Из химических приключений Шерлока Холмса - Казаков Борис Игнатьевич - Страница 31

Накануне полковник отправился в клуб как обычно. После двенадцати ночи прислуга легла спать. Часа через два все всполошились от выстрела в комнате полковника. Кинулись туда и услышали звук отпираемой двери. Один из лакеев кинулся к лежавшему навзничь полковнику, а другой выскочил к наружной двери. Из нее выбежал человек. Когда лакей кинулся к нему, он погрозил ему пистолетом и через калитку быстро вышел на улицу. Боясь получить пулю в живот, лакей не двигался с места, но, когда увидел, что неизвестный остановил кеб и сел в него, осторожно выглянул из калитки.

— Каков он был собой? — спросил Лестрейд. — Вы заметили его наружность?

— Нет, сэр, было темно. Я заметил только, что он невысокого роста и что придерживал левую руку. Но он остановил кеб около фонаря, и я запомнил номер кеба — двести сорок пять.

Лестрейд многозначительно взглянул на Холмса, а тот, как бы не замечая этого взгляда, обратился к лакею:

— Скажите, а почему в комнате вашего хозяина такой тусклый свет?

— Так ведь в окно вставлены не стекла. Вот посмотрите. — Лакей ударил в окно локтем, и его руку отбросило.

— Любопытное оснащение, — сказал Холмс, — и давно оно в окнах?

— Около двух месяцев, сэр, — ответил лакей. — Полковник как-то сказал, что ему желательно иметь в окнах что-нибудь попрочнее стекла, но такое, чтобы дневной свет в комнате все-таки был. Из Ипсуича ему доставили эти листы и вмонтировали их в оконные рамы. Он несколько раз ездил туда по этому вопросу. Решеток на окнах он не любил. Но это только в рамах его комнаты, во всех остальных помещениях стекла обычные.

Лакеи были отпущены. Лестрейд, обращаясь к нам обоим, сказал:

— Теперь понятно, почему преступник подбирал ключи к дверям, а не проник в помещение, просто выдавив стекло в раме. Видимо, он о таком устройстве знал, равно как и знал, что полковник будет отсутствовать. Но зачем же нужно было ему нападать на полковника? Ведь если он намерен был вскрыть сейф, это удобнее сделать в отсутствие его хозяина. И зачем он так долго ожидал, а не перерезал полковнику горло ножом сразу же, как тот вернулся? Поистине верно утверждение, что в пустяковом деле больше загадок, чем в самом сложном!

Вернулся посланный Лестрейдом кеб и с ним проводник с собакой и криминалист. Констебля Лестрейд тут же снова отправил на извозчичью биржу для розыска кеба под номером 245. След собака взяла сразу же, но, дойдя до места остановки кеба, тут же его потеряла. Холмс распорядился, чтобы со следа сняли точный слепок. Через некоторое время вернулся и констебль с кебом номер 245. Его тщательно осмотрели и нашли несколько пятнышек крови, а у поручня тот же кровавый отпечаток пальца. Кебмен сказал, что возвращался домой после тяжелого дня, вдруг у фонаря его остановил седок и потребовал гнать во всю прыть. Кебмен намеревался уже ехать в конюшню, так как лошадь его сильно устала. Но седок прервал его резко, сказав, чтобы он пошевеливался, и показал дуло пистолета. Описать наружность седока он не может, так как тот приказал ему не оборачиваться, заприметил только, что роста он был небольшого. Доставил он седока к вокзалу около трех часов ночи. Расплатился седок щедро, но грозно потребовал, чтобы кебмен немедленно убирался.

Холмс предложил Лестрейду проехать к вокзалу. Двумя кебами мы отправились туда, захватив и проводника с собой. После оставшегося следа она была возбуждена еще и обнюхиванием внутренности кеба номер 245. Ее сразу выпустили, как только мы подъехали к вокзалу, месту высадки ночного пассажира. Она потянула через вокзал на перрон, рыскала туда и сюда, а потом замерла у места, где останавливается последний вагон.

У начальника вокзала Холмс и Лестрейд выяснили, что после трех часов ночи был отправлен только один поезд — на Ипсуич. Скоро такой же будет подан к перрону. Ночной поезд не очень загружен, большинство людей предпочитают дневную поездку.

Создавалось впечатление, что преступник покинул Лондон с этим поездом. Доехал он до Ипсуича или сошел где-нибудь по дороге, оставалось гадать.

— Большего, я полагаю, нам сейчас установить не удастся, — сказал Холмс. — Мне думается, Лестрейд, вам не терпится сопоставить отпечатки пальцев преступника с теми, что имеются в вашей картотеке. Необходимость этого само собой разумеется. Давайте разделим наши усилия. Я просто прокачусь в Ипсуич, а вы займетесь этим неотложным делом. Вы же, Ватсон, останетесь в Лондоне. Я надеюсь, что Лестрейд не откажет вам в получении отпечатка следа преступника, изготовленного криминалистом. Затем, мне кажется, не лишним будет извлечь пулю из стены. Хотя она, очевидно, не нападавшим выпущена, но в стене ей делать нечего. А кроме того, мой друг, вы меня очень обяжете, если навестите пострадавшего в больнице. Как военному врачу, вам это вполне удобно. Осведомитесь о его состоянии, а если он уже пришел в себя, то и побеседуйте.

Мы не стали задерживаться. Холмс сел в поезд, отходящий на Ипсуич, а я в сопровождении Лестрейда отправился выполнять его поручения.

Отпечаток следа был уже изготовлен в нескольких экземплярах, и один из них Лестрейд передал мне. Пулю из стены мы извлекли совместно, и ее я также забрал с собой.

Пообедав у себя дома и несколько передохнув, я решил наведаться в больницу. Встретив там врача, увезшего полковника, я спросил его о состоянии раненого.

— Ничего страшного, мистер Ватсон, полковника просто оглушили. Он сейчас пришел в себя, и вы можете его навестить, развеять ему скуку больничного однообразия. Я рассчитываю на вашу деликатность. Дня три я все же его продержу у себя, пусть очухается, отлежится. Пойдемте — я вас проведу, накиньте халат.

Полковник помещался в отдельной небольшой палате. При моем появлении он приподнялся с подушек и настороженно всмотрелся в меня, не говоря ни слова. Когда врач отрекомендовал меня как своего коллегу, военного работника от медицины, возникшее было напряжение спало и разговор у нас завязался. Его облегчали мне воспоминания о боевых эпизодах, выпавших на мою долю, сопоставление характера военных действий моего времени с нынешним или совсем недавним. Полковник командовал подразделением в период англо-бурской войны. Ведение боевых действии там не всегда было успешным, и ему случалось попадать в передряги. Об этом он рассказывал оживленно, говоря, что после окончания кампании он унаследовал хорошее состояние и вышел в отставку. Боевых товарищей у него не осталось, а тематика, так будоражащая его, мало интересна тем, кто его окружает. Живет он отчужденно, бывает в клубе, но и там не часто может встретить ветеранов этой войны.

Так, постепенно, мне удалось подвести полковника к разговору о событиях, приведших его на больничную койку. Вкратце все сводилось к следующему. Он допоздна задержался в клубе за карточным столом. Возвращался с крупным выигрышем — он не из последних игроков в Лондоне. Отпустив кеб, на котором приехал, полковник прошел к себе в комнату через свой отдельный ход, никого не тревожа в доме. Он открыл одну за другой три входные двери, запер их снова и ключи положил в карман. Выигрыш свой он поместил в сейф и тут же запер его. Посидев некоторое время за столом, он выпил стаканчик бренди и закурил сигарету. Ничего подозрительного или настораживающего он не заметил. Раздевшись, он лег в постель, погасил свет и уже начал погружаться в сон. Вдруг резкий запах заставил его вскинуться. Он отпрянул и отшвырнул что-то со своего лица, и на него тут же навалился человек. По старой армейской привычке полковник, ложась в постель, имеет обыкновение класть свой пистолет под подушку. Выхватив пистолет, полковник выстрелил в злоумышленника. Но тот успел ударить его по руке, и пистолет из нее выпал. В схватке полковник схватил со стола нож и ударил нападавшего, но куда именно, он не знает — было темно. А следом за этим он получил страшный удар по голове и потерял сознание. Вот все, что он знает. Конечно, если бы не такая внезапность, полковник не дал бы промаха. Свой пистолет он знает превосходно, он с ним всю войну прошел. Я нашел нужным сообщить полковнику, что его выстрел взбудоражил всю прислугу в доме, которая едва не схватила преступника, Он убежал, но сейф полковника остался непотревоженным. Я спросил полковника очень осторожно, не думает ли он, что кто-то захотел свести с ним какие-то личные счеты? Он ответил, что если бы дело обстояло так, то преступник не стал бы способствовать его сну, а просто прирезал бы его, пользуясь тем, что о его присутствии не подозревалось. Я согласился с этим доводом.