Задержание - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 19

— Понятно! — зло оскалились железные зубы. — Мишуев полную раскладку дал, а ты, начальник, из себя ясновидца разыгрываешь! Чего вам теперь от меня надо? Или интерес поменялся? Чего душу рвешь?!

— Истерику не разыгрывай, пустой номер! — повысил голос Сизов. — А что дурак — факт. Я ведь твою жизнь внимательно изучил. Обычно пацаны хотят летчиками стать, чемпионами, а ты о чем мечтал? С четырнадцати лет истатуировался, железки всякие в карманах таскал, песни тюремные заучивал, несовершенными кражами хвастал. Хотел, чтоб за блатного принимали!

Чтоб боялись, заискивали… Да нет, кишка гонка — сам же и подносил хвосты настоящим уголовникам. Первый раз за что сел? Гадил пьяным на улице. А распинался — драка, с ножами, двоих пописал… Дешевка!

Батняцкий закусил губу.

— Со стороны легко по полочкам разложить! Ну дурил по молодости — мало таких? А меня всегда норовили в землю вогнать. Загремел по первому разу, вышел досрочно, все нормально… И опять непруха! Познакомился на танцах с одной дурой, пообнимались, я бутылку купил — ноль восемь, выпили, чего еще надо? Думал, поладим, а она кочевряжиться стала… Я и придушил малость. А потом этот опер, Мишуев, говорит: знаешь, мол, что она несовершеннолетняя? Как так, здоровая кобыла! А он статью показывает — до пятнадцати! И позору сколько: воры ноги будут вытирать, в половую тряпку превратишься.

У Батняцкого внезапно сел голос, он сипло закашлялся. Из мутного графина Сизов налил полстакана желтоватой, с осадком воды. Батняцкий жадно выпил, железо стучало о стекло. Поставив стакан, он вытер рот ладонью.

— Опер разговоры задушевные заводит да про Яблоневую дачу расспрашивает, и как-то само собой получается, что если я там был, то заявление кобылы исчезает. Ну понятно — за «мокруху» лучше сидеть… Так и поднял чужое дело! Потом уже смекнул: обвел меня опер вокруг пальца — кобыла небось взрослой была и никакого заявления вообще не подавала…

— И не надоело лес валить?

— С моим характером на воле не удержаться, зона — дом родной. Так что все равно… Паханы уважают, авторитет небольшой имеется, пайку дают.

Жить можно. Только климат да лес к земле гнут. Ничего, через год на поселение переведут, перетопчемся.

Губы Батняцкого сложились в издевательскую усмешку.

— Пожалели? Для протокола ничего не скажу, не старайтесь. Где вы раньше были со своим сочувствием?

«Вот ведь сволочь», — подумал Старик.

— Я всегда был на своем месте. И сейчас, и тогда. А жалеть тебя нечего и не за что. К тому же я не больно жалостливый для вашего брата. Мне больше людей жалко, которых вы грабите, калечите, убиваете. Так что не попадайся мне на дороге! — Сыщик говорил тихо, но с напряжением и один раз даже непроизвольно скрипнул зубами.

Сизов собрал фотографии, документы, сложил в папку, щелкнул застежкой. Батняцкий неотрывно следил за каждым его движением.

— Как-то вы со злобой ко мне, начальник, не похорошему. А чего я сделал, если разобраться?

— Ничего путного и доброго ты в своей дрянной жизни не сделал. Зато бандитам поспособствовал: сел вместо них — пусть еще людей убивают! А нам помочь не хочешь, хвостом крутишь, даже шерсти клок с тебя не возьмешь! Обиженного строит! Мы эту падаль все равно отыщем, дело времени! И берегись, если они еще что-то успеют заделать! Крепко берегись!

Стриженый человек в черной робе с прямоугольной нашивкой "Батняцкий.

Второй отряд" на правой стороне груди беспокойно заерзал.

— Да какая с меня помощь? Что я знаю? — просительно заныл он. — Ну слышал краем уха, что на дачах местные ребята фраеров динамили: девчонку подставляли и брали на гоп-стоп… А кто, что — без понятия. За что же на мне отыгрываться?

— Вспомни, кто и что про это рассказывал, — перебил майор, не проявляя, впрочем, особого интереса.

— Век свободы не видать — не помню… Так, болтали… Девка, говорили, красивая, ресторанная краля… Больше, честно, не знаю. Я ведь как откинусь, не в Америку приеду, а в Тиходонск, какой мне резон вас дразнить?

Сизов нажал кнопку, и рослый сержант увел осужденного.

Почти сразу же в кабинет вернулся Лезвин. Он был в хорошем настроении.

— Как поработали? Успешно? — улыбаясь, спросил начальник колонии.

— Пока трудно сказать… — Сизов сосредоточенно делал какие-то записи в своем блокноте. — Кое-что, похоже, зацепил.

Он дописал и захлопнул блокнот.

— А у вас, я вижу, хорошие новости? Лезвин кивнул.

— С пятого участка два лесовоза прошли, и ребята свои рапорта забрали. Нормально!

Через час пожилой прапорщик вез тиходонского сыщика к поселку. На том месте, где вчера Лезвин тормознул перед сгнившим бревном, два лейтенанта ремонтировали лежневку. Выбравшись на бетонные плиты, «УАЗ» увеличил скорость. Стаи мошкары красно-черными брызгами залепляли ветровое стекло. Прапорщик, выругавшись, включил стеклоочистители.

Глава девятая

Тиходонск встретил Сизова обычными для лета пыльными бурями и новостями. Кружащиеся по асфальту окурки, сигаретные пачки, взлетающие у лотков выносной торговли обрывки газет, людей, защищающих глаза от порывов ветра, обильно насыщенных песком, — все это Сизов увидел, как только вышел из аэровокзала. Новости он узнал, когда прибыл в управление, сразу угодив на оперативное совещание отдела.

— Общительный, веселый, представился земляком сержанта, пирожками угостил, в общем, вошел в доверие. Дело к обеду, этот Саша зовет всех в вагон-ресторан. Двое пошли, третий — первогодок — остался, сидит на рундуке с оружием, стережет. — Веселовский докладывал обстоятельно и солидно. Он тоже успел слетать в командировку, и Сизов не сомневался, что результаты их поездок будут сопоставляться Мишуевым с особенной тщательностью. — Вдруг прибегает Саша, растрепанный, возбужденный. «Скорей, ребят бьют!» Ну и третий побежал. Никакой драки, товарищи спокойно борщ едят. Саша куда-то пропал. Вернулись — в рундуке пусто, и с боковой полки попутчик исчез. Видно, соучастник…

— Задешево отдали оружие, — нравоучительно сказал Мишуев. — И вот результат — сами под трибунал, десятки жизней под угрозой! Цена беспечности! Скажите, Александр Павлович, — подчеркнуто уважительно обратился он к Веселовскому, — удалось идентифицировать стволы?

— Тысячи гильз просеяли на стрельбище, нашли совпадающие с нашими.

Значит, по крайней мере один украденный автомат — у «сицилийцев».

— С достаточной долей вероятности можно сказать, что и второй у них.

Это уже не голые догадки. — Начальник отдела одобрительно покивал. — Что еще сделано?

— Ориентировки с приметами и фоторобот магаданские товарищи разослали по всей стране. Результатов пока нет, — скромно пояснил Веселовский. Он избегал смотреть на Старика. А тот, напротив, внимательно разглядывал капитана и пришел к выводу, что он напоминает Мишуева в молодости. Хотя внешне они не были похожи.

— Ясно… — сказал подполковник. — Теперь послушаем товарища Сизова.

Он не знал, что услышит, поэтому на мгновение утратил обычную невозмутимую вальяжность.

— Слушать особенно нечего, для протокола Батняцкий ничего не сказал.

Так, ориентирующая информация и личные впечатления.

Мишуев перевел дух.

— Подведем итоги. Сизов съездил за тридевять земель вхолостую, Губарев уперся в тупик. А Веселовский и под его руководством Фоменко заметно продвинули розыск! Я настоятельно рекомендую остальным брать с них пример.

Сизов раздраженно двинул стулом.

— Тем более что линия Сероштанова майором Сизовым до конца не отработана. Преступление совершено на восемнадцатом километре междугородной автотрассы. А мы так и не знаем, где и зачем потерпевший посадил «сицилийцев» в машину, куда вез, где и почему его убили.

— Чтобы это узнать, надо раскрыть преступление, — подал голос Старик.

— Что и является нашей прямой задачей! — парировал Мишуев. — А потому Сизов должен заняться частниками, промышляющими междугородным извозом.