Мистер Слотер - Маккаммон Роберт Рик - Страница 82

И бросилась.

Думать времени не было — только реагировать. И целиться тоже не было времени. Мэтью просто ударил топором, когда миссис Такк нацелилась полоснуть его одним ножом по лицу, другим по горлу.

Раздался хруст. Миссис Такк ухнула по-звериному, ее отбросило в сторону, она упала на мокрую красную землю. Заморгала глазами, расширенными от шока — а может быть, и от немалой доли безумия. И попыталась снова встать, но левая рука уже вышла из повиновения.

— Не вставайте, — сказал Мэтью.

Она уже была на коленях. Смотрела на нож в правой руке, будто силу из него тянула. Дрожа от ярости и боли, она поднялась на ноги.

— Не надо, — предупредил он, снова занося топор.

Но уже знал, что она бросится. Из человека она давно превратилась в тварь, которая должна убивать, чтобы выжить. Мэтью вспомнил зуб чудовища в мансарде Мак-Кеггерса. Идеальный хищник, сказал Мак-Кеггерс. Создан для двух функций: уничтожение и выживание.

И она, и Слотер — той же породы, подумал Мэтью, созданы с тем же назначением. Убить — или быть убитым.

Он смотрел, как она приближается — медленно, в жутком молчании. Клинок выставлен вперед — зуб монстра ищет живую плоть. Мэтью стал отступать, задевая цепи с кусками мяса.

Она полностью создана не Богом, но профессором Феллом. Кто бы он ни был, этот профессор, он умеет взять человека и, как из сырой глины, вылепить из него монстра.

Зуб монстра. Свидетельство того, что говорил Господь Иову о бегемоте и левиафане.

Бог говорил Иову из вихря, сказал тогда Мак-Кеггерс. Велел Иову препоясать чресла мечом, как мужчине, и встретить грядущее лицом к лицу.

«Я призываю тебя», — сказал Он.

Миссис Такк бросилась внезапно, с невероятной быстротой и яростью, стиснув зубы, выкатив глаза на окровавленном лице, устремив нож к сердцу Мэтью.

Он взмахнул топором — лезвие рассекло кожу и сломало кость, но Мэтью ощутил, как нож прорезал жилет и рубашку, ощутил острие зуба чудовища, прижатое к телу, почувствовал, как оно нацелилось прокусить внутренности…

И вдруг лишилось силы.

Миссис Такк выпустила нож и стала падать назад. И голова у нее присутствовала не целиком. Женщина упала в цепи, пошатнулась, привалясь к колоде, и соскользнула на пол. Тело дергалось, ноги тряслись в отвратительном танце паралитика.

Невероятно, но оставшейся рукой она уперлась в пол и, казалось, снова хочет подняться. Изувеченная голова обернулась к Мэтью, пальцы вцепились в землю. На лице застыло выражение чистой холодной ненависти.

«Не думай, что ты победил, человечек, — говорило оно. — Куда там. Я — самое меньше из всего, что тебя ждет».

Она испустила жуткий, прерывистый вздох, потом глаза ее затуманились, лицо застыло. Голова упала вперед, но пальцы глубже врылись в землю — раз, два, и в третий раз, пока не замерли неподвижно. Рука так и осталась стиснутой в клешню.

Очень долго Мэтью не мог двинуться. Наконец до него полностью дошло, что он только что убил человека. Кое-как он выбрался из погреба и его вывернуло наизнанку рядом с фургоном Кочана. Мэтью рвало, пока не начались пустые спазмы, но даже тогда он не выпустил топора из рук.

Расстегнув жилет, Мэтью посмотрел на рубашку. Нож оставил на ребрах царапину двух дюймов длины, но не страшную. Не такую, какую хотела бы оставить миссис Такк. Вот в паху болело куда сильнее. Если завтра он сможет ходить, это еще будет удачей.

Но Слотер едет к Натэниелу Пауэрсу — свести счеты от имени профессора Фелла. Пусть завтра Мэтью будет трудно ходить, сегодня он должен как-то препоясать эти самые чресла настолько, чтобы залезть на лошадь и спешить в Никольсберг за помощью. Не повезет тому фермеру, который сегодня откроет дверь. Только прежде нужно открыть тот ларец, что остался в погребе.

А после спешить на юг, в колонию Каролина, чтобы добраться до Натэниела Пауэрса раньше Слотера.

Мэтью прислонился к фургону, ожидая, пока прояснится голова и успокоятся нервы. Это могло занять довольно много времени.

Глаза его смотрели на пустой гроб, на заступ, лежащий В глубине фургона.

Но черт побери… куда девалась кирка?

Глава тридцать первая

Под серым ноябрьским небом ехал по дороге одинокий всадник. Прямая дорога шла среди молодых деревьев, и в конце ее стоял двухэтажный плантаторский дом с белым узором, белыми ставнями и четырьмя трубами. По обе стороны от дороги за деревьями расстилались табачные поля, коричневые и опустевшие до апреля. Одинокий всадник сдержал на секунду вороного коня, оглядывая ландшафт, и поехал по выбранной дороге дальше.

Это был джентльмен, хорошо одетый в столь холодное и мрачное утро. Рыжевато-коричневые панталоны, белые чулки, начищенные черные ботинки, темно-синий жилет и темно-синяя куртка с более светлой пелериной. На голове — со вкусом подобранный белый парик, не слишком завитой, поверх — черная треуголка. Черные перчатки, черный плащ и белый галстук — последние штрихи продуманной внешности.

Он только что приехал из таверны «Отдых джентльмена» в Кингсвуде, где провел последние две ночи. Там его знали как сэра Фонтероя Мейкписа, помощника лорда Генри Уикерби из имения Уикерби близ Чарльз-Тауна. Этот титул также значился в весьма вежливом письме, которое сэр Мейкпис послал с юным курьером из Кингсвуда к дверям плантаторского дома, к которому сейчас приближался. Таковы способы обращения между джентльменами и привилегии высокородных.

Когда сэр Мейкпис ехал по дорожке, грум, ожидавший посетителя, увидел его и вышел из небольшой кирпичной сторожки возле главного входа. Он взбежал по ступеням — предупредить других слуг стуком медного дверного молотка, отлитого в форме табачного листа, а затем поспешил с подножкой, которую крепко держал, пока сэр Мейкпис спешивался. Грум предложил отвести лошадь джентльмена в сарай, но сэр Мейкпис сообщил, что не считает это необходимым, ибо дело у него недолгое и лошадь вполне можно оставить здесь.

С почтительным поклоном грум ответил:

— Как прикажете, сэр Мейкпис.

— Доброе утро, сэр Мейкпис, — приветствовал его коренастый лысеющий слуга, спускаясь ему навстречу. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что сэр Мейкпис по этим ступеням поднялся с некоторым трудом. Он вынул из жилетного кармана платок и промокнул бисеринки пота на лице. Потом убрал платок, оглянулся проверить, что грум и лошадь на месте, и позволил слуге проводить себя внутрь.

Вышедшая служанка хотела принять у сэра Мейкписа плащ, перчатки и шляпу, но он возразил:

— Я бы оставил их, мисс. Я по натуре холоден.

Она почтительно присела, вежливо улыбнувшись шутке.

— Контора мистера Пауэрса сюда, сэр, — подсказал слуга, показывая на лестницу.

Сэр Мейкпис посмотрел на ступени. На лице его выразилась легчайшая тень недовольства.

— Обычно конторы бывают на первом этаже, — заметил он.

— Да, сэр, возможно, — ответил слуга. — Но лорд Кент отвел мистеру Пауэрсу комнату на верхнем этаже, чтобы ему всегда были видны поля.

— А! — Сэр Мейкпис кивнул, но прежняя улыбка не вернулась к нему окончательно. — У меня дело к мистеру Пауэрсу, но сам лорд Кент сейчас дома?

— Нет, сэр. Лорд Кент в настоящий момент пребывает в Англии, и мы не ждем его раньше лета. Сюда, будьте добры.

Сэр Мейкпис поднялся за слугой по лестнице к закрытой двери справа. Слуга постучал, послышалось приглушенное «Войдите!», слуга открыл сэру Мейкпису дверь — и тут же закрыл, едва посетитель переступил порог.

Сэр Мейкпис окинул кабинет беглым взглядом. Богато обставлен, с кожаными креслами, кожаной софой, в углу справа лаковая китайская ширма с черно-золотым орнаментом. Люстра с шестью лампами. Письменный стол на другой стороне комнаты. Сидящий за ним человек хорошо за пятьдесят, с каштановыми волосами, сединой на висках, снял очки для чтения и встал.

— Мистер Пауэрс? — спросил сэр Мейкпис, подходя к столу по устланному ковром полу.

— Да, — ответил Натэниел Пауэрс. После отставки с должности магистрата в Нью-Йорке он отрастил бородку, которую его жена Джудит считала красивой. За его спиной два окна выходили в поля, справа другая пара окон выходила на другие поля, где виднелось еще несколько зданий плантации.