Пешка в большой игре - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 21

Громоздкая фигура заполнила проем, и пистолет оглушительно выстрелил, изрыгнув сноп огня и тупоносую пулю, угодившую вошедшему почти в середину груди. Он отшатнулся и с шумом опрокинулся навзничь.

Человек встал, чтобы, прижав ствол к виску упавшего, выстрелить еще раз, как было приказано. Но когда его силуэт нарисовался на фоне освещенного окна, стальной цилиндрик бесшумно пересек комнату, пробил грудную клетку между шестым и седьмым ребрами, раскрылся четырьмя лепестками и, наматывая мягкие ткани и внутренности, проделал короткий кровавый путь, рыская из стороны в сторону.

Это всегда вызывало обильное внутреннее кровотечение и болевой шок. Нынешний раз не стал исключением, несмотря на то, что пораженное тело было сильно насыщено наркотиком. Неудачливый убийца кулем повалился на пол, а вскочивший на ноги Карл мгновенно всадил ему в голову вторую, столь же страшную пулю.

Потом он ощупал грудь и выругался. Кевлар задержал шестиграммовый кусочек свинца в плакированной оболочке, но полутонный удар вмял защитную ткань в тело и наверняка сломал кость. По животу ползло что-то теплое и липкое.

– Рот-перерот, так я обратно не дойду, – гулко раскатился выкрик раненого.

И выстрел, и крик были зафиксированы микрофонами, вмонтированными в стену за старым шифоньером и в телефонную трубку, которые исправно донесли их до центров прослушивания.

– Тревога на объекте "О", – отреагировал дежурный в одиннадцатом отделе.

– Это Карл, черт бы его подрал! – выругался оператор в комнате прослушивания ГРУ.

«Брокеры» и казенные пальто мирно перекуривали, их командиры негромко беседовали в стороне.

– Мы должны установить личности тех, кто в «Волге», и убрать их отсюда, – сказал старший ударного отряда.

– А у нас такая же задача по вашей «шестерке», – кивнул человек в дубленке. – Стравливают, сволочи! В свои игры играются, а мы должны отдуваться!

Зеленый «РАФ» коротко просигналил, водитель махнул рукой, и командир первого отделения подошел к радиотелефону. После непродолжительного разговора он вернулся и скомандовал своим людям:

– В машину!

А коллеге из одиннадцатого отдела пояснил:

– Черт их разберет! Неожиданно дали отбой!

И усмехнулся:

– Можешь отчитаться, что ты свою задачу выполнил.

Потом нагнулся к окошку «Волги» и сказал Синаеву:

– Вам приказано возвращаться на базу, наблюдение снято.

– Мы уже приняли. А что там за переполох?

– Подстрелили нашего парня, сейчас едем забирать. Хорошо, здесь обошлось. Ведь могли перемочить друг друга.

– Запросто, – ответил Синаев.

Через несколько минут у дома Верки Носовой осталась лишь видавшая виды «шестерка» одиннадцатого отдела.

Для людей Верлинова эта ночь оказалась беспокойной и хлопотной. Одна бригада имитировала задержание милицией пьяного бездельника, выстрелившего от нечего делать в подъезде из стартового пистолета. Сцена была разыграна убедительно, а диалоги и реплики дали не открывшим дверей, но внимательно слушающим соседям исчерпывающую информацию о происшедшем.

Уже под утро, когда все успокоилось и дом крепко уснул, вторая бригада тихо погрузила в санитарный фургон тело неизвестного наркомана и вывезла за город, закопав в голой, продуваемой ветрами лесополосе.

Третья бригада навела порядок в квартире.

Александр Каймаков, он же Унылый, он же Кислый, не подозревал о разворачивающихся вокруг него событиях. Когда «брокеры» и казенные пальто стояли друг против друга с оружием на изготовку, он лежал на спине и блаженно улыбался, а исправившаяся Верка сидела на нем верхом и добросовестно трудилась с полной отдачей душевных и физических сил.

Когда в его квартире вспыхнула быстротечная, но кровавая перестрелка, он стучал на машинке, расположившись в маленькой неухоженной кухне.

Позднее, когда вторая и третья бригады уничтожали следы происшедшего, Каймаков обрабатывал Верку в позиции паровоз с вагончиком, которая на широком диване и без одежды выглядела куда более привлекательной, чем в секторе статистики. Правда, не все шло гладко и силы порой покидали Каймакова, но Верка быстро разворачивалась и поправляла дело, после чего столь же быстро возвращалась в исходное положение.

Потом он снова стучал на машинке, и потом Верка опять «снимала стресс», и хотя ни стресса, ни сил он не ощущал, он послушно следовал по предложенному пути, пока в окне не забрезжил серый безрадостный рассвет. Как ни странно, свет наступающего дня оказал стимулирующее воздействие, и он, резко опрокинув повизгивающую и забывшую о несворачиваемости крови Верку, завершил дело, как и подобает победителю. Затем обнаженные тела обессиленно распростерлись на свежей, но уже изрядно измятой простыне, забывшись тяжелым сном до полудня и проявив наплевательское отношение как к трудовой дисциплине, так и ко всем другим обязательствам перед окружающим миром.

«Шестерка» одиннадцатого отдела бессменно стояла у подъезда дома.

Шок, который испытал Клячкин в кабинке платного туалета, был, пожалуй, самым сильным ощущением в его жизни. И в лучшие времена удачливый фарцовщик по прозвищу Фарт никогда не держал в руках сопоставимых эквивалентов подобной суммы.

Бомжу, которому ему подобные дали кличку Таракан, она даже не могла присниться. Сейчас вонючая оболочка Таракана треснула, появился шанс навсегда ее стряхнуть. Клячкин понял, что сможет не только подняться со дна, но и достигнуть непредставимых ранее вершин... Если, конечно, сумеет удержать деньги в руках и остаться в живых.

Переложив десяток купюр в карман, он вышел из кабинки и встретил внимательный взгляд туалетного контролера.

– Понос, что ли?

Мужику было за сорок, испитое лицо, вытатуированный на безымянном пальце перстень с четырьмя отходящими лучами.

– Четыре года на баланде, а сегодня сала нажрался... Мужик понимающе улыбнулся.

– Когда откинулся?

– С неделю. Только приехал. Кого-нибудь из общины знаешь?

Контролер покачал головой.

– Я давно отошел.

– Ну ладно...

Клячкин направился к выходу, но вдруг остановился, будто осененный внезапной мыслью.

– Слушай, кореш, не в падлу, двинь мне свои шмотки... С такой картинкой меня в ментярню вмиг заметут... Мужик оторопело молчал.

– Бабки есть, я полный расчет получил... Клячкин вынул и веером развернул пятидесятитысячные купюры.

Контролер заинтересованно дернулся, но тут же нехорошо осклабился.

– Сам рисовал? Ну, мне фуфло не впаришь...

Он осторожно вытащил из веера одну бумажку, внимательно осмотрел ее, понюхал, глянул на просвет. Потом отгрыз уголок, поднес спичку.

– Ладно, давай...

Через несколько минут Клячкин вышел на улицу в ношеном, но вполне приличном пальто и почти новой шапке. На выбритом лице появилось почти забытое выражение уверенности и превосходства.

И то, что в универсаме у метро он первым делом купил французский одеколон, бритву «Жиллетт» и английский крем для бритья, свидетельствовало о возвращении прежних привычек. Потом он купил рубашку и галстук, белье, несколько пар носков и сапожки на меху, большую дорожную сумку, которая после нехитрых манипуляций увеличивала объем вдвое.

В той, прежней жизни невозможно было вот так, без всякого блата, зайти в магазин и приобрести все, что душа пожелает. Теперь приходилось себя сдерживать, чтобы не слишком бросаться в глаза.

Выбрав средний по стоимости костюм, Клячкин зашел в примерочную. Здесь он переложил деньги из чемодана на дно сумки, сверху разложил купленные вещи, через несколько минут туда же лег новый костюм...

Пустой чемодан был брошен в подвал, а Клячкин с сумкой через плечо нырнул в метро. Последними его покупками стали маникюрные ножницы, расческа и тюбик шампуня. Все это пригодилось через час, когда в отдельном номере Центральных бань он приводил себя в порядок.

Вначале он долго стоял под душем, непрестанно намыливаясь и наблюдая, как светлеют струи стекающей воды, потом блаженно лежал в ванне, благодаря судьбу за то, что не подхватил вшей, чесотку или другую подобную гадость, неизбежно сопутствующую унылому существованию бомжа. Потом он ощутил голод и давно не посещавшее его сексуальное желание, что дало повод к меланхоличному философствованию о несовершенстве человеческой натуры, никогда не бывающей полностью удовлетворенной.