Летописи Святых земель - Копылова Полина - Страница 35

Алли мягко взяли под локоть:

– Что вы позабыли в постылом дворце, сиятельный канцлер? Давайте лучше украсим нашим блистательным присутствием это неотесанное гулянье. А вечерок закончим бочонком на двоих у меня в Сервайре. Сегодня там тихо, мастера отдыхают, допросов нет…

Ниссагль явно желал ему добра – накрашенное лицо улыбалось. Должно быть, этот поразительно умный урод о многом догадывается. Не зря его жалуют. Алли тоскливо взглянул в спину уходящей королеве и согласился на предложение Ниссагля.

Он сразу же стал много пить. Местные наливки проходили удивительно легко, наполняя желудок теплом и не требуя закуски. Никто не беспокоил его разговорами, только почтительно подливали из-за плеча сообразно с тем, как опорожнялась широкая чаша, со дна которой сонно мерцали янтари. Вокруг него мерно позванивали посудой, двигали челюстями, порой кто-то вставал со здравицей, и тогда с тихой отрешенной улыбкой он поднимал кубок и подносил его к разгоряченным сладким губам. Ниссагль сидел рядом, с жадностью набрасываясь на каждое новое кушанье. Он с трудом удерживался, чтобы не швырнуть обглоданную кость под стол: на дворцовых трапезах там обычно ждали собаки. Пару раз он все-таки оплошал.

Алли тихонько засмеялся. Он уже не видел лиц ближайших соседей. Было жарко. Все плыло у него перед глазами. Из-за плеча у него снова полилась струя вина, кубок наполнился. «Омут» показался безвкусным и недостаточно крепким и вязал язык. Место Ниссагля рядом пустовало и другие тоже, а из раскрытых и освещенных дверей заиграли на виолах – там начали танцевать.

– Драгоценная именинница, позвольте мне вам сказать… – Далее Гирш Ниссагль произнес придворный комплимент, искусно сочетая смелость с учтивостью, как он один это умел, и выехал на этой подаче к предмету разговора. – Прошу извинений за столь нескромный намек, но канцлер Алли неравнодушен к вам.

– Но он же даже плясать не пошел, сидит себе и пьет. – Эльса по бюргерскому обыкновению изрядно хватила пивка, и теперь ею овладело беспричинное веселье. Она то и дело начинала смеяться; походка ее стала нетвердой.

– Ах, драгоценная именинница, он же ведь южанин, а у южан столь тонкая душа, что стоит им влюбиться, они тут же начинают грустить. На Юге, видите ли, женщины к этому привыкли, они по этому признаку как раз и угадывают, кто их любит. Они добры с влюбленными. Прошу вас, развейте его печаль. Надушитесь еще немножко теми духами, которые вам подарила королева – этот запах имеет свойство прогонять кручину. Прошу вас… – и Ниссагль незаметно, но твердо направил ее шаги в трапезную, где за длинным столом почти в одиночестве сидел канцлер и допивал последние глотки из чаши. Безвкусное питье порождало ощущение тошноты и странной тяжести. Чего-то ему хотелось, но он не понимал, чего. Только вот губы стали сухими: облизывай, не облизывай – высохнут.

– Ваша светлость… – услышал он и подивился, до чего это ясно стало в голове – и когда это он успел протрезветь? – Ваша светлость, прошу простить мне мою дерзость… Почему бы вам не пригласить меня в залу, где будут танцы.

Перед ним была голая женщина… В платье. Нет, она в платье, но почему-то не отделаться от ощущения, что она голая – голубоглазая беляночка, и кожа ее подернута чем-то таким влекуще-пахучим, что хочется схватить эту невероятно соблазнительную девицу и облизать ее вот тут же, и разнять ее белые бедра, чтобы без помех войти в ее лоно…

Канцлер Алли поднялся с кресла.

– Разумеется, я приглашаю тебя танцевать. – Он взял ее за руку и повел в зал, и все гости расступились перед ним.

Гирш проводил их испытующим взглядом – Алли не отпускал Эльсу, танцуя с ней все подряд, и другие уже не смели беспокоить ее приглашениями.

Рыжая корона волос вздыбилась над его побелевшим лбом, на щеках заалело по пятну, потемневший и застывший рот рдел зловеще и резко. Эльса в руках Алли напоминала куклу, она испуганно повторяла каждое его движение. Она видела, как начинают блестеть его виски, как вздрагивают поджатые ноздри, как густеет в полузакрытых глазах лиловая пелена. Ее плечи трепетали, музыка хлестала в уши волнами бессмысленного шума, а он все кружил ее, все ниже склоняя к ней белое горбоносое лицо, под мраморной неподвижностью которого скрывалось что-то неподвижное и ужасное.

«Ой, Боже, вот так сок у Даги Флике! Вот это, я понимаю, сок! Вот это да. Ох, что сейчас будет… – изнемогал Гирш, прилипнув к спинке резного кресла и накрепко прицепившись взглядом к канцлеру и Эльсе. – Ой, святый Боже, что он с ней сделает, выпив столько этого зелья!»

Алли производил впечатление одержимого. Движения его стали точными и плавными, как у хищного зверя.

Подхватив Эльсу под локоть, он стремительно и легко вывел ее из круга танцующих и скрылся с нею в темном коридоре. Краем глаза Ниссагль заметил масляную улыбку глядевшего им вслед бургомистра и злорадно потер свои костлявые руки, но его по-прежнему не оставляло волнение.

Алли потянул девушку в темный угол, где у стены пылился сундук. Эльса еще не успела отдышаться после танца, она смотрела на него с недоумением, ее юное личико смутно белело перед ним во мгле… Алли молча схватил ее в охапку, опрокинул на сундук, одной рукой зажал ей рот, другой – задрал юбку… От неожиданности и ужаса она даже не догадалась сдвинуть колени…

«Раз, два, три, четыре, пять… – считал про себя Ниссагль, весь вытянувшись от напряжения, – черт бы его побрал, сколько там можно возиться с этой девкой!»

Глядя, как важно улыбается бургомистр, он затрясся от еле сдерживаемого смеха:

«Вот баран безрогий, поди, уже о свадьбе размечтался. И знать не знает, что его дочку там, за стеной…»

Вопль был короток и так страшен, что на секунду время оборвалось…

Еще один крик.

– Дочка моя! – затрясся враз посеревшим лицом бургомистр, задыхаясь и крутя головой. Крики неслись из темного закутка. Гости схватились за пояса, на которых по случаю праздника не висело никакого оружия, только кошельки, маленькие, как голубиные гузки. Потом шумной гурьбой они бросились на крики, сшибая с канделябров свечи. Толпа подхватила и Ниссагля, и потащила вместе со всеми, и, как щепку в канаве, вышвырнула в первый ряд. От увиденного он подался назад.

Разлетевшуюся нижнюю юбку густо испятнала кровь. Самой девушки не было видно под покрывшим ее сгорбленным шафрановым демоном, по телу которого волнами пробегали судороги. Ниссагль с трудом сообразил, что это расстегнутая шафрановая стола Алли.

– Ой, оборотень! – заорал кто-то дурным голосом, валясь с ног. На гостей скосилось из-за плеча искривленное серое лицо с провалившимися дикими глазами и вспухшим ртом, мокро и желто отливающее в огне. Он вскочил с сундука и, размахивая над головой невесть откуда взявшимся мечом, бросился прорубать дорогу. Свист клинка и шелест разлетевшейся столы произвели на гостей ошеломительное впечатление, все повалились друг на друга, а озверевший канцлер понесся через анфиладу, и никто не стал его преследовать.

«Разве от этого так много крови бывает?» – Ниссагль смотрел на растекшиеся по бедрам девушки вязкие алые струи. Эльса, всхлипывая, судорожно ворочалась на сундуке, покрытая синяками и залитая кровью.

Гиршу вдруг представилось, как выглядела бы королева, если бы с ней сделали то же самое, и он с силой смежил веки. Беатрикс – никогда. Она умная, распутная и жестокая. Никогда. Он почувствовал слабость в ногах, его бросило в жар, и казалось, что румяна с него сейчас отвалятся, как штукатурка.

Вокруг девушки толпились, причитая, гости. Их голоса перекрывал гнусавый бас бургомистра. Трясущимися руками он обнимал дочь и лишь мычал нечто нечленораздельное, потеряв дар речи и кривя мокрый рот, слюна и слезы капали на вздыбившуюся кунью пелерину.

«Да, Алли, натворил ты дел… – даже на полу блестели капли, пожалуй, пора исчезать отсюда».

– Эй, а ну-ка стой! – гаркнули ему в ухо и тут же сцапали выше и ниже локтя за руку – за правую и через миг за левую точно так же. С двух сторон надвигались на Ниссагля красные и свирепые лица купеческих сынков.