уэртер едва сдержал стон. Они были хуже некуда. Непрофессионально сделанные, неуклюжие, цвета кричащие, безвкусные. «И я должен обсуждать такое барахло?» Придется позвонить Макиннон, спросить, зачем она присылает идиотов. Уэртера также раздражало, что парень даже не взглянул на его картины. Он к этому не привык. Молодые художники обычно глаз не отводят от его работ, трепещут от восторга.

Парень, разложив свои холсты, отошел в сторону. Упер руки в узкие бедра.

— Что скажете?

— Хм… — Уэртер почесал подбородок. — Для начала я предложил бы вам снять темные очки.

— Извините, забыл. — Парень снял солнечные очки и заморгал.

Уэртер заглянул ему в глаза и отшатнулся. Столько в них было страдания и боли.

— Вы здоровы?

— Конечно.

— Но вы так щуритесь и моргаете, что я подумал, может быть…

— Не-а, это нормально. Я просто… привыкаю к освещению.

«Да, — размышлял Уэртер, разглядывая картины, — именно освещение. Талантом тут и не пахнет».

— Так что скажете?

Боже, какая мука!

— Ваши работы, хм… интересные.

— В каком смысле?

«О черт!»

— Хм… во-первых, то, как вы используете цвет. Довольно… необычно.

— Да? — Молодой человек вгляделся в свои работы. — Не понимаю почему. — В его голосе чувствовалось нетерпение.

— Но… вы должны признать, что это нестандартно. Пурпурные облака, синие яблоки. Вы видели картины фовистов?

Молодой человек продолжал пристально рассматривать картины, не понимая, о чем говорит художник. Он выбрал цвета правильно.

— Полагаю, вы ошибаетесь.

— Насчет фовистов?

— Нет.

— Что же тогда? Немецкие экспрессионисты?

— Нет. — Голова начала слегка подергиваться, и заиграла музыка на фоне рекламных слоганов.

— Не знаю, чему сейчас учат в художественных институтах.

— Я не учился в художественном институте.

— Вы же сказали, что Кейт была вашей преподавательницей в Колумбийском.

— Я ходил на вечерние занятия. — Парень прищурился, будто ослепленный яркой вспышкой, затем изобразил отработанную улыбку.

Уэртер присмотрелся к нему. Пухлые губы, красивые глаза, стройный. Но что-то в нем не так.

— Не перенести ли нам разговор на другой раз?

— Нет. Сейчас самое время. Вот именно! Кока-кола — это вещь!

— Не понял.

— Погодите. — Он выхватил из рюкзака пакет. — Это для вас. Подарок.

Уэртер развернул. Несколько репродукций, вырванных из книг. Края неровные. Френсис Бэкон, Джаспер Джонс, Сутин.

— Спасибо.

— Это здор-р-рово! Да?

— Хм… Джонс очень хорош. Сутин тоже интересен, хотя, на мой вкус, слегка перегрет. Ну а Френсис Бэкон, хм… — Он посмотрел на репродукцию, наморщил нос. — Не могу я в него вникнуть. Никак.

«Не могу я в него вникнуть… Не могу я в него вникнуть…» Слова художника эхом отдавались в его голове вместе с песенками, рекламами и прочим.

— Почему?

Уэртер пожал плечами:

— Не знаю. — Он протянул репродукции парню. — Оставьте это себе. Для вас они важнее, чем для меня.

— Вам не нравятся?

— Почему же? Но у меня много книг по искусству. Есть даже одна картина Джонса.

— Как это?

— Я купил в свое время картину Джаспера Джонса.

— Можно ее увидеть?

— Она у меня дома. А это мастерская. — Уэртер начал терять терпение. — Видите ли, мне нужно идти.

— Но мы только начали. Вы еще ничему не научили меня.

— Послушайте. — Уэртер вздохнул. — Давайте встретимся через пару дней, а? Дело в том, что сегодня я очень устал. Было много разных дел и…

— Еще несколько минут, и я уйду. Хорошо? — Парень посмотрел на художника своими грустными прищуренными глазами.

Уэртер бросил взгляд на часы. Ну ладно, пять минут.

— Хорошо.

— Здор-р-рово! — Молодой человек показал на городской пейзаж. — Что скажете об этой картине?

— Хм… мило. Неплохо… построена. — По какой-то причине ему было неловко сказать парню, что его картины полное дерьмо.

— Как это понимать?

— Ну… композиция… то, как вы расположили все на холсте. Очень мило. — Уэртер с трудом придумывал, что бы еще такое сказать.

Парень улыбнулся.

— А цвет?

— Цвет?

— Да.

— Хм… но здесь нет цвета.

— Что значит — нет? Вы что, спятили? Иногда вы напоминаете мне чокнутого.

— Хм… если вы имеете в виду градации яркости, или…

— Нет, цвет.

— Но картина черно-белая.

— Вы лжете. — Парень возбудился. — Решили поиздеваться надо мной?

— Зачем мне это делать?

— А затем… — Он не знал, почему художник так жесток к нему. Схватил с пола холст, поднес вплотную к лицу. — Здесь полно цвета. Неужели вы не видите?

Черт возьми, это уж слишком!

— Послушайте, мне пора уходить.

— Куда?

— Домой.

— Один последний вопрос. Пожалуйста.

Уэртер тяжело вздохнул.

— Ну.

— Ладно. Пусть картина черно-белая, но хорошая. Да?

— Да. Она прекрасно написана.

— Прекрасно? — Сильно моргая, парень уставился на художника своими грустными глазами. — На самом деле вы не считаете, что она прекрасно написана. Вы считаете, что она черно-белая и скучная. Вы считаете, что любой художник зря тратит время, если не использует цвет.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Я видел вас… слышал, что вы сказали насчет черного и белого. Вы сказали, что это скучно.

— Ах вот оно что! — Уэртер рассмеялся. — Вы имеете в виду телевизионную передачу Кейт?

— Да.

— А теперь соберите, пожалуйста, все это. — Уэртер показал на картины. — Мы поговорим в другой раз.