Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод) - Смит Уилбур - Страница 24

— Это все, джентльмены. Четыре строчки, сущая безделица, но позвольте обратить ваше внимание на слова «любыми средствами».

Он помолчал и медленно обвел взглядом напряженные худые лица.

«Бог мой, как они вдруг постарели, — совершенно не к месту подумал он. — Хэнк кажется пятидесятилетним, а Майкл…»

Он посмотрел в зеркало над каминной доской и, увидев собственное отражение, нервно провел рукой по лбу, где за последние недели светлые волосы отступили, образовав две глубокие залысины с розовой кожей, как отлив обнажает прибрежный песок. Виновато опустив руку, он продолжил:

— Завтра с 5:00 утра все пилоты будут до дальнейших указаний выполнять по четыре вылета в день. Обычные утренние и вечерние полеты продолжатся, но теперь в них будут участвовать все силы эскадрильи. — Он огляделся в ожидании вопросов. Вопросов не было. — Сверх того каждый самолет эскадрильи будет делать еще по два вылета — час полета, два часа отдыха, или, как говорят наши друзья в королевском флоте, «стоять вахту и вахту». Таким образом мы обеспечим постоянное присутствие эскадрильи над нашим районом.

Все зашевелились, все головы повернулись к Майклу: старейший из летчиков, он всегда выступал от общего имени. Майкл подул на пальцы и принялся внимательно их разглядывать.

— Так есть ли вопросы?

Хэнк откашлялся.

— Да? — выжидательно повернулся к нему Эндрю, но Хэнк снова утонул в кресле.

— Только чтобы внести полную ясность, — сказал наконец Майкл. — Мы будем летать по два часа утром и вечером, то есть четыре часа? И еще два раза по два часа днем? Еще четыре часа? Если я не забыл арифметику, это составляет восемь часов боевых действий ежедневно.

— Приз капитану Кортни, — кивнул Эндрю.

— Моему профсоюзу это не понравится.

Все рассмеялись. Нервный хриплый смех быстро оборвался. Восемь часов — много, слишком много, ни один человек не в состоянии сохранять бдительность и должную реакцию в боевой обстановке в течение целого дня. А их просят делать это день за днем, не обещая никакого отдыха.

— Еще вопросы?

— Обслуживание и ремонт самолетов?

— Мак обещает сделать, что сможет, — ответил Эндрю Хэнку. — Еще что-то? Нет? Что ж, джентльмены, мой счет открыт.

Но паломничество к стойке, чтобы воспользоваться щедрым предложением, получилось унылым, и никто не обсуждал новый приказ. Все пили молча, избегая смотреть в глаза друг другу. О чем тут было говорить?

Граф де Тири, перед чьими глазами стояли сорок тысяч гектаров пахотной земли, хрипло согласился на брак и пожал Майклу руку так, словно скручивал шею страусу.

Анна прижала Сантэн к груди.

— Моя девочка! — всхлипнула она, и медленные крупные слезы выползли из ее глаз и покатились по щекам. — Ты покинешь свою Анну.

— Не говори глупости, Анна. Ты по-прежнему будешь мне нужна. Ты поедешь со мной в Африку.

И Анна громко всхлипнула.

— В Африку! — И мрачно добавила: — Что это за свадьба такая без гостей! Наш шеф-повар, Рауль, сражается с бошами! Ах, деточка, это будет позор, а не свадьба!

— Придет священник, обещал прийти генерал, дядя Майкла, будут пилоты его эскадрильи. Замечательная свадьба! — возразила Сантэн.

— Никакого хора, — всхлипывала Анна. — Ни свадебного пира, ни подвенечного платья, ни медового месяца.

— Папа споет, у него замечательный голос, а мы с тобой испечем торт и забьем молочного поросенка. Можно переделать мамино платье, а медовый месяц мы с Мишелем проведем здесь, как поступили мама и папа.

— О моя девочка!

Если Анна начинала плакать, остановить ее было невозможно.

— Когда свадьба? — Граф до сих пор не выпустил руку Майкла. — Назовите день.

— В субботу, в восемь вечера.

— Так скоро! — взвыла Анна. — Зачем такая спешка?

Граф хлопнул себя по бедрам: его посетило вдохновение.

— Откроем бутылку нашего лучшего шампанского и, может, еще бутылку коньяка «Наполеон»! Сантэн, малышка, где ключи?

На этот раз она не смогла ему отказать.

Они лежали в объятиях друг друга в своем гнезде из одеял, и Майкл, запинаясь, пытался объяснить ей смысл нового приказа по эскадрилье. Она не вполне понимала его ужасающие последствия. Поняла только, что Майклу грозит страшная опасность, и крепко прижала его к себе.

— Но ты ведь будешь в день свадьбы? Что бы ни случилось, в день свадьбы ты придешь ко мне?

— Да, Сантэн. Приду.

— Поклянись, Мишель.

— Клянусь.

— Нет! Нет! Клянись самой страшной клятвой, какую только можешь придумать!

— Клянусь жизнью и любовью к тебе.

— Ах, Мишель!

Она вздохнула и снова, наконец удовлетворенная, прижалась к жениху.

— По утрам и вечерам я буду смотреть, как ты пролетаешь, и встречаться здесь с тобой каждую ночь.

Они торопливо, с безумием в крови занялись любовью, как будто пытались поглотить друг друга, и эта ярость изнурила их, так что они уснули, сжимая друг друга в объятиях. Сантэн проснулась поздно. В лесу уже кричали птицы, в амбар пробивались первые лучи рассвета.

— Мишель! Мишель! Уже почти полпятого.

В свете фонаря она взглянула на золотые часы, приколотые к блузке.

— О Господи! — Майкл, еще не вполне проснувшийся, начал торопливо одеваться. — Я пропущу утренний патруль!

— Нет, если отправишься немедленно.

— Но я не могу тебя оставить.

— Не спорь! Иди, Мишель! Иди быстрей.

Всю дорогу Сантэн бежала, оскальзываясь на грязной тропе, но полная решимости быть на холме, когда пролетит эскадрилья, и помахать летчикам.

У конюшни она остановилась, отдуваясь, держась за грудь в попытках отдышаться. Шато в предрассветной темноте походил на спящего зверя, и Сантэн испытала облегчение.

Она медленно прошла по двору, давая себе время успокоиться, и внимательно прислушалась у дверей, прежде чем зайти в кухню. Стащив грязную обувь, сунула ее под печь, на место для просушки, и поднялась по лестнице, стараясь держаться поближе к стене, чтобы под босой ногой не скрипнула половица.

Ее вновь обдало волной облегчения — Сантэн раскрыла дверь своей комнатки, вошла и неслышно закрыла ее за собой. Обернулась к постели и удивленно застыла: вспыхнула спичка, занялся фитиль, и комнату озарил желтый свет.

На ее кровати, накинув на плечи шаль, сидела Анна, которая зажгла фонарь. Ее красное лицо под кружевным ночным чепцом было неподвижно и грозно.

— Анна, — прошептала Сантэн. — Я все могу объяснить. Ты не сказала папе?

Тут скрипнул стул у окна, и Сантэн, повернувшись, увидела, что там сидит отец и зловеще смотрит на нее единственным глазом.

Она никогда не видела на его лице такого выражения.

Первой заговорила Анна.

— Моя малютка по ночам, как шлюха, бегает за солдатами.

— Он не солдат! — возразила Сантэн. — Он летчик.

— Разврат, — сказал граф. — Девушка из рода де Тири ведет себя как продажная девка.

— Папа, я выхожу за Мишеля. Мы все равно что женаты.

— До вечера субботы ты не замужем.

Граф встал. Под его единственным глазом темнел синяк — след бессонницы, волосы на голове стояли торчком.

— До субботы, — грозно прорычал он, — ты не выйдешь из этой комнаты, дитя. Только за час до начала церемонии.

— Но, папа, мне надо на холм…

— Анна, забери у нее ключ. Поручаю ее тебе. Чтоб из дома ни ногой.

Сантэн стояла посреди комнаты, озираясь, словно в поисках выхода, но Анна встала, сильной мозолистой рукой взяла ее за руку и отвела в кровать.

Пилоты эскадрильи группами по три-четыре человека стояли под деревьями на краю сада, негромко разговаривали и курили последние сигареты перед вылетом, когда по тротуару подбежал Майкл, на ходу застегивая шинель и натягивая перчатки. Предполетный инструктаж он пропустил.

Эндрю кивнул ему, ничего не сказав об опоздании и не объявив об этом молодым пилотам, а Майкл не извинился. Оба остро сознавали, что их сегодня ждет. Эндрю открыл фляжку и выпил, не предложив Майклу: сознательно.