Пурга - Кивинов Андрей Владимирович - Страница 1

Андрей Кивинов

Пурга

Начало

— Ты, Кефир Александрович, благополучный человек.

— Почему?

— Чем человек благополучнее, тем мельче неприятности, которые его расстраивают. Это не моя мысль, но Шопенгауэра.

— Ни черта себе мелочь… Шопенгауэру легко говорить — у него пистолет не пропадал! Да еще накануне переаттестации!

Благополучный человек по-военному четким и резким движением опрокинул остатки кальвадоса в широченный рот и шарахнул пустой рюмкой по столу так, что опытные бармены за стойкой на всякий случай выполнили команду «смирно». Закусывать не стал, хотя закуска имелась и далеко не постная. Просто на той стадии застолья, когда речь заходит о Шопенгауэре, потребность в пище уже отпадает и организм остается один на один с алкогольным демоном.

Организм выпившего мужа отличался тренированностью и закалкой — третья поллитровка яблочного бренди ушла в историю, а никаких признаков упадничества под стол и потери разума. Издали муж напоминал постаревшего Стивена Сигала, продолжавшего суперменить на экране в образе неподкупного легавого, несмотря на брюшко и одутловатую харизму. Прозвище Кефир происходило от родовой фамилии Никифоров. Звали же мужа Евгений Александрович, и, согласно служебной характеристике, он тоже отличался неподкупностью и физической крепостью, что делало сходство с героями Сигала еще более разительным. Правда, лично он давно уже не крушил челюсти и не таранил лбом грудные клетки преступного элемента. Сии следственные действа теперь являлись прерогативой низшего состава. Никифоров же просто заседал в кабинете районного управления внутренних дел Великобельска и руководил охраной конституционных прав граждан по телефону, таская на погонах подполковничьи звезды, а на кителе — медаль «Десять лет безупречной службы». Сейчас он, разумеется, был без кителя и, как можно понять из контекста, без пистолета. Темно-фисташковый костюм-двойка турецкого покроя дополняли клетчатый джемпер с окатышами и бледно-розовая рубашка. Да еще однотонный галстук с подразвязавшимся узлом.

— Аккуратно. Стол не сверни, — мягко предупредил второй собутыльник, помянувший всуе Шопенгауэра.

Ему тоже было чуть за сорок, клинообразная бородка, круглые очки и ранняя седина придавали ему сходство со всесоюзным старостой Калининым. Да и имя совпадало. Михаил. А полностью — Михаил Геннадьевич Шурупов с ударением в фамилии на первом «у», что, впрочем, не помогало. Все по привычке ставили ударение на втором слоге. Прозвище Шуруп, заработанное еще в детские годы, больше подходило какому-нибудь уркагану, нежели интеллигентному человеку. Залатанный на локтях свитерок с оленьим орнаментом, часы с символикой московской Олимпиады, университетский значок, да не первой починки ботинки подсказывали наблюдательному взгляду, что материальный достаток не является для их владельца жизненным приоритетом. И действительно, разве мог хранитель, он же директор краеведческого музея — единственного в городе культурного очага — радеть о собственном кармане, когда экспозиция нуждалась в пополнении, а уже имеющаяся — в реставрации.

А экспозиция, к слову, радовала глаз. Один камень со скрижалями древних землепашцев чего стоил. Недаром бывший выпускник исторического факультета Ленинградского университета потратил на коллекцию лучшие годы и все выделенные бюджетные деньги, не взяв себе ни копейки. Увы, Великобельский краеведческий музей — не Лувр и не Эрмитаж, лишнего рублика из городской казны не доклянчишься. Про прибыль от очага вообще лучше не говорить. Гробами бэушными выгоднее торговать, чем культурой. Пришлось два зала сдать в аренду предприимчивым горожанам, прорубив в музейной стене отдельный вход. Горожане поначалу решили обустроить в культурном заведении найт-клуб, но Михаил Геннадьевич встал в позу кота, загнанного собаками в угол. «Не допущу кощунства и глумления! В лучшем случае — книжный магазин. И не суйте мне своих денег!»

Предприниматели пытались пробить защиту — все-таки алкогольные коктейли, подпольный кокаин и женские прелести на шестах гораздо рентабельнее книжного окультуривания масс. Но в итоге нехотя согласились. Однако спустя месяц после открытия торговой точки книголюб имел удовольствие наткнуться на стоящую между Донцовой и Акуниным бутылочку коньячного напитка производства Кизлярского ликероводочного завода. И мало того — мог купить ее вместе с упомянутыми изданиями. Так сказать, для лучшей усвояемости чтива. Михаил Геннадьевич про эти тонкости книготорговли не знал, ибо был человеком порядочным и в силу этого по-детски доверчивым. Главный жизненный принцип — не создавай проблем другим, увы, создавал проблемы для него самого. Безжалостный закон сохранения энергии. Если его нечаянно толкали в автобусе, он извинялся, а когда отнимали в темной подворотне мобильный, пытался объяснить грабителям особенности данной модели. Правда, едва дело касалось защиты музея, он превращался в зеленого монстра Халка из одноименного комикса. И, к примеру, узнав, что власти урезали расходы на содержание очага культуры, мог пристыдить любого чиновника, применяя слова с крестообразной буквой. В других же обстоятельствах никто и никогда не слышал от него бранных оборотов. «Матерый представитель великобельской интеллигенщины» — как когда-то сказал о Шурупове бывший ведущий местной аналитической программы «Час Белки» Родион Панфилов.

Родион, к слову, был третьим и последним участником застолья в небольшой арт-харчевне «Белка и Стрелка», приютившейся на западной окраине города, в двух верстах от лесопарковой зоны. Он сидел напротив Никифорова, нацепив на нос огромные солнцезащитные очки, совершенно неактуальные в текущий момент. На дворе конец декабря, вечернее время… Но ничего не поделать — издержки популярности. Несмотря на предпринятые предосторожности, официантка, облаченная в картонный космический скафандр, узнала телезвезду: едва он сел за стол, подскочила с мобильником и попросила сфоткаться на память. Родион милостиво позволил, известность не переформатировала его положительных душевных качеств.