Секретные поручения - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 24

Вину-то чувствуешь, — утвердительно сказал скуластый. — Но я тебе поясню на всякий случай: уголовный розыск, отдел по борьбе с наркобизнесом.

Огромные руки скуластого, два мощных зажима-манипулятора, сдавили плечи Лукашко.

Острый орлиный нос, а за ним широкие лемеха-скулы; если он саданет сейчас, Коля развалится, как комок глины под плугом.

— Где «дурь», Николай?

— Нет у меня никакой «дури»!..

— Не звезди. Ты курил сегодня с дружками, вся комната провонялась.

— Я ничего не знаю! Нет у меня ничего!

Плечи сдавило так, что, Кажется, пальцы скуластого должны коснуться друг друга через кожу Лукашко. А потом Рульковский увидел что-то. Пустой полиэтиленовый пакет, в каких обычно продают сахар, — лежит себе на подоконнике, почти на самом виду. Рульковский все сразу понял, взял пакет, провел пальцем по внутренней поверхности. Попробовал на язык. Присел на корточки рядом со скуластым.

— Опоздали, — сказал он тихо. — Позвони Агеев вчера, мы бы этим щенкам полную жопу огурцов натолкали бы.

Скуластый велел Коле Лукашко встать на кровать коленями и повернуться к стене, а сам подошел к врачу.

— Дай-ка сюда.

Он взял пакет у Рульковского, встряхнул, постучал пальцами по стенкам. Внутри слабо колыхнулась коричневая пыль, будто оставленная когда-то ночной бабочкой.

— Сколько нужно по минимуму? — спросил Рульковский.

— Две сотых хотя бы, — сказал скуластый. — Да и то, это же по первому разу…

Себе дороже.

— Сколько здесь?

— Полсотни не наберется. Ладно, а у тебя что?

— Мышечный тремор, потливость, вены и язык чистые. Без хроматографии я, сам понимаешь, никуда… Единственное, что могу сказать: парни зарядились вчера вечером, и это был только гашиш, без сочетаний.

— Так и тянет сунуть щенкам «шмеля»… Да ладно, подождем… Эти наркушечные дела — они как грипп, правда, Рульковский? Если здесь — то и там. Нужно только вычислить, кто громче всех кашляет.

Коля Лукашко осторожно повернул голову, чтобы услышать, о чем они шепчутся, но скуластый тут же крикнул:

— Эй! Стоять смирно, кому сказал!

Настроение у него, видно, было не очень. Скуластый выдернул шнур из электрочайника и врезал несколько раз по Колькиным пяткам, из-за чего Колька чуть не обмочился.

— Это чтобы помнил, когда в следующий раз покурить захочется.

Затем человек по фамилии Воронюк приводил по одному Соломона, Джо и Чуму; врач Рульковский осматривал их, а потом каждого ставили в шестьсот двадцать первую позицию и лупили шнуром по пяткам.

— Из-за вас, полудурков, нормальным людям выспаться некогда!..

Глава четвертая

ПО ЛИНИИ КОНТРРАЗВЕДКИ

У входа в здание аэровокзала полно милиции и ОМОНа. Здесь же роятся какие-то пэтэушники в футболках и бермудских шортах, похожие на насекомых-трупоедов; они пьют пиво, курят и беспрерывно плюют, будто у них последняя стадия заражения «циклоном». Из магнитол цыкает хип-хоп. Пэтэушников не меньше двух сотен. А может, и больше.

— Кто такие?.. — спросил Сергей, осторожно подруливая к автостоянке.

— Фенсы «пургеновские», — сказала Светлана. — Ничего, пробьемся.

Рядом с автомобильной стоянкой, в кустиках, стоит обычный школьный стол, за столом сидит парень, у него в руках кусок поролона, несколько тюбиков зубной пасты и трафарет с кривой готической надписью «Purgeans». И табличка: «ПОДХОДИТЬ ПО ОДНОМУ!»

Кое-кто из пэтэушников заруливает сюда время от времени, стягивает с себя футболку, бросает рядом скомканную трехрублевку: ну давай, сделай красиво.

Парень выдавливает полтюбика на поролон и в две секунды набивает надпись. Иногда он в спешке забывает подложить фанеру внутрь футболки и на обратной стороне отпечатывается «snaegruP». Девчонки тоже подходят, становятся кружком, чтобы милиционеры не видели — и по очереди раздеваются до пояса. Это фенессы, объяснила Светка. Им тоже хочется помориновый «Purgeans» на грудь. Все тощие, лопатки торчат. Без лифчиков. Но парню, который набивает надписи, плевать на их пупырышки.

— По одному, уроды!! — пароходным басом орет он примерно каждые пять минут, изображает бешеный ажиотаж.

Сергей запер машину, включил сигнализацию. До прибытия самолета оставалось пятнадцать минут.

— Там, на втором этаже, есть безалкогольное пиво, — сказал он. — Такая параша.

Хочешь попробовать?

В кафе, отделенном от зала стеклянной перегородкой с облупившимся «Добро пожаловать», сидело человек пять, не больше. Пэтэушники сюда не рвались.

Официантка отчитывала грузчика, разбившего на кухне ящик молока, и эхо ее голоса разносилось по всему этажу.

— Аккредитацию мне не выдали, — сказала Светка, отпивая фруктовый чай из чашки.

От пива она отказалась. — Практикантам не положено. Придется брать на абордаж.

— Я буду держать, ты будешь спрашивать — так?

— Нет. Просто поможешь мне пробиться через толпу, пока они будут идти к машине.

Главное, чтобы нас заметили.

— Увидят, и глаз оторвать не смогут. Ладно…

На Светке снова были белые джинсы, в которых она сдавала сессию. «Счастливые» — догадался Сергей. Однажды он сдуру купил себе светло-голубые «Мальборо классик», проходил один день, после чего они стали похожи на дактилоскопическую карточку.

А у Светки — ни пятнышка. И как это ей удается?

— Я хотела спросить тебя об одной вещи, — сказала она. Чашка ее была пуста, пакетик на дне почернел и съежился. — Все никак не решалась.

— Очень важной вещи, — сказал Сергей.

— Да, очень важной. Ты ни разу не говорил со мной об Антонине. А когда я пыталась расспросить — отмалчивался. Делал вид, будто не слышишь. Что у тебя с ней? И где она сейчас?

Сергей вспомнил напряженную узкую спину Антонины Цигулевой в кабинете за односторонне прозрачным стеклом ("Добро пожаловать в наши лапы, УРОДЫ! "), вспомнил, как она пыталась оболгать, его, утопить — чтобы выкарабкаться самой.

Лгала тем же голосом, каким часом ранее говорила: не бойся, Сережа, мне не больно.

— Все кончено, — сказал он. — Могила. Если даже через десять лет мы увидимся когда-нибудь на улице, вряд ли даже кивнем друг другу.

Прежде чем Светка отвернулась к окну, на лице ее мелькнуло странное неуловимое выражение — будто летучая мышь в сумерках. Плохо скрытое удовлетворение, радость? Или напротив — разочарование?

— Через десять лет, — тихо сказала она. — Почему так не скоро?

Сергей тоже уставился в окно. Сначала он просто корябал глазами стекло, чтобы только не смотреть никуда, — потом увидел свою «пятерку». Два охламона внахалку разложили на ее капоте майки со свежей надписью «Purgeans» и курили, навалившись на машину локтями.

— Смотри, Свет… Сейчас эти ублюдки начнуть стряхивать пепел в топливный бак!

Совсем озверели!

Он подергал раму, пытаясь распахнуть окно, плюнул, сказал Светке, что он сейчас, и побежал вниз. Драть уши никому не стал — пэтэушников здесь, как комаров на болоте, неизвестно, что им в голову придет. Сергей вежливо попросил ребят убрать свои майки и отойти подальше от машины.

— А че, мешают? — пожал плечами один.

— Самую малость, — сказал Сергей, зажимая в кулаке связку с ключами.

— Как купят тачку, так и жидятся… — проворчал парень. Но майку убрал. Дружок его сделал то же самое. Через минуту оба растворились в чернорубашечной толпе.

Поднимаясь по лестнице, Сергей услышал, как диктор объявляет о прибытии рейса.

Пэтэушники зашевелились, милиция стала стягиваться к выходу на летное поле.

Сергей побежал через две ступеньки.

Светка сидела на том же месте, на столике дымилась чашка свежего чаю, и завитушки пара переплетались с густым сизо-коричневым табачным дымом. Перед ней сидел парень в легком клетчатом пиджаке, небрежно покачивал ногой, болтал о чем-то со Светкой. В зубах у него торчала прямая пижонская трубка. Светка улыбалась.

Сердце у Сергея екнуло. Даже не екнуло — колом встало. Он притормозил на секунду, чтобы перевести дух, потом пошел. По Светкиному лицу в какой-то момент понял, что она его заметила. Хотела что-то сказать. Но Сергей уже схватил парня за плечи и поволок к лестнице.