Донгар – великий шаман - Кащеев Кирилл - Страница 30

Пукы опять застыл, мрачно зыркая по сторонам. А ведь может. Опять ногами завладеет и обратно в проклятый черный пауль уведет. И даже за сосну не уцепишься – руки не послушаются.

– Все равно убегу, – объявил угрюмо. – Не будешь же ты все время во мне сидеть. Как выйдешь – хоть ползком уползу…

– А ведь уползешь, – вздохнул голос. – Ищи тебя потом… И в прошлый раз такой же упрямый был – никогда меня не слушался, – с упреком сказал он. – Я тебе, Донгар, еще тогда говорил – беги, а ты с девками этими ненормальными драться полез. И чем все кончилось?

В ушах у Пукы вдруг пронзительно зазвенело. Неподвижный, сверкающий лунным сиянием снега лес поплыл в сторону. Низкие небеса нависли над ним, лихорадочно мерцая отчаянно перепуганными звездами. Вдалеке поднимался город. Пукы даже не сразу понял, что это город и есть – не было над ним ни сверкающего в ночи зарева Голубого огня, ни мерцающих под звездами ледяных шпилей. Походил он скорее на город виденного им чудовищного иного мира – дома, как вытянутые амбары, высокие, настоящие громады, серые, да белые, да темные совсем. А крыши – ей-Торум, железные! Крыши-то!

Перед ним тянулось поле, покрытое сплошной коркой льда, и лед этот был красным от крови. Кое-где его проплавили черные круги, будто от Огня. Руки Пукы оттягивали бубен и колотушка. Во рту сухо и горячо, но даже помыслить нельзя, чтобы коснуться губами алого льда. Эта пища не для него… Колотушка в дрожащей руке тяжело ухнула в бубен… Кровавая корка разломилась со зловещим хрустом, и в клубящемся черном дыму и языках Рыжего пламени жуткие одноногие и многорукие существа взвились в воздух. Все вокруг наполнилось нестерпимым жаром. Красный лед потек, превращаясь в тысячи алых ручьев. Сжимая колотушку сведенными судорогой пальцами, он бил!

– Выан! Выан-ан! – пронзительный, звенящий многоголосый вой взметнулся навстречу, и над железными крышами невозможного города густо, словно рой диких пчел, взмыли тоненькие девичьи фигурки. Точки сапфировых глаз сверкали во мраке. Выставив скрюченные, как когти, пальцы, в вихрях развевающихся волос они понеслись навстречу прущим на них чудищам. Стена Голубого огня рухнула сверху, вбивая чудовищ в кровавое месиво. Мир полыхнул двойным заревом.

Пукы пошатнулся, мотая головой и прижимая руки к полуослепшим глазам.

– Я не Донгар! Я – Пукы! – заорал он. С окрестных деревьев ухнули комья снега. – И ни про какой «прошлый раз» ничего не знаю!

– Ну да, ну да… – печально согласился голос. – Если в елках скачут глюки, не пугайтесь, это – Пукы!

Мальчишка отнял ладони от лица. Прямо перед ним в снегу виднелась подтаявшая проплешина. Только что ее здесь не было.

– Глюки – это вроде маячек ваших, – пояснил голос и устало добавил: – Парку надень. Холодно.

– Так это ж хорошо? – удивился Пукы.

– Тебе, может, и х-хорошо, а я вечно то туда, то сюда шатаюсь. В п-подземном Мире – тепло, в вашем – холодно, на верхних небесах вообще… – голос помолчал, – с-своеобразно. У меня от этих п-перепадов температуры голова б-болит. Т-твоя голова, между прочим, с-своей у меня нету.

Пукы немедленно почувствовал – и правда, побаливает слегка.

– Кто ты хоть такой? – натягивая парку, злобно пробурчал он. – Самого-то как зовут?

– Т-ты отлично з-знаешь, кто я такой и как меня з-зовут, – уже с раздражением буркнул голос.

– Не знаю я ничего, – так же раздраженно буркнул мальчишка. Это была неправда. Все он знал. Давно. Помнил. Хотя откуда – не должен бы… Человек, если, конечно, он не черный шаман какой, знает, как кого зовут, только когда тот сам скажет. Неправильно иначе.

– Знаешь, знаешь, – хмыкнул голос у Пукы в ушах. И вдруг мальчишка почувствовал, как его губы шевелятся против его собственной воли. Его рот распахнулся и во всю глотку на весь лес заорал: – Как меня зовут? А ну, Пукы, говори – как меня зовут? Как меня зовут? Как?

Снег часто и густо сыпался с сосновых лап.

– Чего орешь, прекрати! – на пару ударов сердца вклинившись в вопли, исходившие из не повинующегося хозяину горла, прошептал Пукы.

– Орать буду, пока сам не скажешь – как меня зовут! – Голос перехватил власть над языком. – Ну – как? Кстати, тут неподалеку – через пару елок – шайка мэнквов-людоедов бродит. Как меня зовут? Как меня…

– Мэнквы? Людоеды? Замолчи, Кэлэни, все что хочешь, только замолчи! – запищал перепуганный Пукы.

– Не Кэлэни, а – Кээлээни, – с достоинством поправил голос. – Но для начала сойдет. Многоязыкий дух-заика, переводчик между Нижним, Верхним и Средним мирами. Обеспечиваю общение с духами, передачу новостей, деловых, личных и любовных посланий! Когда совсем ошаманишься и свою колотушку заведешь, ты меня должен на рукоятке вырезать – я тогда к тебе легко приходить смогу.

– Ты чего разорался? – не вслушиваясь в болтовню Кэлэни, перепуганный Пукы упал в снег за пушистой разлапистой елью. – Одурел совсем – от тепла в Нижнем мире? Людоеды тут! Они же меня сейчас сожрут!

– Т-так тебе ж не привыкать, – ехидно уведомил его дух. – Ты ж у нас щедрый – з-задаром скармливаться! Мэнквы тебя с полным удовольствием схрумкают, вот только остальных бедолаг переловят да прожуют.

Невдалеке послышался хруст снега. Окружавшие Пукы гигантские сосны запрыгали, будто их подбрасывала неведомая сила. Даже крепкие корни с трудом притягивали их к земле. Тяжелые груды снега рушились наземь. Елочка, за которой прятался Пукы, тряслась, словно в припадке ужаса, завалив притаившегося за ней мальчишку пушистыми белыми хлопьями. Снег хрустел все ближе… Сквозь ажурную сетку ветвей Пукы увидел… ноги. Гигантские ножищи, толщиной со здешние сосны. Росший на коленях и голенях сине-зеленый, похожий на клочковатые бороды лишайник раскачивался при каждом шаге. Не выдержав, Пукы едва-едва приподнял голову, скользя взглядом по поросшим лишайником ногам. Выше… На фоне темного неба Пукы успел разглядеть гигантскую грудь, похожую на утес, ручищи, как медвежьи окорока… И вместо головы еще что-то… странное…

Снег заскрипел снова… Великан опустился на четвереньки неподалеку от Пукы. Три черных, похожих на собачьи носа, сосредоточенно шевелясь, принюхивались к снегу. И тут только Пукы понял, что голов на широченных плечах три! Все они озирались по сторонам: средняя сосредоточенно всматривалась вдаль, правая оглядывала лес, а левая… Водянистые, слишком круглые для человека глаза пялились прямо в ветви укрывающей Пукы елки. Лицо мэнква, по крайней мере то из них, которое разглядывал мальчик, было и человеческим и нечеловеческим. Оно казалось одновременно лицом злого старика – и мордой старой собаки. Или, может, лисицы?

Левый нос продолжал чутко шевелиться, водя по снегу, огромное лицо-морда надвигалось все ближе, ближе к присыпанному снегом Пукы… Мальчишка чувствовал, что отчаянно дрожит и от этой дрожи скрывающий его снег осыпается пластами. Водянистые глазищи мэнква размером с глиняную тарелку приблизились к самой елке – и в них вспыхнул неподдельный интерес. Черный нос ходил ходуном, втягивая в себя воздух вместе с колючими снежинками…

И тут у Пукы опять забурчало в животе. Он обмер совсем – конец, сейчас услышат! Бурчание становилось все сильнее – будто вскипало! Пукы почувствовал, что его просто распирает! Сморщился, скукожился, пытаясь удержаться…

Три черных носа ткнулись в елку. Пукы дернулся – и таки пукнул. Громко, будто ветка на елке сломалась.

Мэнкв завизжал, как щенок, сдуру сунувшийся в горячую золу костра. Замахал лапами перед собой – будто невесть какой страх отгонял. Быстро-быстро отполз назад – от его коленей и локтей в снегу оставались глубокие борозды, точно от протащенного волоком бревна. Сел столбиком, как собака. Его ладони размером с хорошую снеговую лопату терли носы – один за другим. Из-под толстых, как сучья, пальцев прорывался обиженный скулеж. Потом мэнкв вскочил на ноги – и длинными прыжками кинулся прочь.

– Эт-то что! – ехидно протянул Кэлэни. – Если б ты тюленьего жира c душком поел – на д-двадцать п-переходов окрест мэнквы полегли бы! Правду говорят: «Шаман п…нет – Сивир вздрогнет!»