Антикиллер - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 42

Уважение приходит постепенно, его надо завоевать и не слюнявыми разговорами «по душам», как в подцензурных книжках и фильмах, а конкретными действиями, обычно жесткими и болезненными для уголовного мира. Нет, блатной воспринимает добрые слова и человеческое отношение, но только после того, как ощутил твою силу.

Когда начинающий опер прострелил легкое грабителю, а потом пришел к нему в больницу: "Что ж ты, чудила на букву "м", на пулю напросился? Не хватило ума руки поднять?" – и оставил коробку дешевых леденцов, чтоб от курева, теперь запретного, легче отвыкать, тогда и пошла волна: "Коренев

– человек!" – «Какой такой Коренев?» – «Да новый парень из розыска...» – «А-а-а»...

Первый наставник будущего Лиса, впоследствии спившийся и умерший от цирроза, Ларченков учил так:

– Если один заскочил в притон, а там целая кодла и никто тебя не знает, осмотри каждую рожу и определи: кто главный. А потом подойди и дай ему в торец, хорошо дай, не стесняйся, чтобы с копыт слетел и кровянкой умылся... Тогда все – ты вожак! Что скажешь – все сделают, как овечки! А если начнешь представляться: «Я из милиции...» да ксивой махать – заколбасят и глазом не моргнут!

Много раз Коренев убеждался в справедливости этого наставления.

И еще учил Ларченков:

– Пока ты просто так по территории бегаешь, материалы исполняешь да дергаешь наугад то одного, то другого – ты им неинтересен. Они тебя персонально вообще не воспринимают – один из ментовки, и все. А вот когда ты каждого на крючок возьмешь, когда заставишь стучать друг на друга, когда каждый пердок их будешь знать – вот тогда они тебя и по имени-отчеству выучат, и если вообще «достанешь», то и прозвище дадут!

У самого Ларченкова кличка была Чума.

– Почему так прозвали? – допытывался стажер, но наставник пожимал плечами.

– Им видней. Присматривайся, может, поймешь...

Однажды Коренев действительно это понял. Стояла обычная августовская жара – тридцать семь в тени, сорок пять на солнце, он зашел в кабинет наставника, тот сосредоточенно отписывал очередной материал и время от времени, не отрываясь от бумаги, начинал сучить ногами, раскачиваясь из стороны в сторону, словно велогонщик, пошедший на обгон. Стол Ларченкова со всех сторон был обтянут старыми шинелями. У стажера мелькнула глупая мысль, что опер парит ноги, он даже представил тазик с кипятком под столом и действительно заметил выходящий из складок толстенного сукна пар. Но ни всплесков, ни струек разлившейся воды, а ведь дергал ногами тот прилично...

Заинтригованный Коренев обошел стол и увидел, что ноги Ларченков подогнул под стул, на них были надеты носки и босоножки, а пар исходит из задвинутого под шинели электрочайника. Он совсем потерялся в догадках, но в это время опер дописал бумагу, поздоровался с ним за руку и грубым голосом спросил:

– Ну что, сука, надумал?

Поскольку в кабинете, кроме них двоих, вроде бы никого не было, то стажер решил, что оперативник тяжело пьян и действует под влиянием галлюцинаций.

– Ладно, выпускай!..

Сдавленный голос глухо донесся из-под шинелей.

– То-то же!

Ларченков выдернул из розетки вилку чайника, отставил его в сторону и распахнул шинельную завесу.

Из импровизированной термической камеры вывалился насквозь мокрый мужик: мокрая одежда, мокрое лицо, мокрые волосы. Он жадно хватал ртом воздух.

– Вдвоем... с Генкой... Басовым... вещи... у матери... – с трудом выдавливал он по одному слову.

– Ну и отлично!

Ларченков сиял.

– Поедем на изъятие, – деловито бросил опер Кореневу.

– Чума и есть Чума, – пробормотал приходящий в себя мужик.

Будущий Лис нарабатывал авторитет постепенно. Раз вдвоем с внештатником он выехал по заявлению об ограблении на левом берегу Дона, в районе ресторана «Казачий курень». Потерпевший ждал в условленном месте, на перекрестке – напуганный парень лет двадцати двух.

– Трое, пошли к причалу... Часы сняли и двести рублей отняли...

Дело обычное. Коренев с внештатником побежали в указанном направлении и вскоре обнаружили грабителей в тянущейся вдоль реки роще. Никаких проблем не предвиделось, в те времена находилось немного охотников конфликтовать с милицией.

Но эти трое были борзыми урками с немалым преступным опытом и солидным тюремным стажем, к тому же изрядно поддатые.

– Ты кто такой? – спросил старший – хмурый, видавший виды мужик с оловянными глазами и татуировками на всех видимых частях тела.

– Лейтенант Коренев, уголовный розыск Центрального райотдела, – молодой офицер показал красную книжечку.

– Я такого опера не знаю, – медленно произнес татуированный. – Иди на хер!

Второй грабитель стоял вполоборота, разглядывая внештатника. Из заднего кармана брюк торчали синяя и малиновая обложки, ловким движением Коренев выхватил их – паспорт и военный билет, заглянул и сунул во внутренний карман пиджака.

– Гражданин Вишняков, значит? Можешь гулять пока... Но лучше не дергайся, а иди к машине!

Утративший анонимность преступник почти всегда утрачивает и дерзость. Вишняков сразу скис.

– Отдай, начальник... Ты что, в натуре... Мы ничего не сделали, – привычно заныл он.

Третий незаметно отходил в сторону, за ним двигался внештатник.

– А ну отдавай, падла!

Татуированный схватил Коренева за волосы, а локтевым сгибом зажал горло. Осмелевший Вишняков подскочил и запустил руку в пиджак.

Опер двинул его мыском ботинка в промежность, и владелец изъятых документов, хрюкнув, повалился на траву.

– Куда ты пырхаешься, – сквозь зубы процедил татуированный, усиливая захват.

Коренев с трудом вогнал ладонь под каменный локоть, отстегнул застежку оперативной поясной кобуры и крутанулся, оказываясь с противником лицом к лицу. В те времена он соблюдал идиотскую инструкцию, запрещающую досылать патрон в ствол, а так как одной рукой передернуть затвор невозможно, то пистолет являлся обычной железкой весом в восемьсот десять граммов.

Но если действовать решительно, то и железка может стать серьезным оружием. Опер с силой ударил стволом в лицо грабителю и угодил в глаз. Вороненая сталь вошла под века, из-под нее брызнули разбитое глазное яблоко и горячая кровь. По ушам резанул пронзительный крик раненого зайца, татуированный отшатнулся, зажал рану ладонями и навзничь упал в густой кустарник.

Коренев осмотрелся. Два поверженных грабителя валялись на земле, третий подмял внештатника и испуганно оглядывался, а когда оперативник шагнул вперед, вскочил и бросился бежать.

– Стоять! – Коренев рванул наперерез.

Они выбежали на пляж. Рыхлый песок затруднял бег, но лейтенант рвался изо всех сил и успевал, третий забирал вправо и оказался в конце концов прижатым к реке. Не задумываясь, он вбежал в мутноватую воду, Коренев в горячке двинулся следом.

Стоял октябрь, ноги обдало холодом, брюки противно облепили тело. «Какого черта я сюда полез, никуда бы ты не делся», – мелькнула разумная мысль, но сейчас работал не разум, а инстинкт преследования, и лейтенант забирался все глубже...

Он догнал беглеца, когда вода доходила до пояса. Мошонка сжалась, тепла в теле не оставалось, да и силы на исходе.

– Стоять!

Коренев схватил третьего за шиворот, тот вырывался и истерически ругался матом.

И тут опер вспомнил, что сегодня впервые надел новый костюм.

– Ах ты сука!

Всплеск злости придал сил, и он погрузил виновника незапланированного купания в воду с головой. Когда тот перестал сопротивляться, отпустил. Отфыркивающийся и жадно хватающий воздух грабитель вновь пытался вырваться. Пришлось повторить процедуру, потом еще раз и еще... Наконец Коренев вытащил бесчувственное тело на берег и бросил на песок.

И пошел работать по воле и камерам беспроволочный телеграф: «Ну дал Филипп Михайлович: сразу троих повязал! Да как: одному глаз выбил, второму яйца отшиб, а третьего притопил до полусмерти! – А кто такой Филипп Михайлович? – Да Коренев! – А-а-а... Он парень резкий».