Торговцы космосом - Пол Фредерик - Страница 41

– Проще простого, мистер Кортней, – воскликнул он. – Сегодня же днем поставлю законопроект на обсуждение комиссии, и, если повезет, к вечеру его утвердят обе палаты.

– Прекрасно. Нужна какая-нибудь помощь? – выразительно спросил я.

– Не думаю, мистер Кортней. Но было бы неплохо, если бы вы сами выступили завтра на утреннем заседании, если найдете время, конечно. Все будут рады услышать вас, и это наверняка поможет быстрейшему решению вопроса.

– Что ж, не возражаю, – ответил я и потянулся за своим портфелем. Но человечек в котелке опередил меня и вручил его с легким поклоном.

– Скажите, когда мне нужно быть здесь, Эйблз, – обратился я к конгрессмену, – и я буду точно в назначенный час.

– Благодарю вас, мистер Кортней. – Он распахнул передо мной дверь.

Человек в котелке нерешительно окликнул его:

– Мистер Эйблз?

Эйблз отрицательно покачал головой.

– Сами видите, как я занят сегодня, – вежливо сказал он. – Приходите завтра.

Тот благодарно улыбнулся и вышел вслед за мной. Мы одновременно подозвали кеб, и человечек открыл передо мною дверцу. В Вашингтоне нелегко найти кеб, поэтому я предложил:

– Вас подвезти?

– Вы очень любезны, – ответил он, усаживаясь рядом со мной. Водитель нажал на педали и вопросительно взглянул на нас.

Я назвал адрес:

– Высадите меня у парка Старр. Но сначала подвезите этого джентльмена.

– Разумеется, – ответил водитель. – Белый дом, господин президент?

– Да, пожалуйста, – ответил мой спутник. – Очень рад, мистер Кортней, что познакомился с вами. Я слышал ваш разговор с мистером Эйблзом. Очень приятно узнать, что ракета на Венеру почти готова. Конгресс давно уже не имеет привычки ставить меня в известность о том, что происходит в стране. Конечно, я понимаю, что они очень заняты всякими там расследованиями и прочим, но все же… – Он лукаво улыбнулся, а затем тоном заговорщика сказал:

– Знаете, я принял участие в вашем конкурсе, мистер Кортней, предложил девиз: „Глаза как звезды, лечу я к звездам“. Однако не уверен, что смогу воспользоваться выигрышем, даже если и получу премию.

– Я тоже не уверен, – воскликнул я искренне, а затем уже, явно кривя душой, добавил:

– Вас просто не отпустят: ведь вы нужны здесь.

– Не очень-то нужен. Правда, январь – трудный месяц. Понимаете, я открываю сессию, и они читают за меня послание конгрессу о положении страны. Ну, а все остальные месяцы проходят совсем спокойно. Вы ведь собираетесь завтра выступать, мистер Кортней? Это хорошо, значит, устроят совместное заседание двух палат, а в таких случаях мне обычно разрешается присутствовать.

– Буду очень рад, если вы придете, – доброжелательно заверил его я.

У маленького человечка была добрая улыбка, и его глаза тепло поблескивали за стеклами очков. Кеб остановился, президент дружески пожал мне руку и вышел. Но вдруг он снова просунул голову в кеб.

– Гм, – промолвил он, опасливо косясь на водителя, – вы были очень добры. Мне, возможно, не следует давать вам советы, но дело в том, что я немного разбираюсь в астрономии; это моя слабость. Надеюсь, вы не станете слишком затягивать отлет ракеты, пока Венера все еще в этой фазе.

Я с удивлением уставился на него. Венера отклонилась на десять градусов и продолжала уходить от Земли. Но, с тех пор как почти все технические препятствия были устранены, для нас это уже не имело значения.

Он приложил палец к губам.

– Прощайте, сэр.

Весь остаток пути я созерцал волосатые уши кебмена и думал о том, что хотел мне сказать президент.

Воспользовавшись свободным вечером, мы с Кэти отправились осматривать город. Он не произвел на меня большого впечатления. Знаменитые цветущие вишни были, конечно, красивы, но, став новоиспеченным „консом“, я счел это все предосудительным расточительством и хвастовством.

– Дюжины деревьев за глаза бы хватило, – ворчал я. – Насажали тут всего, сорят деньгами направо и налево, и все за счет налогоплательщика. Знаешь, сколько стоит веточка цветущей вишни у Тиффани? ‹самый дорогой ювелирный магазин в Нью-Йорке›

Кэти тихонько засмеялась.

– Ах, Митч, милый. Вот подожди, Венера станет нашей. Представляешь, сколько зелени можно насадить на свободной планете? Целые луга цветов, рощи, леса…

Стоявшая рядом толстая особа, похожая на учительницу, выпрямилась, смерила нас презрительным взглядом, фыркнула и поспешно отошла.

– Помолчи. Из-за тебя у нас могут быть неприятности, – пожурил я Кэти. – Пока не поздно, давай-ка лучше вернемся в отель.

Я проснулся, разбуженный радостным воплем Кэти.

– Митч, – кричала она, высунувшись из ванной и прикрываясь полотенцем; ее широко раскрытые глаза сияли от восторга. – Представляешь, здесь есть ванна! Я открыла дверь, думала, что это душ, а здесь настоящая ванна! Можно мне принять ванну? Митч, ну, пожалуйста!

Бывают минуты, когда даже правоверный консервационист радуется тому, что он глава крупной рекламной фирмы. Я зевнул, дослал Кэти воздушный поцелуй и великодушно разрешил:

– Конечно, можешь даже из одной пресной воды, слышишь?

Кэти сделала вид, что падает в обморок от изумления, а сама тем временем уже вызывала горничную. Пока готовилась ванна, я оделся. Мы позавтракали и пешком отправились в Капитолий.

Устроив Кэти в ложе для прессы, я направился в палату представителей. Через толпу ко мне протиснулся лидер наших лоббистов. Он сунул мне в руку телеграфную ленту.

– Это вам, мистер Кортней, – сказал он. – Надеюсь, у вас все в порядке?

– Да, – ответил я и, отпустив его, взглянул на донесение. Оно было с ракетодрома и гласило: „Пассажиры и экипаж готовы и ждут сигнала к отлету. Посадка пассажиров начнется в 11:45, погрузка закончится в 16:45. Горючее заправлено, оборудование и провизия на борту. Служба безопасности не знает, но поступили сведения, что сегодня с ночи между морской разведкой, группой контрразведывательной службы и корпорацией „Тайм-Лайф“ идет усиленный обмен шифровками. Диспетчерский пост просит напомнить, что отлет возможен только в условленное время“.

Я растер ленту пальцами и начал протискиваться к трибуне. В этот момент кто-то легонько тронул меня за локоть. Это был президент; он наклонился ко мне из президентской ложи с привычной заученной улыбкой на лице.

– Мистер Кортней, надеюсь, вы поняли, что я хотел сказать вам вчера. Я рад, что ракета готова к отлету. Кроме того… – улыбка расползлась по его лицу, и он кивнул головой с видом важного сановника, обменивающегося любезностями с приезжей знаменитостью, – …вы, должно быть, уже знаете, что _он_ тоже здесь.

Но я так и не успел спросить, кого он имеет в виду. Ко мне с протянутой рукой спешил председатель, а палата уже бурно аплодировала. Я заставил себя улыбнуться, но это было лишь автоматическое сокращение мускулов – мне было не до улыбок: дело плохо, если даже президент знает о ракете.

Фаулер Шокен был ханжой и лицемером, Фаулер Шокен был великим мошенником, но, если бы не он, я никогда бы не произнес эту речь в палате представителей. Мне словно бы слышался его голос: „Продавай, Митч, продавай. Ты всегда сможешь продать, если будешь помнить, что они сами того хотят“. – И я продал этим законодателям все, что они хотели. Коротко сказав об американском предпринимательстве в нашей стране, я предложил им для грабежа весь мир и чуть ли не всю Вселенную, как только смелые первооткрыватели из фирмы „Фаулер Шокен“ проложат туда путь. Я нарисовал им конвейерную линию из планет и показал, как мы будем владеть и управлять ею, мы, предприимчивые американские бизнесмены, создавшие великую цивилизацию. Это конгрессменам очень понравилось, и они неистово зааплодировали.

Когда утихла первая волна оваций и все сели на свои места, несколько человек все еще продолжали стоять и хлопать. Они попросили у председателя слова. Я почти не обратил на них внимания, ибо в эту минуту вдруг с удивлением заметил, что стул Кэти в ложе для прессы был пуст. Председатель дал слово седому худощавому, величественного вида человеку – мистеру Колби, за спиной у которого было сорок лет службы в компании „Юмми-Кола“.