Вампир — граф Дракула - Корелли Мария - Страница 18

Я положила тетрадку под подушку, поцеловала Андрея и отправилась к Агате просить ее получить разрешение обвенчаться сегодня же, и теперь жду ответа…

Сестра вернулась, все готово, уже послали за английским священником. Как только Андрей проснется, мы обвенчаемся…

Луси, я очень, очень счастлива! Во время венчания я была так взволнована, что с трудом давала должные ответы. Сестры были очень ласковы со мной. Когда мы остались одни с Андреем, я достала его записную книжку из-под подушки, завернула в бумагу, обвязала голубой ленточкой и запечатала сургучом, употребив вместо печати свой перстень. Я сказал мужу, что подожду, пока он сам не захочет открыть ее. Пусть она послужит доказательством абсолютного доверия, которое мы питаем друг к другу.

Луси, дорогая, не могу передать тебе, до какой степени я счастлива! Желаю тебе быть такой же счастливой, как я теперь! Прощай, скоро напишу опять.

Любящая тебя Минна Гаркер.

30 августа.

Дорогая Минна!

Целую тебя миллион раз и, как всегда, люблю! Надеюсь, что вы вернетесь раньше, чем мы уедем отсюда, Вы могли бы остановиться у нас. Убеждена, что здешний воздух благотворно подействует на Андрея.

Я чувствую себя великолепно, ем, сплю, по ночам больше не хожу. Артур говорит, что я даже потолстела. Забыла тебе сказать, что он здесь, мы проводим целые дни вместе, катаемся на яхте, гуляем, ловим рыбу, играем в теннис.

Любящая тебя Луси.

P. S. Мама очень слаба. Свадьба наша назначена на 28 сентября.

20 августа. Болезнь Ренфильда все больше интересует меня. Он несколько успокоился, по крайней мере, наблюдаются промежутки совершенного спокойствия. Первую неделю он был очень буйным. Потом постепенно утихомирился, загадочно проговорив:

— Теперь я могу ждать.

Когда фельдшер доложил мне об этом, я сейчас же отправился к Ренфильду, желая удостовериться в верности его слов. Рснфильд был еще в смирительной рубашке, но выглядел довольно кротко и подобострастно заглядывал мне в глаза. Я остался доволен его состоянием и приказал снять рубашку. Санитары нехотя исполнили мой приказ.

Пациент заметил их недовольство и, нагнувшись ко мне, шепнул:

— Они думают, что я поврежу вам. Разве я стал бы вам вредить? Дураки!

Мне было утешительно узнать, что по отношению ко мне он не питает злых намерений, но мысли его я не понимаю. Он считает меня равным с собой? Или я для чего-нибудь нужен ему?

Сегодня вечером он говорить со мной не захотел. Даже предложение подарить ему котенка не вызвало у него радости.

— Я кошек не собираю, — ответил Ренфильд, — мне теперь некогда думать о них, я занят более серьезным делом.

Я оставил его одного. Потом санитар сказал мне, что Ренфильд был спокоен до рассвета, а утром опять последовали припадки бешенства, длившиеся до тех пор, пока он не потерял сознания.

Вот уже три ночи подряд происходит то же самое. Ренфильд как будто находится под влиянием кого-то, для меня неизвестного. Вот что я решил: надо предоставить Ренфильду возможность убежать под скрытым нашим наблюдением.

23 августа. Всегда случается то, чего меньше всего ожидаешь. Наша птичка, увидев клетку открытой, не пожелала улететь. Теперь не вызывает сомнений, что периоды спокойствия длятся у Ренфильда довольно долго. Может быть, это как-то связано с фазами луны? Но что за шум?…

Ренфильд удрал!

Позже. Оказывается, Ренфильд, выждав момент, когда фельдшер вошел к нему для осмотра, внезапно кинулся к двери и выбежал во двор. Я нашел его на прежнем месте у часовни. Увидев нас, сумасшедший бросился на меня в ярости и убил бы, если бы не санитары. Он сопротивлялся, как дикий зверь, но внезапно совершенно успокоился, глаза его устремились куда-то вверх. Я проследил за взглядом Ренфильда и увидел огромную летучую мышь, медленно летевшую по прямой линии, а не кружась, как это свойственно рукокрылым.

Мой пациент, обратившись ко мне, сказал:

— Можете меня не связывать, я не убегу.

Действительно, мы вернулись в клинику без приключений. Однако его спокойствие мне кажется зловещим…

23 августа, Лондон. Последую примеру Минны и начну все записывать. Когда мы увидимся с ней? Надеюсь, скоро.

Вчера ночью видела те же сны, что и в Витби. Холодный страх подступает к сердцу, я чувствую себя очень слабой и уставшей. Когда пришел Артур, он очень огорчился моим видом и настроением, но я была не в силах казаться веселой. Может быть, мне удастся лучше спать у мамы в комнате. Попробую.

25 августа. Опять ужаснейшая ночь. Мама не согласилась на мое предложение, она сама очень больна и, верно, боится меня беспокоить.

Когда часы пробили двенадцать, я еще не спала. Что-то скреблось и билось в мое окно, но я погасила свет, накрылась с головой одеялом и постаралась заснуть. Сны были ужаснейшие, но вспомнить их я не могу. Сегодня я очень слаба. Лицо бледное, горло болит, мне не хватает воздуха. Мой вид опять, наверное, огорчит Артура.

27 августа.

Дорогой Джон!

У меня большая просьба к тебе. Луси больна. Кажется, органической болезни у нее нет, но вид ужасный, с каждым днем она слабеет. Я ничего не говорил миссис Вестенра, у нее болезнь сердца и она может умереть каждую минуту. Я убежден, что моя несчастная невеста чем-то расстроена. Я сказал ей, что хочу посоветоваться с тобой насчет ее здоровья. Луси сначала отказалась (ты знаешь, милый друг, почему), потом согласилась. Хотя эта задача для тебя тяжелая, я убежден, что ты не откажешь мне в просьбе. Приходи завтра к обеду, чтобы не возбудить подозрение миссис Вестенра; Луси найдет возможность остаться наедине с тобой. Я приду к чаю, и мы уйдем вместе. Рассчитываю на тебя.

Твой Артур.

Вызван к отцу. Ему хуже. Напиши мне. Телеграфируй, если нужно.

Голмвуд.

2 сентября.

Дорогой друг!

Спешу сообщить тебе, что, по-моему, у мисс Вестенра никакой органической болезни нет. Но я недоволен ее видом, она очень изменилась за последнее время.

Когда я пришел, Луси пребывала в веселом настроении, но я понял, что она притворяется из-за матери, дни которой, увы, сочтены. После обеда миссис Вестенра пошла отдохнуть, и не успела дверь за ней закрыться, как Луси опустилась в кресло и закрыла лицо руками.

Я осмотрел ее, но никаких признаков анемии не обнаружил, легкие тоже чистые. Должно быть, что-то тревожит ее, так как нервы Луси сильно расшатаны. Она жалуется, что скверно спит и видит страшные сны, которые, однако, рассказывать не захотела. Луси сообщила мне, что, будучи еще ребенком, страдала сомнамбулизмом. Эти приступы возобновились во время пребывания в Витби, но вскоре прекратились.

Не придя к окончательному заключению, я написал в Амстердам своему старому другу и учителю профессору фон Гельсингу. Он прекрасный диагност, обладает обширнейшими знаниями, никогда не теряется и имеет удивительно отзывчивое сердце. Пишу тебе все это, чтобы ты понял, отчего я питаю такое безграничное доверие к фон Гельсингу. Я просил его приехать как можно скорее.

Твой друг Джон Сивард.

2 сентября.

Мой добрый друг!

Получил ваше письмо и, к счастью, могу выехать сейчас же. Закажите мне номер в гостинице и устройте так, чтобы я смог осмотреть больную сейчас же по приезде, так как мне придется уехать обратно. Если будет нужно, я вернусь через три дня.