Жрица голубого огня - Кащеев Кирилл - Страница 30

Негромкий присвист – и выползшее из-под земли существо стало раздуваться. Покачиваясь, как наполненный воздухом бурдюк, поднялась голова, утолщаясь, раздулась шея, и вот уже у костра появилась… сгорбленная старуха в потрепанной парке черного меха. Похожая на птичью лапу рука сжимала сучковатую клюку. Из-под низко надвинутого капюшона торчал остренький, как шильце, носик с широченными, вывернутыми ноздрями. И этот носик шевелился, ходил из стороны в сторону, извиваясь, как змея!

Старушонка мелко захихикала… и, опираясь на клюку, заковыляла вокруг бушующего Рыжего пламени прямо к застывшим мальчишкам. Там, где ее клюка тыкалась в снег, отпечатывались круглые, как монетка, истекающие черным дымом алые пятна. Вот только следов ног за старухой не оставалось вовсе.

– Мальчик! Мальчик, мальчик, – обегая гудящий Огонь, шепеляво бормотала бабка. Она остановилась напротив Донгара. – Ма-альчик… – старческое шамканье вдруг сменилось глубоким звучным женским голосом.

Старушонка выпрямилась, словно разом подросла… Аякчан увидела стройную, как молодая сосна, женщину в ниспадающих до земли роскошных пушистых мехах. Мягкой, белой, явно незнакомой с тяжелой работой рукой она откинула капюшон… Аякчан задохнулась – эта женщина была совершенством! Аякчан ощутила себя полным ничтожеством – нескладная тринадцатидневная девчонка со слишком длинными руками и ногами, мозолями на ладонях и чересчур большим ртом. Болтающийся в воздухе нелепый человечек – и никогда, никакие успехи во владении Огнем, никакие интриги не сделают ее вот такой, когда:

В извивах толстой косы, как алмазы из Сахской земли, поблескивали кристаллики инея.

«Иней? Под капюшоном?» – Аякчан растерянно заморгала. Как-то это… странновато. Она затрясла головой, словно стукнутый меж рогов олень. Чего это она вдруг так сама себе разонравилась? Всего один удар сердца назад Хакмар, с открытым ртом уставившийся на женщину, вызывал у нее болезненное понимание – конечно, никто не взглянет на обычную девчонку рядом с такой красавицей! А сейчас восторженная физиономия мальчишки-кузнеца ее просто взбесила: что он слюни пускает, эта тетка и сейчас его вдвое старше! А только что вообще бабулькой была! Аякчан уже хотела высказаться…

Женщина покосилась на парящую над ней девочку – и изящным жестом прижала палец к губам.

– Придерж-ш-ши язык, сестренка! Придерж-ш-ши язык! – зашебуршился у Аякчан в ушах шамкающий старушечий шепот. Девочке даже показалось, что она чувствует вонючее гнилое дыхание – и поняла, что язык у нее будто примерз к нёбу. Не шевельнуть. Не крикнуть.

Ну и ладно! Аякчан вдруг успокоилась – может быть, потому, что женщина не обращала ни малейшего внимания на смущенно теребящего оголовье меча Хакмара. Скользящей походкой она двинулась к Донгару.

– Какой милый, милый мальчик! – нежно улыбнулась она. – Почти взрослый…

– Я совсем взрослый! – обиженно пробубнил Донгар. – Я – шаман!

– Шама-ан? – женщина переливчато рассмеялась. – Ка-ак интересно! Миленький маленький шаманчик! – И она потянулась потрепать мальчишку по щеке…

Веревка метнулась ей навстречу, как атакующая змея, и захлестнулась на протянутой руке. Раздуваясь, как живые, кольца веревки доползли до ее предплечья – распушенный волосяной конец мгновенно выскользнул из-под капюшона красавицы и обвился петлей вокруг шеи. Женщина визгливо завопила, уродливо, как жаба, раздувая горло, и рванулась изо всех сил. Но держащийся за другой конец веревки Донгар резко крутанулся на пятках – веревка намертво передавила шею женщины… Глаза ее выпучились, шея обвисла морщинистыми складками, изо рта вырвался длинный вибрирующий вопль… Затрещал, разбрызгивая жгучие искры, Алый огонь в костре…

На конце веревки билась уже не красавица! И даже не старуха! А существо, которое невозможно увидеть в самых жутких снах! Его бугристая и потрескавшаяся, как кора старого дерева, шкура была совершенно черной! Люто щелкала похожая на щель пасть со ржавыми, как древние рыболовные крючья, зубами, а над торчащей посреди лица единственной железной ноздрей помаргивал затянутый тухлой белесой пленкой глаз. Опутанная веревкой рука не с одним, а сразу с двумя локтями торчала прямо между похожими на бочонки грудями твари.

Аякчан почувствовала, что язык снова повинуется ей. Внизу, как после сна, тер обеими руками лицо Хакмар.

– Сказал же – шаман я! – натягивая веревку еще туже, проворчал Донгар. – Зачем пришла в мою Среднюю землю, албасы Нижнего мира, черная женщина?

– Как ты узс-снал? – вываливая красный, как кусок сырого мяса, язык, прохрипело существо. – Как догадалс-ся, что я – черная женщина?

Донгар аж веревку тянуть перестал.

– Э-э… Однако… – он смущенно покосился на грудь жуткого существа и, наконец, с явным облегчением выпалил: – Ты – женщина, и ты вся черная – вот как!

Свисающий из ржавозубой пасти язык взметнулся, с силой хлестнув по веревке. Раздалось похожее на болезненный вскрик теньканье – и стягивающие черную женщину путы обвисли. Жуткая тварь крутанулась, неуклюжим, но стремительным прыжком добралась до пылающего алым костра. Многосуставчатая, как паучья лапа, рука, изгибаясь, нырнула прямо в Огонь – тугая струя Рыжего пламени плеснула в Донгара!

Перед лицом мальчишки-шамана мелькнул серебристый проблеск. Рыжий огонь ударился о меч, завис на мгновение, будто приклеенный, и с тихим шипением впитался в лезвие, как вода в землю. И тут же клинок весь окутался алым ореолом, и столб Рыжего пламени ударил тварь в живот.

– А-ш-ш! – Шипящую черную женщину отшвырнуло в сторону. На миг она почти растворилась на фоне черной земли. Зависшая наверху Аякчан увидела только распахнутый огненный зев пасти со ржавыми клыками – и похожий на шмат кровоточащего мяса стремительно вращающийся язык. Черные струйки заклубились вокруг этого языка – и воронка не Огня, а омерзительно вонючего дыма ринулась к Хакмару. Мальчишка махнул мечом – он прошел сквозь дым… и его сверкающая поверхность подернулась рыжими пятнами ржавчины. Дым вытянулся в пять хищных пальцев, и они поползли ко рту и ноздрям кузнеца. Лицо Хакмара мучительно исказилось от попытки не дышать… Черная женщина зашлась ухающим смехом.

Между кузнецом и струей отравленного дыма рухнул щит из Голубого огня.

– Зат-ш-шем? – выдохнула тварь. – Зат-ш-шем мешаеш-шь, сестренка? Зат-ш-шем тебе эти мальтш-шишки?

Стоящая в воздухе Аякчан посмотрела на черную женщину с возмущением. Если б она сама понимала, зачем тратит последние капли Огня на парня, который только и знает, что дразнить ее! И вообще, какая она этой пакости сестренка?

– Самой нужны! – звонко выкрикнула Аякчан и, вытянув руку с нестерпимо пылающим Огненным шаром, ринулась с небес прямо на черную женщину. Эту тварь надо прикончить сразу, быстро, прежде чем она догадается, как на самом деле слаба Аякчан.

– Всегда тш-шебе, сестренка! Потш-шему все вкуш-шное всегда тш-шебе? – вырвавшийся из груди твари визг прошелся по поляне, вздымая густые клубы сухой золы.

Мелкая черная пыль ударила Аякчан в глаза, в рот, набилась в нос. Девочка зашлась кашлем… шар Голубого огня сорвался с ладони – только пальцы судорожно дернулись в напрасной попытке удержать его. Бессмысленно вильнув, шар врезался в землю. Поляна содрогнулась. Слежавшиеся пласты золы вздыбились сплошными черными стенами. На гребне одной из них, как на волне, взмыла черная женщина.

– Ненавиш-шу тебя, сестренка! – скаля ржавые крючья зубов, прошипела она в лицо Аякчан и, лягушкой распластавшись на поднявшемся вихре, понеслась над вершинами деревьев – прочь.