Основная операция - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 10

В соседней комнате раздался мелодичный сигнал. Лечи мягко вскочил, пантерой метнулся к пульту связи. Когда он вернулся с одним из спутниковых телефонов в руках, вид у него был несколько ошарашенный.

— Дударик вызывает. Сейчас возьмет трубку.

В комнате наступила благоговейная тишина. Чем меньше страна, тем большее почтение вызывает ее руководитель. Плюс особенности горского менталитета… Лема с трудом удержался, чтобы не встать, и Битый Нос заерзал в мгновенно ставшем неудобным кресле. Все смотрели на хозяина, он понимал чувства соплеменников" и потому вальяжно откинулся на кожаную спинку и поднес к губам недопитую рюмку.

— Я слушаю, Джохар, — как равный с равным поздоровался он. И был прав, потому что безоговорочно контролируемая им территория по значимости не уступала территории, условно контролируемой бывшим советским генералом.

— Да, он был у меня. И у других наших тоже. Да, он передавал мне это предложение. Но оно слишком ответственно, поэтому я не могу его принять. Да, я слышал это заявление. Оно очень навредило всей чеченской общине в Москве. А могло навредить еще больше, если бы его приняли всерьез. Нет, я так не считаю. Но заявления политика должны быть более продуманны. Не надо кричать, каждый сам показывает себя тем, кем может показать. Я не собираюсь этого делать. Нет, я хороший чеченец и достаточно помогаю своей родине. И собираюсь помогать в дальнейшем. Но не таким путем.

Магомет закончил разговор и протянул трубку секретарю.

— Отключился. Это признак слабости — ему нечего сказать.

Лема, Лечи и Битый Нос смотрели на своего руководителя, как на божество. Все трое подумали об одном и том же. Рано или поздно Магомет станет президентом.

— Итак, решено! — твердо подвел итог Тепкоев. — Мы не ввязываемся в политику и помогаем родине исключительно материально. А заряд продаем Хуссейну. Или тому, кто больше заплатит.

Но планы руководителя чеченской криминальной диаспоры резко изменились уже через два дня. И изменил их человек, который ни социальным положением, ни даже внешним видом не мог тягаться с генерал-президентом Дудариком и его правой рукой миллионером Хамхоевым.

Скорый фирменный поезд «Владикавказ — Москва» прибыл на третий путь Казанского вокзала в восемнадцать тридцать, с опозданием на сорок минут. С учетом событий, происходящих на Северном Кавказе, такая задержка являлась просто ничтожной. В толпе пассажиров выделялся высокий сухой чеченец лет пятидесяти пяти — шестидесяти, с морщинистым лицом и выдубленной ветрами и солнцем кожей. По сельской моде он был одет в галифе, начищенные сапоги и высокую папаху из коричневого каракуля, знающий горцев человек мог с уверенностью сказать, что между папахой и сапогами имеется полувоенный френч со стоячим воротником. Но самого френча видно не было под цивильным кожаным пальто на стеганой синтепоновой подкладке — «выходным» вариантом, явно одолженным для ответственной поездки у кого-то из многочисленной родни.

Несмотря на то что чеченец твердо стоял на ногах, он опирался на резную трость из темного дерева, а в свободной руке держал объемистую дорожную сумку с надписью «Мальборо», явно менее привычную, чем переметный хурджин. Он никогда не бывал в столице, но двигался уверенно, не обращаясь ни к кому с расспросами — сам выбрался на привокзальную площадь, нашел остановку такси и, с достоинством усевшись на потертое и многократно зашитое сиденье, огорошил водителя:

— Давай, сынок, к Магомету Тепкоеву!

— Ты что, дед! Знаешь, сколько в Москве таких Магометов? — таксист повернул к странному пассажиру круглое красное лицо. — Здесь двенадцать миллионов душ обретается! Адрес давай!

— Магомет Тепкоев в Москве один, — нравоучительно сказал горец. — Его все знают. Если, конечно, взрослые мужчины. Ты не знаешь — спроси.

Водитель хотел было выставить старого клоуна из машины, но царапающий взгляд холодных светлых глаз заставил его передумать. Подрулив к двум «контролерам» из курирующей Казанский вокзал центровой группировки, он почтительно выскочил из кабины и что-то спросил, а получив ответ, резко изменил настроение и вернулся за руль преисполненный желания отыскать таинственного Магомета.

Через два часа такси действительно подкатило к огромному престижному дому на Кутузовском и остановилось у скопления иномарок с чеченскими номерами. Горец попытался войти в подъезд, но был немедленно остановлен охраной: мало ли шатается по Москве незадачливых приезжих, решивших поискать покровительства у знаменитого земляка.

— Скажите Магомету: дядя Иса приехал! — значительно потребовал гость, и через несколько секунд в переговорном устройстве охранника раздался ликующий крик самого Магомета:

— Заходи скорей, дядя Иса! Заходи, дорогой!

Это был первый случай, когда руководитель чеченской общины в домашних тапочках выскочил встречать гостя на лестничную клетку.

Потом дядя Иса доставал гостинцы: свежий овечий сыр, вяленое мясо и пшеничный самогон двойной перегонки, а Магомет, превратившись в десятилетнего мальчишку, игрался с тростью, то вытаскивая, то вновь пряча в полый футляр матовый трехгранный клинок.

Прислуга мигом накрыла стол, но дядя Иса не стал есть куропаток в вине и брезгливо отодвинул устрицы, он был человеком из другой жизни и делал только то, что привык делать многие годы. Выпив своего самогона и закусив своим мясом и сыром, он расспросил о жизни, передал приветы от родни и сразу перешел к делу.

— Ты должен остановить войну, — прищурившись, будто целясь, он уперся холодным взглядом Магомету в переносицу, и тому захотелось опустить голову. — Льется кровь, реки крови, наших много побили, Грозный совсем развалили, села посжигали… Мы тоже многих положили, но народ-то маленький… Если так пойдет — скоро никого не останется. Ты должен остановить войну.

Дядя Иса не вникал в тонкости, его не интересовали частности, он не вдавался в детали. Он знал, чего хочет, и ставил задачу. Когда-то с той же деловитостью он изготовил гипсовую трубу на якобы сломанную мальчишескую руку, подогнал к ней «ТТ», а когда тот стал закусывать гильзы, достал «наган»… Он учил, как застрелить Энвера Пашаева, и тренировал тринадцатилетнего племянника, чтобы тот справился с задачей. Благодаря ему Магомет стал мужчиной и вообще тем, кто он есть.

Чеченцы — особый народ. Века тяжелой, полной опасностей жизни нивелировали значимость отдельного человека, но возвышали род в целом. Это укоренилось в поколениях и привело к тому, что индивид не способен существовать без поддержки соплеменников. Их одобрение или порицание определяет все его поступки, всю его жизнь. Можно достичь вершин карьеры, богатства и славы, но не быть признанным тейпом и покончить с собой в приступе черной меланхолии. Или наоборот — приобрести лишь уважение рода и прожить до ста двадцати лет в довольстве и спокойствии. Не только требования, но и ожидания отца, деда, дяди, брата побуждают чеченца к тем или иным действиям. И он не может отказать людям, чье мнение для него так много значит. Даже если на карту ставится собственная жизнь.

— Ты остановишь войну?

Мужчина прямо задает вопрос и ждет прямого ответа. Не объяснений, не лукавых мудрствовании, а простого «да» или «нет». Дядя Иса заменил Магомету отца. Вся оценка Магометовой жизни зависела от дяди Исы. Холодными светлыми глазами сейчас смотрел на десятилетнего мальчика весь род Тепкоевых и тесно переплетающиеся с ним другие роды тейпа. Они ждали ответа, который определит общественную оценку этого человека. Можно на него положиться или нет? Достоин он уважения или нет? Имеет ли он право сидеть на отполированном задами нескольких поколений почетном бревне годекана?

— Ты остановишь войну?

Лавирование, хитрости и отговорки здесь исключены. Только прямой, ясный и понятный ответ.

— Да, — Магомет кивнул головой.

Уверенно петляя по территории Кремля, черная «Чайка» в конце концов подкатила к зданию бывшего Сената. Здесь, за толстыми желтыми стенами, под величественным куполом, украшенным государственным флагом, заседали все высшие руководители страны: от Ленина до Горбачева. Автомобиль мягко затормозил у строгих мраморных ступеней, ведущих к толстой, украшенной рельефной резьбой дубовой двери.