Пурга - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 39

Молодой археолог через Родиона тут же оповестил СМИ, на место раскопок слетелись спецкоры десятка изданий, в том числе федерального уровня, вроде деловой газеты «Калейдоскопъ». Не обошло вниманием и телевидение — сюжет о находке прокрутили даже в программе «Бремя».

Артефакт подняли и перевезли в музей. Как и обещал Степан Антонович, ряд авторитетных ученых мужей подтвердили, что скрижали — подлинные. После чего целый десант командированных столичных историков сошел на перрон Великобельского вокзала для расшифровки текста. Снос музея власти пока отложили, решив переждать ажиотаж.

В силу бесконечных семинаров, интервью и ученых советов Михаил Геннадьевич не смог выбраться в Ленинград, к Арине, по которой безумно скучал. А тут еще Степан Антонович призвал его и сделал неожиданное предложение.

— Миша… Я уже стар, и пора мне готовиться в дальнюю дорогу в Валхаллу. И не хочу я оставлять наш музей на растерзание проклятых кооператоров, мечтающих устроить в нем бизнес-центр или ночной клаб. Поэтому прошу тебя занять мое место. Я знаю, ты не подведешь, ты — весь в деда. Не пустишь врага на порог. Денег нам, конечно, подают мало, но не хлебом единым, как говорится… Надо сохранить культуру, надо.

— Хорошо, Степан Антонович… Я принимаю бой. Я сохраню культуру. Клянусь памятью деда.

— Спасибо… А теперь принеси мне указку. Я хочу уйти как воин, с оружием в руках…

Михаил Геннадьевич прикинул, что, заведуя музеем, ему легче будет продолжить поиски обоза. В том, что он их продолжит, сомнений не возникало. Он почувствовал азарт расхитителя гробниц. Подцепил заразу… И остановить его теперь не смог бы даже стопроцентный налог на добавленную стоимость. Бороду пока не сбривал, лишь привел ее в более пристойный вид.

Поездку в город над вольной Невой вновь пришлось отложить. Передача дел, обязательные застольно-культурные мероприятия, проводимые в стенах музея, отнимали кучу времени. Ехать же на два-три дня не имело смысла — только гусей дразнить. Он позвонил Арине и пообещал выбраться на новогодние праздники, благо до них недалеко. Арина, как показалось бойфренду, отнеслась к известию спокойно. Не умоляла приехать пораньше, а обронила простое «Хорошо». Вообще в последних телефонных разговорах избранница не проявляла должного любовного настроя, что несколько озадачило молодого человека. Но он успокаивал себя тем, что она устает на новой работе.

Сам он и не помышлял даже о легком флирте с местными дамочками, хотя многие были не прочь заарканить симпатичного и успешного археолога.

А местная предпринимательская братва действительно сразу приступила к осаде, пытаясь передать муниципальную собственность в частные руки. И даже заинтересовала кого надо в комитете по управлению городским имуществом. Но новый директор музея тут же, через Родиона подключил телевидение и первую атаку отбил. Когда же в кабинет пожаловали бритые любители искусства и пригрозили похоронить Шурупова под камнем со скрижалями, он позвонил другу Кефиру, который уже примерил милицейские погоны. Кефир забил визитерам стрелку и заявил, что музей крышует МВД совместно с ЮНЕСКО. Здесь принимают присягу молодые сотрудники, и целый зал выделен на экспозицию о великобельской милиции. И всех, кто посягнет на культуру, ждут Ельцинские лагеря.

Последствия первого наезда не прошли даром, зрение у впечатлительного Михаила Геннадьевича упало еще на пару единиц, и теперь он почти не вылезал из очков.

Жалование ему назначили скромное, не подобающее великому археологу, но, пока семьи не было, на жизнь хватало.

В последних числах декабря, подкопив денег и купив на вещевом рынке французские духи, он отправился в Ленинград. Бороду не сбривал, она добавляла дикой мужественности. Сел в купе и под аккомпанемент храпящего попутчика стал представлять встречу с любимой. Арине он о дате приезда не сообщал, решил сделать сюрприз. Она, конечно, была в курсе его достижений. Что раскопки перенесены на май следующего года (если найдет средства), что он стал директором музея.

Ленинград уж переименовали в Санкт-Петербург, а Ленина на Московском вокзале заменили Петром. Грязи на улицах от этого не убавилось. Хорошо, что их родной Великобельск не переиначили после Октябрьской революции в какой-нибудь Первомайск или Пролетарск. А то был бы Шурупов сейчас не гордым великобельцем, а позорным первомайцем.

Впрочем, в настоящий момент подобные вещи волновали Михаила Геннадьевича меньше всего. Предстоящая встреча с любимой женщиной, женщиной любимой — вот что будоражило сознание, а не Ленин с Петром. Вокзальные часы показывали девять вечера, Аришка наверняка дома. Правда, у родителей или на съемной квартире, он не знал. Кинул монетку — куда ехать сначала. Выпала квартира. Он помнил адрес наизусть, несколько раз отправлял фотографии с места раскопок.

Возле станции метро купил букет ее любимых тюльпанов, отдав половину оклада. Шоковая терапия не щадила несчастный рубль, унижая нулями на купюрах. Нашел нужный дом, парадную, поднялся на этаж…

Радости приходят, когда их ждешь меньше всего. Открывай, любимая! Это я!

Решительно нажал кнопку звонка…

Шаги, поворот ключа, свет в лицо, резкий, сбивающий с ног чесночный выхлоп, хриплый шансон из недр квартиры…

Это не Арина… И вообще — не женщина. Мужчинка. С неслабой золотой цепочкой на мускулистой шее.

Михаил Геннадьевич поднял глаза на номер квартиры. Квартира та, если, конечно, табличка не была подделкой.

— Хм… Великодушно извините, это дом шестнадцать, или, пардон, я ошибся?

— Шестнадцатый.

Голос показался ему знакомым. Он пальцем приподнял на переносице очки.

Что за?.. Это же… Тот самый, со сломанной ногой! Альпинист! Который по веревке с букетом лазал! Только тогда он был волосатый, а сейчас бритый. Какого беса он тут делает, да еще в турецком спортивном кос…

— Саша, кто там?

Она похорошела. Изменила прическу, чуть похудела. Парчовый халатик не мог скрыть достоинств фигуры, а косметика — красоты лица.

— Здравствуй, Арина… Это я.

— Миша… Привет.

Голос не то чтобы расстроенный, но и не обрадованный. Разве так встречают будущего отца твоих детей? Так встречают налоговых полицейских или претендентов на наследство дедушки.

— Рих, че за перец бородатый? — подал голос чесночный альпинист.

Видимо, падение с крыши не прошло для него даром. Часть мозга, отвечающая за память, сильно пострадала. Иначе он узнал бы гостя.

— Саша, иди в комнату, я сейчас. Это мой старый знакомый…

«Знакомый?!!!»

Арина быстро заняла позицию между мужчинами, словно рефери на ринге. Затем вышла из квартиры на площадку и прикрыла за собой дверь.

— Ну ты не долго там, — донеслось изнутри, — простудишься. Если че, зови.

Совершенно растерявшийся директор музея протянул ей букет.

— Вот… Это… Тебе…

— Спасибо. — Она взяла букет и поплотнее запахнулась в халатик, под которым, похоже, кроме мурашек ничего не было.

Объяснение не затянулось на долгие часы. Все оказалось банальным до икоты. Пока суженый рылся в земле-матушке, Арина переформатировала свои чувства. То есть — полюбила другого. Того, кто ближе и дороже. Во всех смыслах этого простого, казалось бы, слова.

Саша, сорвавшись с крыши, не оставил своей надежды. (Жаль, не шею сломал, сволочь, а только ногу.) Едва Миша уехал, возобновил домогательства. И она не устояла. Он оплачивает квартиру, парикмахера, фитнес. На новогодние каникулы они летят в Париж вместе с ребятами из его бригады. Увы, университетский диплом прикладного математика ему не пригодился. Но, конечно, она осталась с ним не из-за Парижа и фитнеса. Человек он хороший. Надежный. И питерский. А питерские, говорят, пойдут в гору. «…Прости, что не сказала сразу и заставила тратиться на билеты. Прости, что сделала больно. Если негде переночевать, она может договориться с подругой…»

— Не надо… Погоди, но мы же поклялись ждать друг друга, — лепетал словно в бреду несчастный археолог. — Всего год. Мне осталось искать совсем немного… А ты с этим бандюгаем…