Жертва мистификации - Константинов Владимир - Страница 19

— Нет, навряд ли. Тогда бы он мне сказал. Постойте... — Садальский поднял глаза к потолку, вспоминая. — Кажется, он что-то говорил об общественном долге. Да-да, что-то такое было, но вот что именно никак вспомнить не могу.

— Следовательно, вы считаете, что встреча эта как-то связана с его общественными делами?

— Уверен, что это именно так. Ведь Михаили Киприянович охотно занимался благотворительностью, помогал деятелям искусства, культуры, считал это своим долгом.

— Что за человек был ваши шеф?

— Очень хорошим человеком он был. — Голос Садальского дрогнул. Помолчал. С шумом выдохнул теснивший грудь воздух. — Какое страшное, обреченное слово «был»! Его у нас все уважали — от шофера до работников аппарата. — Садальский оживился. Воскликнул: — Шофер! Ведь он его вчера отвозил на эту встречу. Точно!

Замдиректора тут же связался с секретаршей и попросил её срочно разыскать и направить к нему шофера шефа Виктора Борисовича Перегудова.

А Беркутов сидел и крыл себя матерными словами. Сыщик гребанный! Так проколоться! Ведь первое, что он должен был выяснить, это — на какой машине, когда и с кем Аристархов уехал с работы и приехал домой. Вот чмо! Такое чмо ещё поискать надо. Определенно. И чтобы хоть как-то заглушить угрызения совести, спросил Садальского:

— Вы с Аристарховым были компаньонами?

— Да, какое там! — махнул тот рукой. — Он практически был полный владелец всего. У меня всего восемь процентов акций. Хотя он называл меня компаньоном.

— У него были враги?

— А у кого их сейчас нет? Конечно были. Когда занимаешься бизнесом, да ещё в такое неспокойное время, трудно избежать конфликтов. Но он старался не доводить их до явной конфронтации, умел договариваться.

— Какое у него было настроение в последнее время?

— Нормальное. Я бы сказал, ровное... Впрочем, мне вчера показалось, что он был чем-то очень расстроен. Да-да, именно так. Что-то ему не давало покоя. В середине нашего разговора он неожиданно проговорил: «Скажи, Володя, отчего люди такие скоты?!» Я не нашелся, что ему на это ответить.

— Он как-то объяснил эти слова?

— Нет. Он был не из тех, кто жаловался. Но, полагаю, что это связано с женой.

— Отчего вы так решили?

— Если бы это было по делам фирмы, то непременно рассказал.

— А какие у него были отношения с женой?

— Он был человеком замкнутым, не любил распространяться о личных делах. Правда, говорил как-то, что у него не скадываются отношения с женой.

— А в чем было дело?

— Не знаю. Просто сказал, что не складываются отношения, а что к чему, — не знаю. Но он не придавал этому большого значения. Сказал: «Перебесится».

— Он имел в виду свою супругу?

— А кого же еще? Конечно её.

— Вы с ней знакомы?

— Видел лишь однажды. Она заезжала в офис. Весьма красивая особа.

— Она вам не понравилась?

— С чего вы взяли?! — несколько удивился Садальский.

— Иначе бы вы не сказали — «особа», а сказали бы «женщина». Верно?

— Верно, — согласился замдиректора, с уважением взглянув на Дмитрия. — Она мне, действительно, не понравилась. Что-то в ней есть неистественное, показушное.

— Как вы сказали? Показушное? — в задумчивости проговорил Беркутов. Ему прпомнилась недавняя сцена, когда Аристархова, раскачиваясь, будто заводная, жутко и безутешно выла. Вот именно, есть во всем этом что-то показушное. Очень точное слово! Определенно.

— Владимир Ильич, а прежнюю жену Аристархова вы знали?

— Любовь Петровну? Конечно. И очень даже хорошо. Прекрасная была женщина. Михаил Киприянович очень перживал смерть жены и сына.

— Как это произошло?

— Автоавария, — уточнил Садальский.

— Когда и где это случилось?

— У них была дача на Плющихе. В тот день Любовь Петровна что-то задержалась на даче и возвращалсь домой уже довольно поздно. Вероятно, торопилась. При выезде на основную дорогу их машина была буквально сплющена грузовиком, который с места аварии скрылся. Милиция разыскала мерзавца, но он с помощью адвоката доказал, что во всем виновата Любовь Петровна, выскочившая на главную дорогу буквально перед носом его грузовика. Вот такие вот дела.

В это время в динамике телефонного аппарата прозвучал ангельский голос секретарши:

— Владимир Ильич, пришел Перегудов.

— Вы здесь с ним желаете побеседовать? — спросил Садальский Дмитрия.

— Да, если это возможно.

Замдиректора нажал на какую-то клавишу, проговорил:

— Пусть войдет.

Через минуту в кабинет вошел высокий сутуловатый мужчина лет пятидесяти. Простоватое лицо его было хмурым и недоверчивым. Он остановился у порога, спросил:

— Вызывали?

— Да. Проходите, Виктор Борисович, — приветливо проговорил Владимир Ильич. — Вот, товарищ следователь из управления милиции хотел бы с вами поговорить.

— О чем говорить-то? Я ничего не знаю, — хмуро ответил Перегудов, переминаясь с ноги на ногу у порога.

— Я почему вы уверены, что знаете то, что не знаете? — насмешливо спросил его Беркутов.

Перегудов долго лупил на него глаза, хлопал ресницами, силясь понять, что же это такое сказал следователь. Но так ничего и не поняв, пробурчал:

— Я ничего не знаю.

— Как зовут вашу жену? — спросил Дмитрий.

— Вера... Вера Николаевна. А при чем тут моя жена? — все больше недоумевал шофер шефа.

— Вот видите, даже имя жены знаете, — улыбнулся Беркутов, пытаясь растопить недоверие Перегудова. — А утверждали, что ничего не знаете.

Но шофер понимал все в буквальном значении — если спрашивают о жене, значит именно жена нужна следователю.

— А при чем тут моя жена?! — Он воинственно приосанился. — Чего вам от неё нужно? Что она такого натворила?

Дмитрий понял, что чувство юмора у Перегудова пока ещё находится в эмбриональном состоянии, мается, но никак не может появиться на свет. Почти клинический случай. Надо было искать какой-то новый способ контакта.

— Вы что, Виктор Борисович, считаете, что я буду вас пытать, выкручивать руки, устрою пальбу из пистолета?

— Ничего я не считаю! Но при чем тут моя жена? — упрямо гнул свое Перегудов.

«А при том. Как она до сих пор терпит такого придурка?!» — хотел сказать Беркутов, но не сказал. И он сдался под натиском упорного Перегудова. Спросил строго:

— Ваша жена прошлым летом была в Ватикане?

— Где?! — Глаза шофера стали округляться.

— В Ватикане у Римского папы?

— Нет. А что?!

— Только не надо врать, Перегудов! Не надо врать!

— А кто врет-то?! Кто врет?! — очень забеспокоился он.

— У нас есть веские основания полагать, что ваша жена прошлым летом была в Ватикане и сняла с шеи папы золотой весемьсотграммовый крест. Что вы с ним сделали? Переплавили в слитки? Отвечать, мне!

Перегудов заметно струхнул. Нижняя челюсть его отпала и мелко затряслась.

— Да вы что такое, а?! — чуть не плача проговорил он. — Да она все прошлое лето в огороде кверху... Я изинияюсь, проторчала.

Слушавший их Садальский, уже не в силах сдерживать раздиравший его смех, быстро вышел из кабинета и, Дмитрий слышал, как в приемной он дал себе волю.

— Значит, по-вашему, все вокруг неправы. Одни только вы с вашей женой правы. Так что ли?

Перегудов долго непонимающе моргал на Беркутова, затем, взорвался:

— Это все Криворотовы, суки! А я-то думаю — откуда?! Вот козлы! Им, товарищ следователь, обидно, что у нас огород на сотку больше чем у них. Так они уже всем надоели своими жалобами. Хотят, чтобы у нас, значит, оттяпали полсотки. Вот крохоборы! А тут вон ещё до чего додумались. Если хотите знать, у них у самих вот такой вот котяра, — он показал руками средних размеров барана.

— А при чем тут кот? — не понял Беркутов.

— Как при чем?! — возмутился Перегудов. — Этот котяра облюбовал мои яблони под это самое. Одну уже напрочь сгубил. Теперь за вторую принялся. Ну ничего, я с этими козлами по своему разберусь, по мужицки. — Он сжал и продемонстрировал Дмитрию увесистые кулаки.