Основная операция - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 73

По плану, точно к съезду «Ленинский комсомол» прибыл к месту новой дислокации. Как водится, отрапортовали, доложили, в газетах пропечатали, стали награды раздавать. Командиру и главмеху за такой поход положено Героя. А главмех по спискам Дьячков. Вот и получил Дьячков Золотую Звезду. Ну и дальше кому что следует: старпому — орден Ленина, командиру БЧ-1 — Красную Звездочку, словом, всем сестрам по серьгам. А второму механику ничего не полагается, так и остался Казаков с пустой грудью. И командир сочувствовал, и другие офицеры, только поправлять больших начальников никто не решился. А Казаков на том и сломался: выпивать стал да на все хер забил. Циничные замечания отпускает, критиканствует, подначивает кого придется без оглядки на звания, очерняет, в общем, флотскую действительность. Потому так кап-три и остался.

— Какой идиот приказал давить тридцать узлов? — не унимался «дед». Ему недавно исполнилось сорок два, но на вид можно было дать и шестьдесят восемь. Не столько из-за косматой бороды, сколько из-за морщинистой кожи, сутулости и глаз — потухших угольков, подернутых остывшим пеплом. Даже не приближаясь, Чижик знал, что от него исходит явственный запах перегара.

— Мы и сами ничего не видим, и о себе орем на весь океан! Как самоубийцы! Это любой салага знает…

Идти на максимальной скорости приказал Лисогрузов. Ему надо было быстрей привести лодку в заданный квадрат, о возможных осложнениях он не задумывался. Но слова «деда» включили инстинкт самосохранения.

— В чем мы больше выиграем — в скорости или скрытности? — спросил он у Чижика. Тот зло усмехнулся.

— Нечего командовать, если ни хрена не знаешь. От кого удираешь? «Охотники» ведь не только за спиной! Они по всему океану и сейчас стягиваются к нашему квадрату. А ты орешь им: «Я здесь! Вот он я!» Да и идем почти вслепую, попадется по курсу другой корабль, скала или отмель — кранты!

Лисогрузов не обиделся.

— Откуда я все это знаю? Учился двадцать лет назад, недоучился… Командуй, как надо…

Чижик усмехнулся еще раз.

— Ход — двадцать узлов, — скомандовал он по внутренней связи.

Приказ поступил в БЧ-5. Командный пункт ядерно-энергетической установки располагался в кормовой части. Небольшое помещение представляло уменьшенную копию диспетчерской атомной электростанции. Пульт управления, сотни приборов на стенах, россыпь разноцветных лампочек и раздраженные, одуревшие от недосыпания «управленцы». Оба были голыми по пояс, оба блестели от пота.

— Есть ход двадцать узлов, — по-уставному четко отозвался лейтенант Максимов и снизил мощность реактора. А повернувшись к Ивантееву, сказал:

— Совсем «люксы» с ума посходили! То несутся, как на пожар, то на средний режим переходят… Козлы!

Несмотря на то, что лодка является единым организмом, а экипаж одной семьей, существует внутренняя неофициальная табель о рангах: торпедисты, акустики, радисты, штурмана считаются «белой костью» и прозываются «люксами». Они живут и работают в носовой части, где чище воздух, ниже радиационный фон и температура в отсеках. «Чернорабочие» лодки — реакторщики, управленцы постоянно находятся в корме. Жар от турбины, температура — до сорока пяти, бесконечные микрорентгены… Их называют «маслопупами». Утех и других своя среда обитания, своя жизнь, свои порядки и обычаи. «Люксы» практически не бывают в кормовых отсеках, а «маслопупы» не вылазят с кормы — там они питаются, там же проводят досуг, даже кают-компания у них своя. Между «кормовыми» и «носовыми» существует… не то чтобы антагонизм — это слишком сильно сказано, но определенное противостояние.

Поэтому мичман Ивантеев согласился с Максимовым и, кивнув головой, подтвердил:

— Точно козлы! — и покосился на торчащего в дверном проеме чужака, который тоже, по его мнению, являлся стопроцентным козлом и вонючкой, потому что ровным счетом ничего не делал, а только пялил свои бараньи глаза на падающих от усталости управленцев. Несмотря на жару, он не снимал легкой куртки, надетой прямо на голый торс.

— Слышь, паря, как тебя зовут? — поинтересовался мичман.

— Витьком, — вяло ответил чужак. Иногда его сменял на несколько часов другой такой же тип, очевидно, давая возможность отдохнуть. Но все равно вид у него был, как у вареного рака.

— И какого хрена ты здесь стоишь? Знаешь работу — садись за пульт, не знаешь — иди к помпам!

— Где сказали, там и стою, — безучастно отозвался чужак и отвернулся, давая понять, что не намерен поддерживать разговор.

Ивантеев сжал могучую, покрытую мозолистой кожей ладонь.

— Думаешь на чужом горбу в рай въехать? Мы пашем, а ты одним местом груши обиваешь! Нет, браток… Если отец с матерью тебя человеком быть не научили, то я научу!

Мичман приподнялся из-за пульта, но тут же плюхнулся обратно на жесткое сиденье железного креслица. Потому что вялость у чужака мгновенно прошла, а в руках появились пистолет и граната «Ф1» со зловеще надрубленным для образования осколков корпусом.

— Сидеть тихо, лохи! — угрожающе процедил он. — Чуть что — прострелю башку! Или вообще взорву всех на хер! Хотите жить — делайте что говорят! Иначе — каюк…

Перед моряками стоял совсем другой человек. Ловкость в обращении с оружием и легкость произнесения угроз выдавали немалый опыт в подобного рода делах. Максимов и Ивантеев были профессиональными военными, но они умели вести подводные бои с использованием технических возможностей корабля, поражающей способности ракет и торпед. К смертельной схватке лицом к лицу не был готов ни один из них.

— Спрячь гранату, паренек, — сказал Ивантеев, чтобы сохранить за собой последнее слово. — Тут реактор. Соображаешь? Так рванет, что мама дома услышит!

— А мне один хер, — чужак повесил оружие на пояс и, решив, что маскироваться больше не имеет смысла, снял куртку. Жилистый торс украшали несколько татуировок. Подводная лодка на предплечье, под ней даты: 1984-1987. Такими матросы отмечали период срочной службы на флоте. На груди изображалась художественная картина: сидящий на остророгом месяце черт с гитарой и надпись: «Ну почему нет водки на луне?» Происхождение этой наколки тоже не вызывало сомнений.

— И хватит про папу-маму вякать. Я детдомовский.

Внезапно из динамика внутренней трансляции загремел голос «деда»:

— Вы что там, позасыпали все? Температура в турбине растет, а вы и в ус не дуете!

— При чем здесь мы? — обиделся лейтенант. — Сазонов следит за уровнем масла!

Оказалось, что матрос Сазонов заснул. Когда ситуацию исправили и доложили в центральный пост, «дед» разразился бранью.

— Так мы все шапкой накроемся! Если не можем обеспечить сменность, надо всплывать и устраивать отдых!

— Размечтался! — нарушил молчание Лисогрузов. — Сейчас нам всем такой отдых устроят — чертям тошно станет!

И, тронув Чижика за плечо, спросил:

— Этот особист ничего не выкинет? Не нравится мне, что он разгуливает здесь с пушкой.

Чижик ничего не ответил. После первого столкновения с Лисогрузовым контрразведчик не появлялся в центральном посту. Главарь захватчиков посылал двух «горилл» на поиски, но дело кончилось ничем: перспектива нарваться на пулю в длинных, пугающе пустынных палубах вряд ли способствовала их старательности и особой тщательности. Известно было только одно: Лисков находится где-то в корме.

Контрразведчик действительно находился в восьмом отсеке, на третьей, самой нижней палубе. В случае необходимости он приготовился через небольшие лючки уйти в трюм. Хотя вероятность того, что придется это сделать, была невелика: обнаружить человека в почти незаселенном РПКСН очень трудно. Он устроился в длинной узкой щели между балластной цистерной и туннелем вала гребного винта. Из жилой каюты Лисков притащил матрац и подушку, из кормового камбуза прихватил хлеб, воду и консервы. Борт дышал холодом глубины и естественным образом охлаждал жаркую атмосферу кормы. Если бы не обильно стекающий по вогнутой стали конденсат, условия существования могли считаться почти комфортными. Но в моральном плане капитан третьего ранга чувствовал себя выбитым из колеи.