Татуированная кожа - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 25

– Хорошо, что вы такие веселые ребята. Посмотрим, каковы вы в деле. Сейчас у нас кросс. Я бегу первым, все за мной. Кто обгонит, получит приз.

Взвод уложился в норматив, но обогнать лейтенанта никому не удалось – Вольф пришел вторым, отстав на пять метров.

– Молодец, парень, из тебя получится разведчик! – хлопнув по плечу, сказал Деревянко.

После обеда прошли первые занятия в парашютном городке. Хотя физическая нагрузка вряд ли была большей, чем в карантине, к концу дня Вольф прилично устал – очевидно, от обилия новых впечатлений. Остальные новички тоже еле держались на ногах.

Вечернее построение, крупный крепкотелый старшина Рогаль делает перекличку, потом ведет на прогулку. Прогулка – это обход плаца по периметру да еще с песней:

Мы прыгаем ночью с гремящих небес

В пустыню, на джунгли, на скалы, на лес.

Ножи, автоматы и боезапас —

Завис над землею советский спецназ...

На взгляд Вольфа, такая прогулка с групповым пением – полный идиотизм. Но «старики» охотно рубят шаг и громко выкрикивают слова:

Жуем не резинку, а пластик взрывчатки,

Деремся на равных – один против трех

В снегу без палатки и в полном порядке,

А выстрелить лучше не сможет и бог...

Похоже, что рубленый ритм жесткой песни действует на них, как допинг.

Скажите про это «зеленым беретам»

Пусть знают они, с кем им дело иметь

В ледовом просторе, в лесу или в поле

Везде, где со смертью встречается смерть!

У молодых смыкаются глаза, одна мечта – добраться до жесткой ватной подушки. Закончится ли когда-нибудь этот бесконечный день?

Наконец прогулка подошла к концу, звучит долгожданная команда:

– Сорок секунд – отбой!

Топот ног, «старики» на ходу снимают ремни, расстегивают гимнастерки, сбросив сапоги, прыгают на кровати, натягивают до подбородка одеяла. Они успели секунд за тридцать. А молодые копошатся, путаются в пуговицах и застежках, с трудом стягивают сапоги и забираются, наконец, на свои верхние койки.

– Не уложились, салаги, подъем!

Странно, в карантине они научились укладываться в норматив. Скорей всего это обычное «воспитание» молодых.

– Сорок секунд – отбой!

Это повторяется много раз: «подъем-отбой», стремительные взлеты на второй ярус кроватей, тяжелые прыжки вниз, штанины, голенища, на бегу – рукава, застегивание в строю – и все в обратном порядке...

То ли молодые, в конце концов, уложились в норматив, то ли старшине надоела эта забава, но наконец команды «подъем» не последовало.

– Погасить свет!

Дневальный щелкнул выключателем, казарма провалилась во тьму. Только у тумбочки дневального горел желтый плафон, да в противоположном конце, над запасным выходом тускло светила аварийная лампочка.

Блаженно улыбаясь, молодые вытягивались на кроватях и мгновенно засыпали. Вольф тоже заснул, едва коснувшись подушки. И тут же проснулся оттого, что его трясли за плечо.

– Вставай, салабон, присягу проспишь!

В казарме было темно – чувствовалось, что до утра еще далеко. Неотдохнувший организм противился неожиданной побудке.

– Какую присягу? Мы уже принимали...

– Вставай, вставай, не умничай!

Незнакомый крепыш в тельняшке без рукавов повел его к тумбочке дневального, где уже сгрудились заспанные новобранцы в одних трусах и сапогах. Вид у них был комичный.

– Эй, салага, трусы подвяжи!

– Смотри, чтоб яйцо в сапог не упало!

Вокруг толпились старослужащие, зубоскалили, отпускали соленые реплики и не очень остроумные шутки. Некоторые «старики» не захотели вставать и смотрели спектакль, приподнявшись на кроватях.

– Внимание, салаги, вы приводитесь к стариковской присяге! – объявил голый по пояс, атлетически сложенный чернявый парень с широкими усами под крупным, слегка обвислым носом. Это был сержант Шмелев из второго взвода. В кедах, трико и с армейским ремнем в руке, он походил на дрессировщика.

– Киря, сделай торжественное освещение! Крепыш, разбудивший Вольфа, зажег висящую на стене керосиновую лампу и выключил электричество. Пляшущий на фитиле желтый огонек вмиг придал происходящему нечто театрально-зловещее: таинственный полумрак, лица с темными провалами вместо глаз, длинные подвижные тени...

– Вот так лучше. Ну, кто первый? Добровольцу поблажка!

– Я первый! – вызвался Иванников. И, не глядя ни на кого, пояснил: – Какая разница – раньше, позже... Отстрелялся – и свободен.

– Молодец, салага, сознательный! – похвалил Шмелев. – Толк из тебя выйдет. Только не знаю, что войдет... Лезь на тумбочку, бери швабру, присягу и читай с выражением!

Выполняя приказы, Иванников, с трудом удерживая равновесие, взобрался на тумбочку, в одну руку ему дали швабру, в другую – какой-то листок. Держа швабру как автомат в положении «к ноге», он принялся читать:

Я, салага, бритый гусь,

Я торжественно клянусь:

Сала, масла сам не жрать,

Старикам все отдавать.

Причудливо скачущие блики придавали его облику комичный вид, и казарма буквально грохотала от хохота «стариков».

– Плохо читал, без выражения! – подвел итог сержант.

– Ну да ладно, я же обещал поблажку... Печать поставим, и, считай, готово.

– Какую печать? – опасливо спросил присягавший.

– Вот эту! – Шмелев потряс ремнем. – Становись, оголяй жопу!

Иванников послушно приспустил черные сатиновые трусы, нагнулся, и сержант хлестко врезал увесистой пряжкой по ягодице, так что на белой коже отпечаталась пятиконечная звезда. Новобранец охнул.

– Слабак! Мокрица! – заулюлюкали «старики». – Ну-ка проштемпелюй ему всю спину!

– Действительно слабоват салажонок, добавка ему положена... Ну ладно, учтем, что сам вызвался, у нас все по-честному, – Шмелев переложил ремень в левую руку. – Теперь стариковский наказ, – командирским голосом сказал он. – Отмоешь в сортире краску с подоконника. Ацетон и тряпку тебе дадут.

И, утратив к Иванникову интерес, повернулся к остальным новобранцам.

– Кто следующий?

На этот раз желающих не нашлось. Шмелев осмотрел всех и зацепился взглядом о Вольфа.

– Давай ты. Лезь!

Вольф молча покачал головой.

– Что?! – угрожающе произнес сержант. – Не хочешь присягу принимать?

Он сделал шаг вперед. Киря, сжав кулаки, стал рядом, почти вплотную к отказчику. С боков надвинулись бугрящиеся мышцами молодцы, спиной Вольф тоже чувствовал тепло крепких тел и горячее чужое дыхание. Непокорного салажонка зажали в плотное, явно враждебное кольцо. Очевидно, отказ от присяги тоже предусматривался сценарием и выливался в дополнительное действо, для участия в котором имелись специальные люди. «Старики» повскакивали с кроватей и поспешили поближе к нечастому дополнительному зрелищу. Драться не хотелось, но ясно было, что без этого не обойдется. Ну и черт с ними! Не убьют ведь! А ударов он не боялся уже давно.

– Я присягу уже принял. Все мы приняли.

–Умник, значит... Как фамилия? – для проформы спросил Шмелев, разминая бицепс.

– Вольф.

– Вольф?!

Что-то сразу изменилось вокруг. Кольцо «стариков» ослабло, напряженная атмосфера несколько разрядилась.

– Так это ты полкарантина отмудохал и Чувака волчком запустил?

– Я.

Чернявый улыбнулся.

– Тогда тебе присяга не нужна. Ложись спать.

– Мне тоже она не нужна, – сказал Серегин.

В карантине он держался так же независимо, как Вольф. В общей массе и один и другой вели себя, как все, выполняли команды и подчинялись старшим. Но когда строй распадался, они обосабливались, и тогда ни сержанты, ни старшина почему-то не придирались и не давали им нелепых заданий.

– А ты кто? – удивленно скривил рот Шмелев.

– Я Серегин, – уверенно ответил москвич. – Не слышали?

– Нет...

Ефрейтор перевел взгляд на Вольфа. Тот кивнул.

– Точно. Это мой друг. И ему присяга тоже не нужна. Чернявый хотел что-то возразить, но не стал.