Навлекая беду - Скоттолайн (Скоттолини) Лайза (Лиза) - Страница 53

«Что это? Итальянская химия?»

— Миссис Динунцио, вода и масло всегда будут разделяться…

— Анна, твой Малоккио — очень плохой. Тебе нехорошо внутри, да?

Ее глаза смотрели так ласково, в мягком голосе было столько заботы об Энн, что та вопреки воле почувствовала в ее словах правду, вне зависимости от глупостей с маслом.

— Ладно, соглашусь. Мне не по себе, — нашла Энн силы ответить. Только тихо. Так, чтобы не расслышала Мэри — если она еще в столовой.

Миссис Динунцио указала на губу Энн, прямо на шрам.

— Я вижу у тебя… как это сказать… — Лоб у нее покрылся морщинами.

— Заячья губа.

— Мадонна миа! Дар Божий!

— Дар? — выпалила Энн. — Это проклятие!

— Нет, нет! — Миссис Динунцио медленно поводила пальцем. — Это Господь, его подарок тебе. Ты такая красивая, Анна, что люди — они будут тебе завидовать. Они будут тебя ненавидеть. Господь знает. Это дар Господа, ты должна благодарить его.

«Хорошенькое дело», — подумала Энн. Она не могла представить себе Господа, награждавшего заячьей губой любого ребенка, а тем более с ярко-рыжими волосами. Зачем? Чтобы никто не прошел мимо?

— Тсс… — Миссис Динунцио опять сжала руку Энн. — Закрой глаза, Анна. Я помогу тебе. Позволь помочь. Никто больше не сделает тебе ничего плохого.

Энн не могла заставить себя закрыть глаза. Это же бред, так ведь? Ни привидений, ни сглазов не бывает.

— Закрой глаза, Анна! — приказала миссис Динунцио, и Энн обнаружила, что подчиняется ее словам. Она опустила веки и на минуту сосредоточилась на тепле ладони миссис Динунцио, которая вновь накрыла ее руку. Вдыхала дивные запахи чеснока и лука. Прислушивалась к ворчанию томатного соуса на плите. Следующую минуту миссис Динунцио тихонько бормотала по-итальянски, ее речь была ритмичной и успокаивающей. Энн не понимала слов, да и не пыталась. Потом почувствовала, как до ее лба дотронулся теплый палец, скользкий от масла.

— Что вы делаете? — прошептала Энн.

— Тсс! Это крест. Три раза. Тсс!

Миссис Динунцио прекратила шептать. Энн следовало бы посмеяться над нелепостью происходящего, однако она не могла не вслушиваться в материнские нотки, звучавшие в голосе миссис Динунцио, и ей нравилось, как теплое масло покрывает раскалывающийся от боли лоб. Казалось, что очутиться в этой кухне — дар свыше. Интересный вывод для человека, не верившего ни в Бога, ни в сглазы, ни даже в собственную мать.

— Открой глаза, Анна, — прошептала миссис Динунцио, сжав напоследок ее руку.

Энн подчинилась и посмотрела на Динунцио. Взгляд темных глаз обволакивал и обнимал… В течение минуты мать Мэри удерживала взгляд Энн. Потом молча сжала ее ладонь.

— Теперь лучше, Анна, — объявила миссис Динунцио в следующее мгновение. В ее тоне не слышалось вопроса, она не пыталась ни в чем удостовериться. Вдруг миссис Динунцио расстегнула висевшую на ее шее длинную золотую цепочку, которую Энн прежде не заметила. Золотое ожерелье. Она вытянула его из-под халата и сняла, подняв над головой. Потом протянула Энн. — Анна, возьми. Это тебе. Возьми.

— Миссис Динунцио, нет! — Энн ничего не понимала. Теперь эта женщина предлагает ей свое ювелирное украшение? Длинную золотую цепочку, на которой висит амулет, весом карат этак на четырнадцать. — Я никак не могу это принять. Я не могу забрать у вас вашу цепочку.

— Бери! Бери!

Миссис Динунцио ухватила амулет и показала его, держа в своих узловатых пальцах, подушечки которых все еще блестели от масла. Он переливался на свету, а формой напоминал перец.

— Тебе! Ты возьмешь! Он защитит тебя от Малоккио! — Она протянула амулет Энн, которая мягко отвела ее руку:

— Нет, я не могу. Правда.

— Возьми! Это подарок, от меня. Тебе — от меня, Анна! — Миссис Динунцио начала волноваться. Она бросила цепочку на стол, и та упала, тоненько звякнув. — Тебе нужно, Анна! Ты должна взять!

— Миссис Динунцио, я не могу…

— ВОЗЬМИ! — крикнула Мэри откуда-то из столовой, и миссис Динунцио улыбнулась.

— Мэри, я не могу! — ответила Энн.

— ВОЗЬМИ, ИНАЧЕ ОНА НЕ ПУСТИТ НАС ОБРАТНО!

— Возьми, пожалуйста! — Миссис Динунцио наклонилась, подобрала цепочку и надела ее на шею Энн, заканчивая препирательства. — Прекрасно, Анна. Теперь ты в безопасности.

— Огромное вам спасибо… — сказала переполненная чувствами Энн. Она опустила глаза на цепочку, которая мерцала в заливавшем кухню свете. Замасленный амулет лежал в ее ладони. Энн толком не понимала, как он может оградить от сглаза, но была так тронута подарком миссис Динунцио, что у нее увлажнились глаза.

— У МЕНЯ КОФЕ СТЫНЕТ! — кричала Мэри, и обе женщины на кухне рассмеялись.

— Давай, Мария! — ответила миссис Динунцио, улыбаясь с явным облегчением. — Теперь лучше. Теперь не беспокойся.

Хлопая в ладоши, вошла Мэри:

— Взяла! Тебе повезло. Теперь у тебя есть итальянская страховка. Страховая компания «Пруденшл» по сравнению с нами — тьфу! Точно?

Энн сморгнула слезы, а когда к ней вернулась способность говорить, произнесла:

— Тебе повезло, Мэри. Ты это понимаешь?

— Понимаю. Еще бы!

Мэри прошла к матери и поцеловала ее в щеку. Следом в кухню зашел отец с чашкой кофе в руках.

— Как твоя голова, Анна, не болит? — спросил он, и Энн на минуту задумалась. А ведь она ничего не чувствовала! Удивительно, но в голове не шумело, она была совершенно ясная!

— Прошла! — объявила Энн. Не удивился никто, кроме нее.

— Просыпайся! — громко заговорила Мэри прямо Энн в ухо. — Утро! Ты должна проснуться. Энн!

Энн не открывала глаз. Ей так хотелось поспать… Подушка была такая мягкая… А ее живот переполнен спагетти, сладким соусом и кьянти. Она не собиралась вставать.

— Энн, Энн! — бережно, но настойчиво потряхивала подругу Мэри. — Просыпайся, что-то случилось!

Энн открыла один глаз и огляделась по сторонам. Спальня была маленькая, чистая и строгая, с кремовыми стенами. Белая полка заставлена наградами за успехи в изучении латыни из средней школы и фигурками святых. За кружевными занавесками угадывался квадрат солнечного света. Ночной столик стоял в шести дюймах от ее носа, и на нем мерцали красные цифры: 6:05.

— Еще так рано… — заныла Энн.

— Просыпайся! Посмотри! — Мэри была взволнована; в руках у нее был выпуск «Дейли ньюс». — Гляди!

— Что… — начала Энн вопрос, который застрял у нее в глотке, как только она увидела заголовок. Ее глаза широко раскрылись. Она взяла газету и села прямо. — Не может быть!

— Но это так. Я позвонила Бенни. Все об этом только и говорят. Она будет здесь через пять минут.

— Может, это просто очередная утка? Борзописцы все никак не уймутся? — Энн хлопала глазами и не могла поверить. Вернулась мигрень. И тут она вспомнила! Ее пронзил страх. Они заснули около двух, после десятого звонка Бенни с вопросом: не схвачен ли Кевин? — Бенни вчера вечером не проявлялась? Кевина не арестовали?

— Нет. Копы так его и не поймали. Он не приехал в мотель. Это-то я и пытаюсь втолковать: тебе грозит опасность, Энн. Нам придется увезти тебя отсюда.

Энн не могла оторвать глаз от газеты. Она вспомнила: эту газету она просматривала в то утро, когда все только начиналось. Но сегодняшний заголовок был еще хуже. Энн перечитывала его снова и снова:

А под заголовком — фотография ее матери. Мама Энн стояла напротив городского морга.

25

В просторной комнате для совещаний в «Раунд-хаусе» стоял длинный ореховый стол. Его драгоценную столешницу закрывал кусок толстого стекла. В глубине помещения, в углу, был установлен американский флаг. В другом полотнище Энн узнала синее знамя Пенсильвании. Она видела такие в залах суда. В комнате было зябко: работал кондиционер. Впрочем, возможно, дело в ней самой.

Стол окружали обитые кожей стулья с высокими спинками, смутно отражавшиеся в его блестящей поверхности. Энн, Бенни, Мэри и Джуди сели слева, напротив них — заместитель начальника полиции Джозеф Паркер, детектив Сэм Раферти со своим напарником и одетый в костюм молодой чернокожий мужчина, который представился юристом при городском юрисконсульстве. Он пожал руки присутствующим, вернулся на место и тут же принялся делать пометки в новеньком блокноте. Энн напомнила себе, что они не на войне, хотя казалось, что через стол пролегла линия фронта. Предвкушающий тяжбу юрист строчил в блокноте, а некую женщину, якобы истицу, которая только что вошла в комнату и тихо заняла место во главе стола, назвали Терри Мерфи. Это была мать Энн.