Антикиллер - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 31

– Кажется, отпирает...

– Точно, дверь открылась... Выходит...

– Все!

Через пару минут дали сигнал общего отбоя. Акимов разрядил винтовку, зачехлил ее и направился к чердачной двери.

Когда вернулись на базу и он переоделся, Литвинов сказал:

– Я тебя поставил спецмероприятие обеспечивать на той неделе. Готовься.

– Что за спецмероприятие?

Литвинов пожал плечами.

– Приказ: обеспечить. А что – сам не знаю.

– Ну и ладно, обеспечим.

Пожал старший лейтенант командиру руку и пошел домой – в коммуналку с сохнущими посередине комнаты пеленками. Платили ему в СОБРе куда меньше, чем Мастеру, и жил он не так комфортно и красиво.

Амбал пролежал пластом два дня, на третий стал ворочаться, садиться, а на шестой встал на ноги.

Карманы оказались пустыми, ни любимого ножа, ни отобранных у мужика денег. Башка сказал: когда, его бесчувственного тащили, Попугай вроде шмонать прикладывался. И потом на «пятачок» к проституткам бегал. На какие шиши?

Попугай с возмущением от всего отперся, а на Башку буром попер, тот хотел ухе морду бить, но Амбал запретил, защитил Попугая и вроде даже ему поверил. Это была хитрая и дальновидная политика, но не понимающий ее Башка психанул и хотел уйти.

– Погодь, – успокоил Амбал. – Большие дела намечаются, на хер обиды разводить. Собирай ребят на вечер. Валька, Ржавого, Морду не надо... Веретено тоже позови.

– А баб?

– У тебя одно на уме! Кого сказал – и все!

Попугай присутствовал здесь же, и подразумевалось, что он тоже придет.

Бросив недобрый взгляд на Попугая, Башка хлопнул дверью.

– Жрать охота, – Амбал открыл холодильник. – Посмотрим, что маманя напиздила...

Мать работала поваром в кафе за углом, проблем с продуктами в доме никогда не знали. Продуктовые карточки и многочасовые очереди семьи не коснулись. Амбал в те времена подчищал холодильник и продавал хозяйкам другого квартала яйца, масло, колбасу. Матери он объяснял опустевшие полки хорошим аппетитом и угощением друзей. Но она как-то дозналась правду, устроила скандал, несколько раз вытянула сына шваброй по спине и громко ругалась матом, крича, что из-за такого ублюдка может легко оказаться в тюрьме.

В конце концов Амбалу это надоело, он вырвал швабру и сказал:

– Заткнись, а то ночью удавлю!

Тогда он еще не вошел в силу и ножиком не обзавелся, а мать весила за центнер и легко ворочала мешки с сахаром, но угроза подействовала.

– Эх, нет отца, он бы с тебя шкуру спустил, – устало сказала она, выходя из комнаты.

Отец был шофером и разбился, когда Саше Сомову исполнилось пять лет и он еще не стал Амбалом. Хотя он с первого класса понял, что легче всего добиться желаемого силой, кличка прилепилась в четырнадцать, когда его расперло вверх и в стороны и даже старшеклассники стали оказывать знаки уважения и дружеской расположенности. Тогда же он первый раз украл мопед и впервые попал в милицию.

Оказалось, что ничего особо страшного там нет. И хотя пацаны постарше рассказывали, как буркают в кабинетах уголовного розыска, инспектор по несовершеннолетним ничем не отличался от учительницы: такая же полная усталая тетенька; только в форме. И говорит то же, что и училка.

Амбал пожарил яичницу и ел ее ложкой, вытирая губы тыльной стороной ладони. Попугай от угощения отказался. Ему была неприятна запущенная, никогда не убиравшаяся квартира с ржавыми трубами в ванной и засаленной раковиной на кухне, да и Амбал, никогда не моющий руки...

Попугай брезговал. В отличие от приятелей он рос в полной и вполне благополучной семье: отец заведовал лабораторией проектного института, мать работала там же конструктором. Семья выписывала много газет и журналов, участвовала в заочных конкурсах радиослушателей и однажды выиграла в какой-то викторине. Их фамилию назвали несколько раз и сыграли любимую песню «Подмосковные вечера».

Родители неплохо зарабатывали, каждый год Пикотины выезжали на море, и маленький Игорь с удовольствием строил крепости из песка и «пек блины», зашвыривая плоские камни так, чтобы они давали рикошет от водной поверхности.

Уделяя внимание развитию сына, они обучали его музыке, фигурному катанию и большому теннису. Ни к чему из перечисленного способностей у Игоря не было, он с трудом тянул лямку утомительных обязанностей и злился на свою беспомощность, а еще больше – на родителей, заставляющих его эту беспомощность ощущать.

Он хотел быть «таким как все». Дворовые пацаны, свободные от бесконечных обязательств, целыми днями гойдали по проходнякам, чердакам и подвалам, мастерили рогатки, и никто им ничего не запрещал.

Несколько раз Игорь устраивал истерики, требуя свободы, но родители в один голос объясняли, что полностью свободны только хулиганы, а у него есть долг перед чудесной семьей, фамилию которой объявляли на весь Союз.

Но та давняя победа в радиовикторине не помогала Игорю, когда у него выворачивали карманы в туалете, отпускали щелбаны на лестнице или кололи булавкой прямо на уроке. Он пытался самоутвердиться за счет унижения слабых: репрессировал младшеклассников, больно таскал за косы девчонок, а с Маринки Воропаевой на физкультуре стащил трусы.

Это вызвало страшный скандал, обсуждение на педсовете и угрозу исключения. Будущий Попугай испугался, сник и убедился в несправедливости мира: то, что делали нехорошего ему, не привлекало внимания взрослых, а когда невинно пошутил он – на него обрушились все силы педагогического коллектива.

Ожидал он своей участи в компании грозы всей школы Сомова по кличке Амбал. Общие переживания сближают, и Амбал, ожидавший неминуемого исключения за оскорбление директора, угостил Игоря сигаретой и назвал «корешем». Сам он тут же про это забыл и вспомнил несколько лет спустя, когда Попугай стал проситься в команду. Если бы не покровительство Амбала, то обмочившемуся при испытании Попугаю не видать команды как своих ушей.

Обретший защиту Попугай испытывал к Амбалу, Башке и другим чувство благодарности, хотя постоянно переносил от них насмешки и оскорбления. Сейчас к этому добавлялось ощущение вины перед обворованным вожаком. Правда, деньги пошли на благое дело: с каждым новым визитом в ларек к Ивану возня на топчане за занавеской доставляла ему все большее удовольствие. В конце концов проклятый психологический барьер был сломан, и Попугай посчитал, что стал настоящим мужчиной.

– А на какие бабки ты к Ивану ходил? – спросил Амбал, доедая яичницу.

Попугай кашлянул.

– Дома шепнул.

Украсть дома крупную сумму денег было невозможно по самой простой причине: семья Пикотиных бедствовала. Проектный институт закрылся, родители лишились работы. Мать устроилась уборщицей в гастроном на первом этаже, отец сторожил склад стройматериалов. От предложений приятелей мотаться «челноками» в Турцию или реализовывать привезенные шмотки они отказывались, хотя эти занятия полностью решали материальные проблемы.

Имея столь наглядный пример перед глазами, Попугай сделал вывод, что радиовикторины и большой теннис – не те занятия, на которые стоит тратить время. Это полная фигня, как и конструкторская работа, газеты и журналы. А "если уж ездить к морю, то к Эгейскому.

Родители были умными, начитанными людьми с высшим образованием, но оказались в дураках. А Амбал, изгнанный из девятого класса и не прочитавший ни одной книжки, может за вечер раздобыть пятьсот тысяч. А если повезет, то и больше.

Вопроса «с кого делать жизнь» перед Попугаем не стояло.

– Слышь, Амбал, – шепотом сказал он. – Я знаю одного дядьку, коллекционера. Богатющий! Сейчас квартира пустая стоит...

Амбал вымазал хлебом сковородку и бросил ее в раковину, а хлеб отправил в рот.

– А он где?

– В санаторий уехал.

– Квартира на сигнализации?

– Нет.

– Откуда знаешь?

– Был там несколько раз...

Точнее, много десятков раз. Дядя Юра – давний друг отца. Сколько раз показывал Игорю монеты, ордена, надеялся заинтересовать, увлечь..."