Пурга - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 33

В итоге оказался в ловушке, устроенной собственными руками.

И не рискнул признаться друзьям… Какой теперь смысл?.. Если они замерзнут, то будут считать виновными самих себя, а не его. Хоть какое-то, но облегчение для души.

Оставалась еще надежда, что сторож, не дождавшись друзей в условленном месте, поднимет тревогу. Но, в лучшем случае, поиски начнутся через час. Пока позвонит, пока приедут…

Но самое парадоксальное, что хорошая встряска оказалась нужна и ему. Жизнь была похожа на копировальную машину, только вместо листов с одинаковым текстом штамповавшая дни. Серые, скучные и похмельные. Без намека на просвет.

Вот и получил… Встряхивайся, Михаил Геннадьевич… Дорозыгрывался.

Он оперся рукой о березу, согнулся в поясе, тяжело дыша… Нет, нет, он не сдастся. Он выберется! Еще немного…

Вспомнил деда, партизанившего во время войны. Тот рассказывал, что, когда в зимнем лесу сводило ноги от холода, он на них мочился…

Ноги как раз не сводит. Зато все остальное… Мочись, не мочись…

Ну, пожалуйста, хоть кто-нибудь… Помогите…

Он не пойдет в церковь ставить свечку, это всего лишь обряд. Но он постарается изменить свою жизнь…

Кто знает, может, очки потерялись не случайно, и кто-то там, наверху, решил преподнести наглядный урок?

У писателя Вербера есть такая зарисовка. В комнате замяукала кошка, а через пять минут на противоположном конце материка рухнул самолет. Вроде бы никакой связи. Но это — если убрать промежуточные звенья. А если не убирать… Кошка замяукала, разбудила хозяина, тот разозлился и швырнул в нее тапком. Но промазал, тапок вылетел в окно и приземлился на лобовое стекло проезжавшего автомобиля. Водитель испугался и дал по тормозам. Ехавший следом стукнул его в багажник машины. Говоривший в это время по телефону мужчина закричал «Авария!» А на том конце провода авиадиспетчер, отвлекшись, нажал не ту кнопку… Самолет разбился, пассажиры погибли… Конечно, это натяжка, художественное допущение, но что-то похожее в мире происходит…

Эй, вы там, наверху!.. Я все понял! Хватит…

Нет… Никого там наверху нет и быть не может. И очки здесь совершенно ни при чем… Ибо, как говорят великие, человек — сам капец своего счастья. Кто виноват, что один богат, а другой смешон, третий влюблен, четвертый — дурак? Да сами и виноваты!

И не стоял бы он сейчас голым возле березы, если бы тогда…

И предоставь боженька вторую попытку, он, конечно, сделал бы правильный выбор. И все было бы по-другому.

Эх, боженька хоть и режиссер, но дублей не предложит. Все играется с первого раза.

Шурупов сделал еще пару шагов, зацепился за березовый корешок и рухнул в снег.

«…Наверно, это все… Жаль».

Он закрыл глаза, но ровным счетом ничего не изменилось. И снаружи, и внутри — мрак. Либо зрение уже отказало… Он читал, что мозг у умирающего человека отключается последним. Сердце останавливается, а мозг продолжает жить. Так устроила эволюция.

Может, сердце уже остановилось? Сколько прошло? Сорок минут? Час?

Он пошевелил рукой. Нет, не остановилось… Сейчас он поднимется и пойдет дальше…

Открыл глаза. Береза вдруг распахнулась, и из ствола в клубах душистого пара вышел завернутый в простынку толстячок с двумя вениками в руках.

— В баньку не желаем?

— Простите, но у меня с собой нет денег. Они остались в шубе.

— Не беда! Сегодня для инвалидов и ветеранов — бесплатная помывка в рамках программы «Чистый город». Все оплачивает бюджет.

— Но… Видите ли… Я не инвалид. И пока не ветеран.

— Жаль, что не инвалид, — нахмурился толстяк.

— Но мой дед воевал. Партизанил в здешних краях… Может, зачтется?

— Дед?.. Что ж… Это, конечно, не по правилам, но так и быть — помою. Вижу, человек вы порядочный и интеллигентный. Прошу!

Михаил Геннадьевич поднялся и бросился в березу. Внутри, сквозь дымку пара, рассмотрел каменку, полок, чан с кипятком. Схватил деревянный ковш, плеснул на камни…

Но вместо жара его обдало ледяным ветром.

— А-а-а-а!!!

А банщик стоял и смеялся, размахивая своими вениками, на глазах превращавшимися в две здоровенные, ветвистые сосульки.

— С легким паром! Нету мани — нету бани! Привет деду-у-у!!!

Шурупов выскочил из березы, помчался вперед, раздирая кожу о ветки. Рыжие белочки скакали рядом… А банщик смеялся вдогонку…

…Но смех его стал вдруг другим… Ревущим, словно двигатель буксующей машины. И доносился он не со спины, а откуда-то спереди.

Да! Это же и есть машина!

Мелькнул спасительный свет фар, разогнавший белочек. Это эмчеэсовцы! Студент все-таки вызвал их! Либо Кефир с Родей! Да какая теперь разница?! Небольшая разница!

— Я здесь, здесь!!! Эй!!!

Михаил Геннадьевич уже не чувствовал боли. Он видел цель. Через минуту он выскочил из кустов на освещенную фарами центральную дорожку. И увидел на ярком фоне силуэты бегущих к нему людей. И он тоже побежал к ним, широко раскинув руки.

— Я здесь, здесь, братцы…

Он улыбнулся, поняв, что все закончилось. Он спасен, а значит, жизнь продолжается.

Эй, вы там, наверху?! Что, не получилось?..

Когда человек приблизился к нему на расстоянии метра, он опустил руки и прошептал:

— Успели…

— Успели, сука!

И в следующее счастливое мгновенье ночной парк озарила яркая вспышка, и сразу исчезли и фары, и лес, и люди… Но зато вновь появилась боль. Где-то в районе правого глаза.

Далекое прошлое

— Миша… Мишенька…

— Чего, дед?

— Водички принеси…

Миша сбегал на кухню, налил в кружку воды из-под крана и вернулся в комнату деда. Вообще-то это была его, Мишина, комната. Просто дед чувствовал себя совсем неважно, и родители взяли его к себе, а сын теперь спал на раскладушке в гостиной. Но ничего, как только дед поправится, переедет к себе. Он еще не был старым. Всего шестьдесят третий год. Правда, сейчас выглядел на все восемьдесят. Совсем недавно официально вышел на пенсию, но работу не оставил.

— Спасибо… — Больной сделал несколько глотков и поставил стакан на тумбочку.

— Еще что-нибудь?

— Да… Михаил, у меня к тебе очень серьезный разговор… Возьми мой саквояж, достань книгу. Зеленая обложка… — Чувствовалось, что слова давались деду с трудом. — Да, да, вот эту…

Миша посмотрел на обложку. «Тайны ненайденных кладов». Штамп школьной библиотеки. Сергей Михайлович (так звали деда) преподавал там немецкий.

— Сядь… Открой триста восемнадцатую страницу… Читай.

— Вслух?

— Как хочешь… Только выключи этого болтуна. Надоел. — Дед протянул сухую ладонь в направлении старенькой «Радуги», с экрана которой генсек Горбачев, «гыкая», вещал про новое мышление и плюрализм.

— Хорошо.

Миша выдернул вилку и поднес книгу к глазам. Деда он любил и никогда с ним не спорил. Открыл нужную страницу и начал:

— Из записок принца Евгения Богарне, полководца Наполеоновской армии… «Отчаяние на переправе сделалось общим, так как, несмотря на усилия сдержать русских, было ясно, что они наступают. Боязнь увеличивала опасность. Река замерзла только наполовину, и повозки не могли переходить, так что пришлось всем, не имевшим лошадей, бросаться в воду…

Положение тем более ужасное — приходилось покидать сотни орудий с большим количеством зарядных ящиков, телег, повозок и дрожек, в которых везлись остатки нашей московской провизии. Все бросились перегружать самые дорогие свои вещи с повозок на лошадей. Едва выпрягали экипаж, как толпа солдат не давала времени выбирать нужное, овладевала всем и грабила, пуще всего ища муки и вина…» Читать дальше?

— Да, — не открывая глаз, ответил Сергей Михайлович.

— «Крики переправлявшихся через реку, ужас готовившихся броситься в воду с крутого и скользкого берега, отчаяние женщин, крик детей, наконец, отчаяние самих солдат делали из этой переправы такую раздирающую сцену, что самое воспоминание о ней страшно. На целый лье кругом по дороге и вдоль реки лежали брошенное оружие, ящики и элегантные экипажи, вывезенные из Москвы. Всюду валялись вещи, брошенные из карет, неудобные для перевозки и на ярко-белом снегу особенно сильно бившие в глаза: тут были канделябры, античная бронза, оригинальные картины великих мастеров, богатые и дорогие фарфоры…» Прочитал…