Татуированная кожа - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 15

Он снова зареготал, но тут же надсадно закашлялся.

– А она чего? – ухмыльнулся Фильков.

– Она в полном умате, – сквозь смеховую истерику отмахнулся Мотря. – Потом юбку опустила и пошла, как ни в чем не бывало... Только кто-то ментов вызвал, ее через квартал повязали...

Резкий сухой хлопок оборвал смех – Мотря взвыл и резво вскочил с парапета, обеими руками схватившись за ягодицы.

– Я тебе покажу «ментов»! – молодой сержант чуть потряхивал раскладной дубинкой. Черный набалдашник угрожающе подрагивал.

– Ты что?! Там же стержень железный, у меня кожа лопнула! – голос Мотри дрожал от боли и возмущения.

– А ты не садись на ограду! – отрезал сержант и строго осмотрел всю компанию. – Быстро валите отсюда, а то всем навешаю!

– Уже уходим, начальник! – Кент ловко подхватил стоящую на земле сумку и дернул Мотрю за локоть. – Не спорь с милицией! Слышал, что тебе сказали? Быстро идем... – И, удалившись на некоторое расстояние, добавил: – Чего выступаешь? Чтоб повязали? Забыл, что мы не пустые? – Потом он подмигнул Филькову. – Сейчас выпьем, у нас есть бутылка. Одно дело надо обмыть...

Они завернули за угол и вышли на плохо освещенную Индустриальную.

– Вон на том лотке, да, Мотря? – снова развеселился Кент, но его приятель озабоченно приспустил штаны и, изогнувшись, рассматривал белую, перечеркнутую красным рубцом задницу.

– Вот сука! Ты посмотри, что он сделал!

– Садись на плечи, – неожиданно сказал Кент Володе и нагнулся. – Стакан достанешь...

Стакан был припрятан наверху высоченной, наглухо забитой двери, пропахшей пылью и шершавящейся облупившейся краской. Если верить матери, то на нем должны были кишеть мириады опаснейших микробов. Но Кента это не заботило. Он быстро откупорил бутылку «Агдама» и нетерпеливо плеснул первую порцию.

– На, пей! – Кент протянул стакан Володе.

Он попятился.

– Не-е-а... Я не пью.

– Точно не пьет? – спросил Кент у Филькова, протягивая стакан ему.

– Точно. Молодой еще. Давай ты, мне потом чуть-чуть нальешь...

– Гля-я-д-и-и, какие гордые! Ну, нам и лучше – больше достанется...

Кент и все еще мрачный Мотря мгновенно опустошили бутылку, Фильков приложился для компании.

– Это кто? – Кент показал на Вольфа, будто только что его увидел.

– Со мной боксом занимается, – пояснил Фильков и, зажав одну ноздрю, шумно сморкнулся. – Пацан правильный. Зуба знаешь?

– Это какого? – Кент прищурился. – Кильдюмского, что ли?

– Ну. Он сегодня хотел одного парня пришить, а пацан ему палку не дал. Тот его чуть не придушил.

– Фуфло этот Зуб, чертяка. Тебе сколько лет? Четырнадцать? Можно «на дело» смело идти – не посадят. Если без мокрухи, конечно.

Кент добродушно улыбнулся влажными губами.

– Джинсы нужны?

– Какие джинсы? – не понял Володя.

– Хорошие. Всего за тридцатку. Кент открыл сумку, порылся, доставая то кроссовку, то женское платье, то махровую простыню, наконец вытащил то, что искал.

– Во, гляди! Как раз на тебя...

– У меня денег нет... – сказал Володя, чтобы от него отвязались.

– Ничего, бери, потом принесешь.

– Какой «потом»! – вмешался оправившийся от обиды Мотря. – Потом пусть жрут суп с котом! Пусть сразу бабки тащит. А то раздадим все в долг, а сами будем лапу сосать?

– Давай я возьму, – Фильков приложил штаны к себе. – Кажись, подходят. Только у меня всего червонец. Остальное в четверг отдам, в получку.

– Заметано. Полотенце нужно? Или платье?

– На кой?

– Биксе подаришь.

– Обойдется.

– Тогда пока, нам еще надо все распихать, – Кент быстро сунул им холодную ладонь. – Мотря, быстро. Хватит жопу щупать, а то в глаз дам для равновесия!

Две дерганые фигуры растворились в сумерках.

– Мы с ним на зоне сошлись, на взросляке, – сказал Фильков. – Хитрый, как гад! Ему раз «темную» хотели сделать, а он прознал. Так лег наоборот – головой в ноги, на подушку кирпич положил, на живот доску, шило выставил... Кодла как налетела, так и отлетела – один пальцы сломал, другой кисть вывернул, третий кулак пропорол...

Ну, ты куда?

– Домой! – устало произнес Володя. Сегодня он получил столько новых впечатлений, что голова шла кругом.

Зуб в секцию больше не приходил, а Пастухов появился недели через две. Губы у него до сих пор не зажили, на скулах и подбородке желтели кровоподтеки.

Тренироваться он не стал, сидел и смотрел, после занятий догнал Вольфа на улице.

– Спасибо, пацан, выручил. Если бы Зуб до палки добрался, он бы меня насквозь проткнул. Испугался?

– Да я и не понял. Вначале страшней было – когда на вас смотрел.

Пастухов с трудом улыбнулся.

– Так всегда бывает. Со стороны страшней, чем в куче. Ты где живешь?

– Напротив трамвайного депо.

– Нам по дороге – я возле ипподрома, в заводской общаге. Знаешь?

Володя кивнул.

– А чего ты делаешь на заводе-то?

– Токарь третьего разряда, – Пастухов поморщился. – Но это пока... Хочу в институт поступить, на вечернее. Получу корку – сам командовать буду. Или просто сидеть в чистом кабинете, тоже лучше, чем в цеху ишачить. Не так, что ли?

– Так, – солидно кивнул Вольф. Ему льстило, что взросляк разговаривает с ним на равных.

– В общаге, конечно, не жизнь, – вздохнул Пастухов. – Вечно воды нет, сортиры забиты, пьянки. А у вас отдельная квартира?

– Да нет, коммуналка.

– Отец есть?

– Есть. И отец, и мать. Отец в жэке работает, вон в той подворотне.

– Это хорошо.

Из подворотни доносились пьяные голоса, когда подошли ближе, Володя разобрал слова:

– Чистеньким хочешь быть, лучше нас?! А о других не думаешь? Завтра и нам не то что трояк, рубля давать не будут!

– Немчура поганая – сам не живет по-человечески и другим не дает!

– Отстаньте, ребята, я вас не трогаю, я по-своему живу, – прорвался сквозь злое бормотание растерянный голос отца.

Володя рванулся вперед.

– Не лезь, что ты там забыл, – сказал сзади Пастухов. – Пусть эта пьянь сама разбирается.

– Ты по-нашему живи, по-нашему! А не хочешь – уматывай в свою неметчину!

Трое мужиков прижали отца к стене. Угрожающе размахивая руками, они напирали, и ясно было, что дело кончится дракой. Отец порывался уйти и пытался нагнуться за своим чемоданчиком, но его толкали в грудь, и он вновь откидывался на выщербленный кирпич.

– Пап, пошли домой! – тонким от волнения голосом выкрикнул Володя, и мужики разом обернулись.

– Идем домой, домой...

Володя влетел с разбега в самую середину тесного круга, дернул отца за руку, но сзади схватили за плечи и с разворота отшвырнули обратно.

– Пшел на хер, выблядок!

– Сынок, не лезь, не надо! Иди сам, я потом приду! – Голос отца был чужим. Его ударили – раз, другой, третий... Голова дергалась, и Володе показалось, что родной затылок сейчас расшибется о стену.

– Пастух, на помощь, отца бьют! – истошно закричал он, чувствуя полную беспомощность.

Крепкая фигура влетела в подворотню, лысина сияла, как спасительный маячок милицейской машины.

Раз! Раз!

Удар у Пастуха был поставлен классно. Двое нападающих сбитыми кеглями разлетелись в стороны, шмякнулись на заплеваную кочковатую землю и замерли, как набитые опилками чучела. Сердце Вольфа наполнилось восторгом. Он готов был поцеловать спасителя в гладкую макушку.

Третий отскочил в сторону и, присев, выставил перед собой руки с растопыренными пальцами.

– Ну, ну... Ты чего? Чего?! Тебя трогали?

Пастухов нехорошо улыбнулся.

– Давай, пацан, сделай его!

– Кто, я? – не поверил Володя. Восторг прошел, вытесненный смятением. Он и представить не мог, что можно вот так, запросто ударить незнакомого взрослого человека.

– Конечно, ты! Это же твой отец?

– Мой... Но...

– Вот и давай «двойку». Левой в голову, правой в корпус, в солнечное!

Может, требовательный, не допускающий возможности отказа тон, может, пристальный взгляд прищуренных глаз, может, чеканная боксерская формула, «автоматом» включившая наработанный рефлекс, а может, все, вместе взятое, сделали свое дело – Вольф резко шагнул вперед.