Секретные поручения - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 18

Как я раньше не подумал?"

Он перевернул книгу, откинул заднюю обложку, достал оттуда новенькую хрустящую сотку, аккуратно вложил ее в свой бумажник.

Зачем вообще вся эта канитель с книгами? Полковник мог сказать: «С вас восемьдесят одна тысяча баксов и еще три-четыре сотни сверху!» И точка. Все ясно и понятно. Зачем засирать друг другу мозги?

На соседнее стояночное место, отмеченное косой белой линией, закатился темно-синий «жигуль» с такими же темно-синими тонированными стеклами.

Стекло опустилось наполовину, открыв мощный округлый череп, припорошенный с боков редкими седыми волосами. За темными очками прятались глаза — тоже темные, густого карего цвета. Глубокие, как пистолетные дула.

— Здравствуйте, Николай Петрович, — сказал Севрюгин, поспешно опуская свое стекло.

Он старался держаться почтительно, без панибратства и в то же время уверенно.

Однако уверенность давалась ему с трудом. Никто не верил, что Череп «повелся».

Если раньше не брал, то с чего начинать в таком возрасте и при таких перспективах? Может, ему нужен повод? Сейчас налетят мордовороты в камуфляже и масках, выволокут Севрюгина из машины и размажут по асфальту, так что молоко выльется из разорванных кишок… А потом навалятся на остальных…

Но ничего подобного не произошло. Череп кивнул и показал в глубь своего салона: садись, поехали. Севрюгин вышел из машины, сунул Нормана Мейлера под мышку, поправил болтающуюся серебристую пуговицу на блейзере и направился к «жигулю».

Едва он захлопнул за собой дверцу, машина плавно покатилась к шоссе.

Севрюгин щелкнул пальцем по лакированной суперобложке:

— Мировая книга, Николай Петрович. Бестселлер. И толстая. Восемьсот четырнадцать страниц.

Череп неопределенно кивнул.

— Прошлый раз я тебя предупреждал: больше за мной не ходи. Было?

— Прошлый раз было шестьсот пятьдесят восемь, — сказал Севрюгин.

— И я швырнул их тебе в рожу. Было?

— Я много о чем успел передумать с той поры.

— О чем же?

Севрюгин вздохнул.

— Я знаю одно: вы любите литературу, Николай Петрович. Любите, как ни крути. И я хочу, чтобы вы обязательно прочли эту книгу.

«Жигуль» свернул на 13-ю Парковую, потом на Сиреневый бульвар, на 11-ю Парковую и — обратно на Щелковское, затянув горячую асфальтовую петлю вокруг двух многоэтажных кварталов. Когда вдалеке показалась красная крыша «Макдоналдса», Череп свернул на обочину и притормозил.

— Два месяца, — отрывисто бросил он. Лоб его сморщился, как ковровая дорожка.

— Три, — быстро ответил Севрюгин. — Вы спокойно, не торопясь, прочтете ее, и через три месяца я передам вам новую книгу. Такого же объема.

— А почему у тебя глаза бегают? — брезгливо спросил Череп, — От нервов. Но глаза тут не главное. Положитесь на мое слово. Оно немало стоит в этом городе.

Череп положил книгу на колени, неохотно, будто через силу, пролистал. Каждая страница была заложена стодолларовой купюрой. 100… 100… 100… 100… 100…

100… 100… Л00… 100… 100…

— Два месяца, — он с силой захлопнул книгу и бросил на заднее сиденье. — И не думайте, что вам все дозволено. Я прекращу это в любой момент.

— Конечно, конечно… Мы все понимаем. Там за суперобложкой тетрадный лист. Папа набросал кое-какие соображения насчет нашей дальнейшей работы. Совсем немного — пунктиков пять или шесть… Да и не в формальностях дело. Жизнь вносит коррективы, на эти случаи есть телефон, верно? Главное, что мы протянули друг к другу мостик этого самого… взаимопонимания. Верно, товарищ полковник?

— Ни хера не верно! — отрезал Череп. Он повернул ключ в замке, с пол-оборота завелся и поехал к стоянке.

— Один мой коллега никак не хотел поверить, что вам понравится моя книга, — Севрюгин потеребил серебристую пуговицу, рискуя оторвать ее напрочь. — Мы с ним даже поспорили, ставки были довольно серьезные, так что… Словом, я очень рад, Николай Петрович.

«Жигуль» остановился метрах в двадцати от «Макдоналдса», не съезжая с шоссе.

Череп перегнулся через Севрюгина, распахнул дверцу с его стороны и сказал:

— Не думайте, что купили меня с потрохами. Я вам не друг и не холуй. Если я иногда закрою на что-то глаза, то только потому, что сам так решил. Ты меня понял? Так и передай своему Папе. И пусть не зарывается, а то я мигом превращу его в маму!

Оказавшись на улице, Севрюгин с облегчением перевел дух.

Через час Севрюгин стоял перед витриной небольшого рыбного магазинчика на Рубцовской набережной и что-то долго внимательно разглядывал там, будто пытался найти прыщик на собственном отражении в стекле. Он сделал дело, даже два. Теперь оставалось повеселить душу.

— Есть свежий палтус, — сказала продавщица. — Очень вкусная рыба, без костей.

— Свежий?

— Свежий.

— Э-э нет. Свежего палтуса я мог купить и на Черкизовской, и на Стромынке, и на Маросейке. Мне нужна рыба с душком, у которой живот вот-вот сам расползется.

Понимаете?

— У нас вы такой не найдете и не высматривайте, — отвернулась продавщица.

— Брось, подруга, — по-свойски сказал Севрюгин и поиграл соболиными бровями. Он нравился женщинам и знал это. Правда, только тем, которые еще не успели его узнать.

— Я не из торга, не из газеты и не из общества защиты прав потребителей. Сын упросил купить ему одного зверя, гада такого здоровенного, называется: голубой амазонский рак. Гвоздь клешней перекусывает. И питается, сволочь, одной тухлятиной, на палтуса вашего он даже смотреть не станет. Я второй день рыщу по всей Москве, ищу подпортившуюся рыбу — никто не сознается, что есть такая.

Глаза у продавщицы расширились.

— Где вы этого зверя держите-то?

— Аквариум из триплекса на полкомнаты. На полу стоит, ставить больше некуда. Я говорю сыну: кто-нибудь из нас обязательно туда свалится, и тогда…

— Минутку.

Продавщица нырнула в дверь, ведущую к подсобкам, тут же вернулась, сжимая в вытянутой руке прозрачный мешочек.

— Вот, — сказала она. — Это то, что вам нужно.

В мешочке свернулся подковой сазанчик, весь желтый, распухший. Севрюгин остолбенел от счастья.

— Ну и угодила, подруга! — радостно сказал он.

— Берите скорее, иначе развоняется, всех покупателей нам распугаете.

Севрюгин ловко вьщернул из кармана черный шуршащий пакет, раскрыл его; продавщица опустила туда рыбу, Севрюгин перехватил верх пакета тугим узлом, не выпустив наружу ни одного кубического миллиметра воздуха — и при этом еще умудрился сунуть девушке в ладонь сложенную в несколько раз купюру.

— Зачем? — негромко удивилась продавщица.

— Я купил то, что долго искал. Теперь всегда буду приходить только к вам.

Севрюгин еще раз качнул на прощание бровями, сверкнул белозубой улыбкой — и бодро направился к выходу.

— Минутку!..

Он обернулся. Продавщица смотрела влажными глазами, в которых читалась трагедия всей ее молодой зряшной жизни, вдруг оплодотворенной большим чувством.

— У вас… У вас пуговица сейчас оторвется, — смущенно выдавила девушка. — Вы ее лучше спрячьте в карман, жена потом пришьет.

Севрюгин внимательно осмотрел себя, подергал обвисшую серебристую пуговицу на блейзере.

— Ничего. Авось не оторвется.

Он подмигнул и захлопнул за собой дверь. Потом Севрюгин перешел улицу и подошел к телефону-автомату.

— Я буду через полчаса, Малыш, — обронил он в черное эбонитовое сито трубки. — Соберите людей. Есть хорошие новости.

Севрюгин медленно повесил трубку на рычаг таксофона и, прежде чем сесть в машину, улыбнулся круглой красной роже на рекламном щите LG Electronics. Но улыбка была не столько веселой, сколько угрожающей.

Ровно через тридцать минут он, как и обещал, прибыл на место. Ореховая дверь под вывеской «Днипро» была заперта, за стеклом белела универсальная табличка «Переучет». Севрюгин постучал. Табличка отъехала в сторону, в ореховой раме мелькнуло побитое оспой лицо. Дверь тут же распахнулась.

— Все на месте, — произнес человек в белом фартуке, пропуская Севрюгина внутрь.