Донгар – великий шаман - Кащеев Кирилл - Страница 20

Мальчишка зыркнул на брата сквозь свисающие на лицо волосы. Он сидел в привычной позе – подтянув колени к подбородку и крепко обхватив их тощими руками. Орунг наклонился над братом, бережно взял за плечи и повернул спиной к себе, раздвигая вспоротую парку. Едва сумел сдержать вздох – глубокие рубцы вздулись, налились черной кровью.

– Сейчас, сейчас. – Орунг принялся торопливо развязывать принесенный с собой туесок. – Тут у меня мазь есть. Шаман дал. – Он выволок наружу пахнущий травой и прогорклым жиром горшочек. – Повернись!

Пукы зашипел, грызя губу, на глаза навернулись слезы. Спина горела. За что ему все это? Ну за что? Как больно-то! Пукы рванулся из рук Орунга и отполз прочь по обледенелому дну ямы.

– Терпи, не маленький уже. – Орунг нагнал брата и придавил к земле. – Смазать надо, а то помрешь! – Его рука снова стала елозить по рубцам, развозя мазь.

Пукы завыл:

– Пусти… Медведь… Эрыг… Шаман черный…

– Отпускаю уже, отпускаю, – хмыкнул Орунг, действительно слезая с брата. И привычным жестом положил ладонь Пукы на лоб. – Опять засопливился? – Он укоризненно вздохнул.

– А я виноват? – немедленно огрызнулся Пукы. Пожар на спине начал стихать, будто снегом присыпанный. Пукы как мог оправил на себе парку и снова подтянул колени к подбородку. – Орунг, – тихо-тихо позвал он брата. – За что они меня так?

Тот аж подпрыгнул – Пукы показалось, если бы не решетка, брат взлетел бы в темные небеса.

– За что?! – завопил Орунг. – Да ты… Да не будь ты моим братом, я б тебя, однако, сам…

– Давай! – проныл Пукы. – Давай, бей! Все равно я правильно сделал! Правильно! А если правильно – остальные тоже понимать должны… – в его голосе появились нотки бесконечной растерянности.

– А они – не понимают! – рявкнул Орунг с такой силой, что наверху мелькнула перепуганная рожа ора. Орунг резко понизил голос: – Голодные станут – еще меньше понимать начнут! А как первый помрет – вовсе перестанут!

Он плюхнулся рядом с Пукы, и братья опять, как всегда, уставились в разные стороны.

– Правда пойдешь на Вэса охотиться? – наконец тихо спросил Пукы.

Орунг молча кивнул.

– Боишься?

– Угу, – ухнул Орунг. – А что делать?

В его тоне был упрек – даже не упрек, а так, напоминание. Пукы обиделся. Потом вспомнил, что так и не поблагодарил Орунга за помощь, – и снова обиделся. Вздохнул:

– Ты меня спас.

– В первый раз, что ли? – ухмыльнулся Орунг.

Пукы зашипел сквозь стиснутые зубы – вот тетерев таежный! Ходит, голову задрал – курлы-курлы!

– На. – Орунг вынул из туеса горшок с болтушкой из порсы. – Поешь.

Изголодавшийся Пукы торопливо запустил ложку в горшок.

– А я уж думал, мне не дадут ничего, – наворачивая, прочавкал он.

В яме на мгновение повисло молчание. Пукы остановился. Сглотнул.

– Ты мне свое отдал? – не глядя на брата, спросил он. И попытался всунуть горшок Орунгу в руки.

– Ты ешь, ешь. – Орунг похлопал брата по плечу. – Мне мать или Тан еще один утащить обещали. – Он поднялся. – Пойду я. Скоро уже. – Он запрокинул голову, с тоской глядя на просвечивающее сквозь деревянную решетку небо.

– Погоди. Я спросить хотел… – Пукы замялся. – Как ты это сделал – ну, с веревкой? И раньше, когда эрыги полезли, – с ножом? Я думал, только шаман такое может.

Орунг остановился.

– А я думал, с ножом мне показалось, – задумчиво сказал он. Увидел расширившиеся – аж круглыми стали! – глаза Пукы и засмеялся. – Не делал я ничего! Я же не шаман! – Он подтянулся и легко выбрался наружу. На решетке стукнул деревянный засов – Пукы снова заперли.

Пукы еще немного подумал – наверное, совсем состарился их шаман. Силу потерял. Не он духами командует, а они сами, как хотят, куролесят.

Наверху затянули песню хозяину охоты Хингкэну – значит, мужчины уже вышли из пауля. Пукы привычно вслушался, ожидая охотничьего камлания, – и тут же себя одернул. Шаманский бубен, как и положено, молчал. Не Черный, однако, их шаман, чтоб Ночью духов тревожить. Песня удалялась – и вот стихла совсем.

Спина больше не горела, а надсадно, изматывающе ныла. Нарастающий жар во всем теле заставлял Пукы мучительно трястись, скорчившись на дне ямы. Кровавый туман плавал перед глазами. Пукы почувствовал, что его веки каменеют, голова отяжелела, как полный котел. Медленно опустилась на грудь…

Мальчишка встряхнулся, разгоняя навалившуюся одурь. Поднял голову…

Черный шаман пришел за ним. Плотно завернувшись в плащ, он висел вниз головой, будто большая летучая мышь, пальцами босых ног цепляясь за прутья решетки. Пошевелился и, переваливаясь неуклюже, как эрыги, пошел с решетки – на стенку ямы. Навис над Пукы, уставившись на мальчишку. Его глаза то сужались в две узкие щелочки, то расширялись, становясь почти круглыми, как у жрицы. И горели. Огнем. Огнями. Правый – Голубым. Левый – Рыжим. Или наоборот?

Шаман спрыгнул на дно. От него волнами расходился одуряющий жар. Он открыл рот… Между зубов показалась… голова маленького человечка! Человечек кубарем выкатился наружу. Он мерцал, как порой мерцает и дрожит воздух над костром, то вырастал в великана с раскосыми глазами и смуглым лицом, прекрасным, как у самого всадника Мир-сусне-хума, повелителя средней Сивир-земли. То вдруг оборачивался крохотным существом с мерзкой ехидной рожей злобного уродца. У него была всего одна нога и четыре руки… Нет, все как обычно – две руки, две ноги и… две головы! Потом…

– В-вот эт-тот? – сильно заикаясь, спросил человек-не-человек. Голос его был похож и на рев медведя, и на олений крик, и на журчание воды, и на шум ветра, и на…

Застывший за его спиной Черный молча кивнул.

Пукы ударило под дых с такой силой, будто олень копытом лягнул. В груди перехватило. Весь воздух вокруг исчез.

– А-ах! – мальчишка попытался вдохнуть…

Ему словно влепили снежком по зубам. Что-то плотное и в то же время неосязаемое впрыгнуло в рот… Пукы замотал головой, пытаясь выплюнуть, но челюсти сковало. Нечто деловито протискивалось в горло. Пукы чувствовал, что его сейчас стошнит…

– Н-не взд-думай, – предостерегающе сказал голос.

Пукы судорожно сглотнул… Оно – с радостным хихиканьем! – ухнуло в живот.

Черный расхохотался в ответ, вздымая полы шаманского плаща… сгреб Пукы и, словно пушинку, одной рукой выкинул из ямы.

В уши ударил пронзительный – и почему-то женский – вопль:

– …Вот он! Решетку разломал! Удрать хочет!

Пахнущий дымом и кровью морозный ветер ударил в лицо. Мальчишка открыл глаза, ошалело озираясь по сторонам. Он был наверху. Стоял на краю ямы, в которую его посадили. В решетке словно выпилили аккуратный круг. Никакого черного шамана рядом. Вместо него перед Пукы торчала тетка Секак, глядя так, как, наверное, мэнкв-людоед смотрит на одинокого охотника, и бешено орала:

– А я вам говорила! Еще тринадцать Дней назад говорила! Милк он!

Свиток 11

О том, что действительность бывает страшнее самого страшного кошмара

Толпящиеся за спиной Секак поселковые уставились на Пукы. Мальчишка поглядел в их лица и понял: Черный – это, однако, не самое страшное!

– Милк он! – входя в раж, орала Секак. – Еще когда имя не бралось, его убить надо было! А мне не верили! Шаман не верил, смеялся, колотушкой в лоб бил!

– Надо было ломиком добавить, – безнадежно глядя на Пукы, вздохнул старый шаман.

Но Секак было не остановить.

– А теперь выходит – права старая! – Секак торжествующе огляделась. – Милк и есть! Думаете, чего жрица приехала? Он навел! – ее обвиняющий перст снова уперся в Пукы.

– Не я… Она всюду ездит… – пролепетал Пукы, сам понимая, что его слова звучат жалко, да и не слушает его никто. Под устремленными на него недобрыми взглядами мальчишка попятился. Поселковые дружно сделали шаг вперед.

– И еду из амбара тоже он сожрал! – уже из середины толпы продолжала кричать Секак.

Пукы все пятился, обходя яму. Поселковые надвигались.