Принцип карате - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 28

— Не надо сгущать краски, Сергей Павлович. Временные трудности, сложности становления — где их нет? Усилим контроль, ужесточим требования, все войдет в норму!

— Будем надеяться. В четверг соберемся, обсудим, примем решение, а до тех пор подумай, как обеспечить его выполнение.

Колпаков не стал ждать четверга и вечером отправился в «Колос». Он уже все обдумал и имел четкий план действий.

В секции Котова как раз случился принципиальный спор между новичком — округло-крепким, как голыш, коротко стриженным боксером-перворазрядником и пластичным резким парнем по прозвищу Никодимус.

Закрепощенный мышцами боксер не мог сделать шпагат, поднять ногу до уровня головы или, согнувшись, прижаться лицом к коленям. Он считал, что это и не очень-то важно, оглушительно бил по мешку и ждал, когда ему откроют секреты непобедимости.

Котов заставил заниматься растяжками, упражнения не получались, боксер раздражался. Когда Никодимус показал, как надо делать, раздражение прорвалось.

— Балерун, ножка влево, ручка вправо! Ты когда-нибудь был на ринге?

Никодимус спокойно вернулся к своим занятиям.

— Там эти твои танцы ничего не стоят!

Никодимус, не обращая внимания, продолжал выпрыгивать с ударом в уровень головы. Зрелище было впечатляющим, но лишенный воображения крепыш сказал, что уложит его за три минуты, никакие фортели не спасут и выкрики тоже не помогут.

— Ты сколько классов кончил? — спросил Никодимус, приводя в порядок дыхание. — Учился, наверное, неважно?

Судя по невыразительным глазкам крепыша-голыша, вопрос попал в точку.

— А вот давай попробуем в спарринге, узнаешь! — недобро засопел он, придвигаясь.

Никодимус пожал плечами и отвернулся.

— Боишься, умник? Сам небось отличником был? Привык за словами от дела прятаться?

Все перестали тренироваться и собрались полукругом, ожидая, чем закончится спор. В зале установилась напряженная тишина.

— Ну так как, Никодимус? — спросил Котов. Дерзость новичка его задела, хотелось, чтобы ученик проучил наглеца и отстоял честь секции.

Никодимус снова пожал плечами. Ему все было ясно: нравится бокс — занимайся боксом, пришел сюда — осваивай новое дело. При чем здесь спарринг, который будет напоминать выяснение детского вопроса: кто сильнее — слон или кит?

По его мнению, тренер должен поставить на место задиру, а то и выставить вон, чтобы неповадно было затевать глупые ссоры.

Но тренер смотрел выжидающе, да и остальные тоже, похоже, у них такой ясности нет и они, чего доброго, подозревают его в трусости, как и этот крепыш с лицом дебила.

— Так как, выйдешь на спарринг? — В голосе Котова проявилось нетерпение.

Никодимус третий раз пожал плечами и начал надевать протекторы. Новичок, ухмыляясь, достал боксерские перчатки.

Они стали друг против друга, Котов подал команду, Никодимус поклонился, боксер — нет. Котов скомандовал отставить, грубо сделал замечание и вновь приказал начать бой.

Боксер ринулся в атаку, бешено меся воздух, Никодимус отпрыгнул, обозначил удар ногой в бок, отпрыгнул еще, спасаясь от неумолимо надвигающихся шатунов, взмахнул ногой второй раз и снова был вынужден отскочить. Он привык к бесконтактному ведению боя, боксер, напротив, наносить сокрушительные удары и принимать такие же — на руки, плечи, если надо — держать их корпусом, головой. Нереальные отмашки противника могли бы его насторожить, если бы у него было чуть больше ума, но он просто не обращал внимания, подумаешь, укус комара, и пер вперед, стремясь достать жалкого беспомощного умника хоть один раз. Он очень не любил умников и знал, что одного раза тому вполне хватит.

Никодимус не мог остановить шквал ударов, он только отпрыгивал от них и еще пытался что-то сделать, возможно, правильно, и на соревнованиях судьи присудили бы ему высокие баллы, а может, и победу, но зрителям он казался железнодорожным рабочим, который условными знаками заводит на нужную ветку маневровый паровоз, но паровоз почему-то не снижает скорости и через секунду расплющит его о возникшую за спиной преграду.

Никодимус отпрыгнул очередной раз и, оказавшись у стены, понял, что проиграл, опустил руки, но стриженый не обращал внимания на мелочи, он любил полную, ощущаемую мышцами наглядную ясность, голова Никодимуса, отброшенная мощным ударом, громко стукнулась о стену, глаза закатились, из носа брызнула кровь, и он кулем упал на пол, неловко отбросив руку с неиспользованным протектором.

— Зачем ты это сделал? — бросил в пространство Котов, глядя, как ребята переворачивают пострадавшего на спину и обтирают с лица кровь.

— Да в азарт вошел, увлекся…

Ни голос, ни выражение лица не говорили о раскаянии, сожалении или хотя бы простом сочувствии к распростертому без сознания партнеру.

Котов сжал губы.

— Ну-ка, дайте мне. — Он отстранил суетившихся ребят, распахнул на Никодимусе кимоно, внимательно осмотрел грудную клетку и суставами согнутых указательных пальцев надавил в найденные или показавшиеся ему найденными точки.

— Сейчас сразу очнется, — сказали за спиной.

Но Никодимус не пришел в себя. Котов нажал где-то у ключицы, у основания шеи — безрезультатно. Сзади просунулась рука с пузырьком, резко разнесся запах нашатыря.

Никодимус открыл глаза и застонал. Ему терли уши, обмахивали полотенцем, на лоб положили мокрый компресс, а Котов стоял в стороне, неподвижным взглядом продавливал стену.

— Поеду с ним в больницу, — сказал боксер, пытаясь прорвать кольцо осуждающего молчания.

— Ничего, другие отвезут, вот у Сопина машина, — ровно проговорил Котов, не поворачиваясь. — А мы с тобой немного поработаем.

— Да я уже вроде наработал. — Новичок кивнул на Никодимуса, ощупывающего неверными руками голову и лицо. — Больше и охоты нет. Вы и так, вижу, обиделись.

— Ничего, ничего, — не слушая, повторял Котов. — Становись.

Снова воцарилась напряженная тишина, снова собрался ожидающий зрелища полукруг, только теперь нетерпеливые взгляды устремлены на зачинщика спора.

— Могу и стать. — Тот вызывающе передернул округлыми плечами. — Все равно, видать, мне искать другую секцию…

На этот раз не забыл поклониться и, верный прежней тактике, ринулся вперед, но Котов сделал подсечку, а когда стриженый потерял равновесие, той же ногой гулко ударил в грудь, сбив дыхание и остановив атаку. Сам он не изменил позы, застыв в левосторонней стойке с ничего не выражающим лицом и остекленевшим взглядом.

Переведя дух, крепыш вновь устремился на противника. Котов развернулся на триста шестьдесят градусов, ушел от шквала, обозначил рубящий удар в основание затылка, ногой пнул под коленный сустав и замер в прежней позиции.

Прихрамывающий боксер потерял интерес к продолжению схватки и попытался дотянуться до Котова с дальней дистанции, однако получил короткий, но очень болезненный тычок в грудину, после чего ушел в глухую защиту.

Он был бы рад прекратить бой, но не знал, как это сделать, потому что Котов превратился в механическую статую, и его неодушевленная целеустремленность вызывала страх.

— Ну, все, хватит…

Котов подпрыгнул, обозначил толчок в грудь, одновременно с приземлением выбросил раскрытую ладонь в лицо, ошеломленный крепыш потерял ориентировку и получил основанием кулака за ухо, после чего, как оглушенный бык, повалился на колени.

Котов поклонился, лицо стало живым, он улыбнулся ученикам.

— Главное — работать хладнокровно. Руки и ноги действуют сами по себе, бой контролируется внешним взглядом, со стороны. Дайте ему нашатыря.

В это время в зал вошел Колпаков. Он посмотрел на бледного, с заткнутыми окровавленной ватой ноздрями Никодимуса и беспомощно трясущего головой боксера, недобро взглянул на Котова, обвел взглядом остальных.

— Отправить пострадавших в травмпункт!

— Да ничего, я в норме, — слабо улыбаясь, проговорил Никодимус.

— Вижу. Перелом носа и сотрясение мозга. Если это у вас норма…

Недавних партнеров повели в машину. Колпаков построил группу.