Из химических приключений Шерлока Холмса - Казаков Борис Игнатьевич - Страница 65

Холмс был сосредоточен до крайности. Я следил за всеми его действиями затаив дыхание. Он опять обратился к пленкам и перешел к еще одному прибору. Это была установка для катодного распыления. На бесцветную пленку, снятую с пурпурной розетки, Холмс осадил золото, и она тоже запылала пурпурной окраской.

— Ну вот, — сказал Холмс, — теперь очевидно, что пурпурная окраска образовалась от присутствия железа в золоте. Однако — продолжим.

В маленьком тигелечке он приготовил сплав чистого золота с одним процентом железа. Это уже не относилось к собственности Британского музея, и с ним он мог проделывать любые манипуляции. Из полученного сплава он аккуратно маленьким молоточком выковал диск и стал нагревать его слабым пламенем. Желтая поверхность диска скоро приобрела пурпурную окраску, такую же, как у экспонатов Британского музея. Я выразил свое нетерпение, сказав Холмсу, что теперь, видимо, узнавать нечего, ибо ясно, что пурпурная окраска возникает при термической обработке золота, содержащего железо. Однако Холмс, как я заметил, все еще не был удовлетворен. Он протравил участок поверхности полученного образца и поместил его в поле зрения металлографического микроскопа. Такое же проделал и с пурпурной розеткой из Британского музея. Параллельно этому он прокатал кусочек чистого золота и также рассмотрел его после протравки в микроскоп.

— Вот, Ватсон, обратите внимание на кристаллическую структуру поверхности. У чистого золота после прокатки без термической обработки видны мелкие кристаллы, а после термической обработки — крупные. Определенно, что пурпурные розетки при их изготовлении прошли термическую обработку. Если сказать точнее, они сначала были изготовлены, после чего термически обработаны. Загадка в том, как придавалась им такая оригинальная форма — бутончика, шарика на короткой ножке? Вы слышали что-нибудь, Ватсон, о плюющемся серебре?

Я ничего не знал о плюющемся серебре и не представлял себе, какое оно имеет отношение к украшениям из Британского музея.

— Видите ли, дорогой Ватсон, окись серебра в расплавленном состоянии поглощает большое количество кислорода — до двадцати с лишним объемов. Сама она разлагается при нагреве, и серебро восстанавливается до металла. Если расплавленное серебро после этого быстро охладить, то на его поверхности образуются наросты; расплавленное серебро разбрасывается во все стороны, как говорят специалисты, «плюется». Вызывается это поглощенным кислородом, выделяющимся при сжатии остывающего металла. Бутончики из Британского музея по своей форме очень похожи на брызги плюющегося серебра. Однако мы имеем дело не с серебром, а с золотом, за которым такого «каприза» никем замечено не было. Давайте снимем спектр с самой розетки, большого ущерба мы ей не нанесем, раз уж выявили, что окраска не поверхностная.

Он проделал все это очень тщательно и долго вглядывался в полученный спектр, засняв его на фотопластинку. Обнаружились очень слабые линии, которые нельзя было приписать ни одному из металлов.

— Поздравляю вас, Холмс, — сказал я, — вы, кажется, прославитесь открытием доселе неизвестного химического элемента!

Холмс посмотрел на меня без улыбки и пристально,

— Не иронизируйте и не торопитесь, Ватсон. Не к открытию элемента, а к разгадке тайны, мне думается, приближают нас эти слабые линии. Нам придется все же поработать отдельно с одним из этих пурпурных бутончиков.

Он поместил бутончик в трубочку из кварца и расплавил его в очень медленном потоке водорода, который подавал из стеклянного газгольдера. После охлаждения он внимательно изучил внутренние стенки кварцевой трубки.

— Вот, Ватсон, глядите сюда, — сказал он. — Видите в стороне от золота — два колечка? Это осадились пары каких-то двух элементов. Подозреваю мышьяк и серу. Я пока вас покину и побываю у хорошего знакомого — профессора минералогии. Надеюсь не задержаться, если застану его на месте.

Он ушел, а я стал размышлять о причине его интереса к составу золота Британского музея. Слов нет, испытания он вел увлекательные, но есть ли в них смысл для того расследования, которое он намерен провести для Кларка? Может быть, Холмс, имеющий недюжинные способности в своем деле и располагая высокими знаниями в химии, просто уступил своей последней страсти и не может остановиться?

Он появился примерно через полтора часа, и мы тут же вернулись к прерванному занятию.

— Посмотрите, Ватсон, на этого красавца, — сказал он мне, показывая кусочек какого-то минерала золотистого цвета. — Это аурипигмент, или сернистый мышьяк, внешний вид которого побуждал фальшивомонетчиков древности к поискам возможности фальсифицировать им золото, безуспешно правда.

Холмс отделил от принесенного еще меньший кусочек, истер его в агатовой ступке, после чего сплавил порошок с чистым золотом. Отставив огонь, он предоставил сплаву остывать. И тут вдруг золото начало «плеваться». Совсем так, как серебро, о котором он мне рассказывал. Застывшие капли были как раз той формы, что и украшения из Британского музея. Я видел, что Холмс был доволен, но он все не останавливался.

Полученные бутончики он подверг нагреву, и те засияли пурпурным цветом!

Вся эта увлекательная работа очень утомила меня, несмотря на то что роль моя была только подсобной. Я подавал то или другое по указанию Холмса, что-нибудь закреплял и вел запись всего проделанного. Холмс же работал сосредоточенно, с напряжением, все время растолковывал мне происходящее. Он потратил значительно больше сил, но я не заметил в нем признаков усталости. Тем не менее он, прибирая все на своем лабораторном столе, сказал мне:

— Кажется, Ватсон, мы выяснили здесь все, что можно, и нам пора отдохнуть и поужинать.

Когда мы сидели за столом, я поинтересовался у своего друга, имеет ли какое-нибудь отношение эта его работа к Десмонду, который столь насторожил директора Британского музея Кларка.

— Видите ли, дорогой Ватсон, пока я не могу сказать чего-либо определенного, но согласитесь, что проведенное нами исследование интересно само по себе. Мы, таким образом, соприкоснулись с преступниками древнего мира.

Я выразил сомнения, указав, что в большей степени мне видится здесь не преступление, а искусство.

— Вы правы, Ватсон, наблюдаем мы искусство. Секрет изготовления пурпурного золота египетскими ювелирами до сих пор не был известен ни ученым, ни металловедам. Однако к тому были побудительные причины, и далеко не всегда бескорыстные. Совершенно не исключено, что аурипигмент, послуживший нам ключом к разгадке, использовался мастером для «увеличения», как ему казалось, количества полученного им золота. Вы, я полагаю, знаете историю открытия Архимедом его знаменитого закона? А получилось это из-за того, что знаменитому ученому предстояло уличить мошенника мастера, который, изготавливая корону сиракузского царя, в золото добавил менее ценный металл — серебро. Таких мошенников с древнейших времен была уйма. Известно ли вам, что прославленный философ Диоген, о котором Александр Македонский сказал, что если бы он не был Александром, то хотел бы быть Диогеном, в молодости своей был фальшивомонетчиком?

— Ну, Холмс, зачем же вы бросаете тень на великого философа?

— Если быть более точным, то мошенничал его отец, бывший менялой, а Диоген ему в этом неприглядном деле помогал, за что и подвергся изгнанию. В вас укоренилась мысль, что гений и злодейство — две вещи несовместимые. На этом, например, и основана легенда об отравлении Моцарта завистником Сальери. А эту тезу можно взять под сомнение. Касаясь Сальери, следует сказать, что у него не было основания завидовать Моцарту; он пользовался сам большим и заслуженным успехом. Значиться учеником Сальери составляло для музыканта большую честь. Но не в этом дело. Если человек проявляет в чем-то большой талант, то мы невольно приписываем ему и все прочие добродетели. В таком случае, если все злодеи — дураки, то чего же их опасаться? Среди них бывают исключительно талантливые, творениями которых можно было бы гордиться, если бы они не использовались в преступных целях. Я приведу вам недавний пример. До газовой резки металла не додумались инженеры, но сделал это самый отъявленный взломщик. В тысяча восемьсот девяностом году в Ганновере вскрыли банковский сейф и похитили крупную сумму денег. Полиция и эксперты были ошарашены. В стенке стального сейфа было прорезано аккуратное окно. Толщина стенок достигала одного сантиметра, а впечатление было таким, что взломщик резал не сталь, а простую фанеру. Преступника выследили и поймали. Спросили прежде всего, каким он инструментом пользовался. Он указал на два небольших баллона. Он изобрел газовую резку металла и не подумал, что за нее он может приобрести деньги, положение и славу; та же полиция отнеслась бы к нему с большим почтением, если бы он оставил привычное ему ремесло. Весьма возможно, что и в нашем случае мы имеем нечто аналогичное. Наука и техника нашего времени делают невероятные успехи, которые умные преступники используют в своих целях, немало затрудняя работу по раскрытию их злодеяний.