Путешествие с вилкой и штопором - Мейл Питер - Страница 14

Мне надо было найти мадам Жерар, члена оргкомитета ярмарки, которая назначила мне встречу на рю Вогез. На другой стороне улицы я заметил трех деревенских кумушек, прервавших оживленный разговор ради того, чтобы получше рассмотреть меня.

— Вы не скажете, как пройти на рю Вогеза?

— Вы на ней стоите, месье, — ответила одна из них, удивленно глядя на меня поверх очков.

— Тогда, может, вы знаете, где найти мадам Жерар?

Одно пожатие плеч. Два пожатия плеч. Три пожатия плеч. В эту минуту на пустой улице показался автомобиль.

—  Voila! Elle arrive! [57]

Но мадам Жерар было не до меня. У нее возникли серьезные проблемы. Организация праздника — очень хлопотное дело. Сейчас ей некогда разговаривать. Мы можем встретиться попозже у отеля «Интернасьональ». И она умчалась прочь, оставив меня в обществе трех кумушек. Те, как и следовало ожидать, были крайне заинтригованы. Что понадобилось в их деревне чужаку, да к тому же еще и иностранцу? Может, он заблудился? Или явился специально к завтрашнему празднику?

Я сообщил им, что приехал ради улиток и сожалею о том, что организаторы столкнулись с проблемами. Одна из кумушек вздохнула, покачала головой и выразила надежду, что эти проблемы не так катастрофичны, как те, что возникли пару лет назад, когда накануне праздника перевернулся грузовик, доставлявший в Мартиньи главных виновниц торжества. Двадцать тысяч улиток рассыпались по всей дороге! Только сверхчеловеческие усилия местного мясника, сумевшего в кратчайший срок организовать новую поставку, спасли праздник от провала. Вы можете представить себе ярмарку улиток без улиток? Три дамы в ужасе замолкли.

За десять минут можно без труда пересечь Мартиньи из одного конца в другой и обратно. Я так и сделал, непрерывно крутя головой в поисках отеля «Итернасьональ» и дивясь, как отель может работать в такой глуши. Возможно, в нем останавливаются фанатичные любители улиток или heliculteurs [58], приезжающие со всего света, чтобы ознакомиться с последними исследованиями в области размножения брюхоногих. К моему огорчению, мне не удалось найти ничего даже отдаленно похожего на отель, не говоря уж о международном. Зато я заметил двух парней, которые, скрестив руки, стояли у грузовика и внимательно наблюдали, как я прошел сначала в одну сторону, а потом в другую. Уж они-то должны знать, где находится «Интернасьональ».

Я задал вопрос, и на меня во второй раз за день посмотрели как на странного чудака.

— Да вот же он, месье! Вы перед ним стоите.

Они одновременно кивнули на длинное серое здание напротив. Когда-то оно, наверное, было красивым, а сейчас смотрело на меня слепыми, заколоченными окнами. Отель уже давно приказал долго жить. Мадам Жерар, занятую своими проблемами, по-прежнему не было видно. Я спросил у парней, когда начнут монтировать оборудование для ярмарки.

— В пять утра, — ответил один из них, взглянув на часы.

В этот момент начал накрапывать дождь, и я понял, что пришло время поискать какой-нибудь уютный бар.

Ночь я провел в нескольких километрах от Мартиньи, в городке Контрексевиль, который, подобно Виттелю, живет за счет своей знаменитой минеральной воды и потому отличается удивительной трезвостью. Солнце скоро показалось снова, и из окна кафе я наблюдал, как несколько пар, на всякий случай вооруженные зонтиками, совершают чинный вечерний променад. Улицы в Контрексевиле были безукоризненно чисты, а все деревья аккуратно подстрижены. Даже машины здесь, в отличие от всей остальной Франции, парковались согласно правилам; я не видел ни одного автомобиля, перегораживающего движение или втиснутого между деревьями аллеи. Тихий, чистый, степенный городок — рай для тех, кто приехал сюда с намерением хорошенько прополоскать свои внутренности в животворной минеральной воде.

Позже, в ресторане своего отеля, я стал свидетелем редкого, а во Франции и вовсе небывалого зрелища: несколько десятков человек обедали без единой бутылки вина (приятное исключение составлял только мой столик). Вода, и только вода! Я с ужасом вспомнил Калифорнию.

Утро оказалось теплым и ясным. Я выглянул в окно и увидел абсолютно пустую улицу. Единственным живым существом на ней был кот, пробирающийся вдоль стенки домой после бурно проведенной ночи. Весь остальной Контрексевиль еще спал. Видимо, интенсивное потребление воды — очень утомительное занятие. В соседней деревне я остановился, чтобы выпить кофе в сонном кафе, и испытал большое облегчение, когда обнаружил рядом с собой мужчину, который завтракал багетом с толстым ломтем saucisson [59], запивая его стаканом красного вина. Я снова почувствовал, что нахожусь во Франции.

Мартиньи-ле-Бэн за ночь преобразился до неузнаваемости. Вся длинная и прямая рю Де-Л’Абе-Тибо была уставлена ларьками и прилавками и заполнена людьми, отовсюду доносилась музыка. Здесь можно было полюбоваться несколькими образцами удивительного, чисто французского искусства втискивать очень большие грузовики в очень узкие щели. С этих машин выгружали и перетаскивали к прилавкам массу соблазнительных вещей: острые сосиски merguez, посыпанные сахарной пудрой gaufres(французский ответ нашим вафлям), клетки с цыплятами, курами-несушками, племенными кроликами с длинными родословными, утками, перепелками и цесарками. Из тесного загончика три козы с вожделением пожирали светлыми безумными глазами выставку садовых цветов на соседнем прилавке. Еще дальше предлагался огромный выбор «безболезненных» сережек для носа, языка и ушей — они не втыкаются в тело, а крепятся наподобие клипс. Именно в Мартиньи я узнал о существовании марки «Особо прочные джинсы от Никсона» (возможно, если получше поискать, нашлась бы и «Элитная спортивная одежда от Клинтона»). А кроме того, вдоль улицы выстроились высокие ярусы ярчайших матрасов.

Это меня озадачило. Какой человек в здравом уме придет на ярмарку улиток, для того чтобы купить новый матрас? А даже если и приедет, то как он доставит его домой? Но самым странным было то, что вокруг продавцов матрасов, яростно конкурирующих друг с другом, толпилось немало народу. Они рассматривали и ощупывали товар и время от времени тыкали его пальцем, точно хотели разбудить спящее животное. Самые смелые садились на матрасы и подпрыгивали, а одна женщина даже разлеглась во весь рост, крепко прижав к груди хозяйственную сумку.

— Гарантирую вам десять лет сладких снов, мадам, — нашептывал ей в ухо низко склонившийся продавец.

Для тех, кого не соблазняли сладкие сны, его сосед придумал другую приманку: на одном из его матрасов возлежала блондинка, затянутая в черное трико. Столпившиеся вокруг нее покупатели, по большей части мужчины, вели себя скромно и даже застенчиво: не тыкали в матрас и не подпрыгивали на нем, а только жадно смотрели.

А на улице между тем развернулось нешуточное музыкальное сражение: из дверей кафе неслось традиционное попурри на аккордеонах, на другой стороне улицы звучали песни «Аббы», и периодически все это заглушалось боем барабанов. Пожилая леди, сидящая в бамбуковом кресле в крошечном, выходящем на улицу садике, благосклонно улыбалась и постукивала своей палкой в такт ударной установке. Похоже, она была знакома с каждым, кто проходил мимо. Да и все остальные как будто неплохо знали друг друга. Они то и дело останавливались, чтобы поболтать, похлопать друзей по плечам, ущипнуть за щеку. Все это больше походило на воссоединение большой семьи, чем на городской fete.

Оторвавшись наконец от матрасов, я набрел на чудную пасторальную карусель, сохранившуюся в неизменном виде, наверное, со Средних веков. Четверо маленьких пони размером не больше дога степенно трусили по кругу. На спине у каждого, вцепившись в поводья, гриву, а в одном случае и в ухо, сидело по ошалевшему от счастья ребенку. Безразличные к жаре, визгу и тучам мух понурые лошадки напоминали пассажиров электрички, каждое утро привычно едущих на работу.