Окольцованная птица - Копейко Вера Васильевна - Страница 8

— Слава Богу. А то уж я подумал, на старика…

— Это вы-то старик? Спросите свою Надюшу.

— Ну… — гордо протянул он и поднял нос кверху. Потом серьезно посмотрел на нее и сказал: — Эх, Ульяна, так мы уж устроены, мужики. Что мы перво-наперво видим, глядя на женщину? А уж тем более когда даем ей кучу бабок в долг? Мы видим сперва ноги. Они у тебя длинные и красивые. — Она поменяла положение ног — другая оказалась сверху — и по-прежнему качала носком ковбойского коричневого сапога. — Видишь, и вторая нога у тебя такая же красивая. Потом мы видим…

— Можете не рассказывать. Анатомию я учила в институте, на ветеринарии.

Он удивленно посмотрел на нее:

— Но ведь на ветеринарии ты учила анатомию животных?

— В самый раз. Потому что мужчины ведут себя как животные по отношению к женщине. — Ульяна вся ощетинилась, казалось, даже волосы на затылке вздыбились. Она провела рукой по голове, приглаживая их, но волосинки тянулись за рукой, наэлектризованные, и Сомов засмеялся:

— Слушай, если тебе приделать пропеллер, ты можешь летать. У тебя с электричеством все в порядке.

Ульяна засмеялась:

— Извини, Сомыч.

— Но несмотря на то что я мужик, я хочу тебе сказать: мысль о пруде с карпами была очень хороша и своевременна. — Он поерзал на стуле. Стул был новый и никак не отозвался на выходку грузного тела Сомыча. — Я думаю, к этому надо обязательно вернуться, со временем. Тогда «Русское сафари» станет приглашать народ не только на охоту, но и на рыбалку. А то читаешь разные объявления — приглашаем на рыбалку в Финляндию, в Ирландию, а почему не сюда, в Ужму? Тем более что оттуда не повезешь улов, а у нас-то можно и закоптить, и засолить, и с собой увезти.

— Я ведь так и хотела. Я думала, мы откроем ресторан-барбекю. Рыба и дичь на сафари. Но этот дождь! Иногда я начинаю сомневаться, что это на самом деле дождь, а не мой кредитор, который решил разорить меня. Вытряхнуть из меня акции взамен долга и стать хозяином.

— А он что, предлагал тебе такое? — Сомыч забеспокоился, потому что он был непосредственным партнером Ульяны.

— Пока нет, но еще срок не вышел. У меня есть кое-какое время.

— Знаешь, это все-таки был дождь. — Он вздохнул. — А ведь в Америке ты могла бы подать в суд и выиграть!

— На кого подать в суд? На дождь? На небо? — вскинулась Ульяна, хотя у нее тоже бродила в голове такая мысль. Более того, она даже сохранила заключения лабораторного анализа, который сделал санитарный врач, вызванный с городской санэпидстанции.

— Ты никогда не читала, как образуются кислотные дожди?

— Н-нет. Я читала, как образуются рыбные дожди. Денежные…

— Эх, если бы да вместо кислотного пролился на наш пруд денежный дождь! Вот тогда бы мы…

— Размечтались, — усмехнулась Ульяна.

Зазвонил телефон, Сомов взял трубку, потом прикрыл ее рукой и сказал Ульяне:

— Команда выехала, они будут на станции через два часа. Поезжай. Считай, про сайт договорились. — Он подмигнул ей и проводил взглядом, не переставая восхищаться тем, какой щедрой оказалась природа, трудясь над ее телом. Да и головой, между прочим, тоже природа не пренебрегла. В Ульяне Кузьминой сошлось все. Только вот для женщины, считал Сомов, ума у нее малость перебор, сам он не хотел бы иметь такую жену. Впрочем, кто знает, может, найдется кто-то и на такую, управится.

5

По обеим сторонам дороги, выложенной бетонными плитами, за что дорогу, ведущую к станции, в народе называли бетонкой, стоял густой лес. Зелень елей и сосен кое-где заштрихована белым — это стволы берез. Осенью на яркой зелени то тут, то там вспыхивают гроздья рябины и калины. А сейчас, в самом начале весны, сплошная стена хвойной зелени.

«Уазик», за рулем которого сидела Ульяна Кузьмина, тоже был зеленого цвета, он свежий, из последних, больше похожий на джип и довольно дорогой. Краски на него заводчане не пожалели, выкрасили «металликом», и кузов машины отливал блеском. Конечно, за рулем настоящего джипа сидеть куда приятнее. Ульяна водила и джипы, но только «уазик» способен проехать до самого поля, на котором завтра встанут охотники с ружьями. Интересно, кто приедет сегодня? Судя по тому, что они на поезде, а не на своих машинах, наверняка пенсионеры. Что ж, даже неплохо, с ними меньше хлопот. Они не привыкли к разным услугам за свою жизнь, и им нужно только три «р». Фу, эта Зинаида Сергеевна заразила ее своей считалкой. А что поделаешь, если правда? Ружье, речка, рюмка. Все это они получат. Вот когда приезжают «новые», то им подавай, как они выражаются, всю инфраструктуру. Это тоже есть, но, как она им объясняет с дежурной сладкой улыбочкой, в которую ее губы сами собой складываются из-за слишком частых ответов, «в пределах разумной достаточности». Надо сказать, редко кто рисковал докопаться до пределов этой разумной достаточности, поскольку ее улыбка сменялась таким неприступным выражением лица., что задавать лишние вопросы равноценно желанию кинуться под поезд, который вылетает из-за поворота к их станции.

Ульяна придавила носком сапога педаль газа, машина взрыкнула и понеслась, подпрыгивая на стыках плит. Подвеска жесткая, как и у старой модели «уазика», отметила она, в очередной раз подпрыгнув и ощутив это на собственном теле. «Ничего, не пешком идешь», — говорил ей отец, когда усаживал ее в детстве на заднее сиденье мотоцикла с коляской. Как давно это было! Так давно как будто и не с ней.

Они жили в селе, мимо которого она только что проехала. Именно мимо, потому что бетонка не заходила в само село. Село это называлось Ужма, оно-то и поделилось своим именем с заказником, и даже с ее собственным предприятием. Смешно, но на самом деле у нее свое предприятие. Кто бы мог подумать об этом, когда она ходила в школу, дралась с мальчишками, когда на нее жаловались соседи… Она была ужасной девчонкой, конечно, но что поделаешь?

Отец, ругая ее в очередной раз для порядка, потому что просила об этом мать, заканчивал:

— Ну вот, проработка закончена. — Он разглаживал лоб, разводил по местам свои густые светлые брови и говорил ей тихо: — Не бери в голову. Из хороших девочек получаются только… — Он прикладывал палец к губам и уже совсем тихо, чтобы мать точно не услышала, добавлял: — О.с.т. — А потом, натешившись ее мучительными усилиями догадаться, что это такое за шифр, он объяснял: — Очень скучные тетки.

Ульяна понимающе улыбалась отцу в ответ. И они вместе смеялись. Мать не знала, над чем именно они смеются, но была уверена, что веселятся они подозрительно рано после суровой «проборки».

А потом настал день, когда отец ей сказал:

— Улька, садись в люльку. — Он подмигнул ей, подчеркивая, что каламбурит совершенно сознательно. А это всегда означало, что он скажет ей что-то важное.

— А зачем?

— Поедем, красотка, кататься! — пропел он строчку из старинного романса.

Она насторожилась: ей было уже четырнадцать, и она с необыкновенной остротой начинала чувствовать людей. Выскочила из-за стола, за которым делала уроки, быстро натянула джинсы и куртку, сбросив тренировочные штаны, в которых ходила дома, сунула ноги в кроссовки, а на голову насадила кепку-бейсболку красного цвета козырьком назад. Длинная коса соломенного цвета змеилась до пояса, она схватила ее и спрятала под куртку — деревенские люди давно ее напугали, что если волосы не убирать в лесу, не прятать, то «лесные ребята» — так на всякий случай прилично величали чертей — будут к ней цепляться, прикидываясь ветками деревьев.

— Запряга-ай! — крикнул отец и резко дернул педаль газа ногой, вставив ключ в замок зажигания.

Больше всего Ульяна любила этот миг — мгновение старта. Она всегда думала, что даже если знаешь, куда едешь, то все равно не знаешь, куда приедешь.

На этот раз она как в воду глядела. Но не в буквальном смысле — они с отцом приехали в охотничью избушку в заказнике, где она бывала бессчетное число раз.

— Ну что, дочь моя, — он потирал руки, а это означало, что отец волнуется, и очень сильно, — я хочу спросить тебя, можешь ли ты меня отпустить, но… не забыть?