Выдумщик (Сочинитель-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 14

Две недели, оставшись вдвоем, зэки беглые кое-как продержались, наконец к Ухте вышли… Правда, напарничка-то пришлось Мишутке все же упокоить — слабым в стержне этот кент оказался, все скулил чего-то, ныл, вроде как рассудком повредился. Короче, достал совсем Скрипника, у которого тоже нервы вразнос пошли.

А у самой Ухты — словно подарок халявный Мишутке выпал — пьяненького капитана-артиллериста, видать, не в ту сторону занесло, и попал он на «перо» зэковское… В отпуск этот капитан ехал к родителям, да вот недоехал… Вещи и документы зарезанного офицера позволили Скрипнику до Питера добраться. В Ленинграде (а точнее, в Колпино) залег Мишутка в хату одного дружбана старого и на улицу даже нос высунуть боялся — за хибу возьмут, тогда довесные срока счастьем покажутся, потому что скорее всего вломили бы Скрипнику «вышака»… Больше полугода хоронился в хате Мишутка, лишь изредка, по ночам, во двор выходя, чтобы воздуху свежего глотнуть…

В конце концов корешку старому, видать, поднадоел не вылезавший из его хаты гость, и сказал он как-то Скрипнику:

— Слышь, Миша, век в подполе не проховаешься, надо как-то дальше об жизни кумекать… Я тут прикинул фуфел к носу — надо тебя Виктору Палычу показать, он человек правильный, поможет… А мне тебя содержать тяжко стало — ты на меня сердца за эти слова не держи — старый я уже, чтобы воровать…

Мишутка ничего на это не ответил, только кивнул — к Палычу, так к Палычу… Выбора-то ведь все равно не было… Может, и повезет, может, и не подставит его дружбан, за которым давние должки остались неоплаченными, под гнилой расклад… Ишь ты, падла — старым стал, воровать не может… Воровать только мертвый не может, а в России — вор на воре и вором погоняет, богатая она, Рассеюшка, воруй — не переворуешь, на всех хватит…

Не верил Мишутка ни в Бога, ни в черта, ни в дружбу, ни в слово честное или лукавое… Верил Скрипник в одно — пока зубы острые, надо кусать. Понимал Мишутка и то, что волки должны стаей ходить, загрызая ослабевших своих собратьев… А в стае вожак нужен. Потому и прислушался Скрипник к словам дружбана об Антибиотике — именно под этим погонялом был известен на всю Коми АССР коронованный вор Виктор Зуев… Многие и фамилию-то его никогда не слышали, а вот скажи Витька-Антибиотик — и все сразу понимают, о ком речь… И вот — на тебе, уже не Витька, а Виктор Палыч… Растут люди, растут… Так растут, что и «понятия» воровские им тесными становятся… Не любил Мишутка Питер, в этом городе все всегда не как у людей было, все не по «понятиям», и воров здесь никогда особо не признавали. От «спортсменов» пошло все это, мало их во все щели на зонах дрючат… Да еще мусора к этим «спортсменам» пристегнулись, в спайку вошли — вместе начали вопросы решать, и поди, предъявись им… Не зря «братва» говорит, что Москва — город воровской, а Петербург — ментовской… Вот только интересно — как в таком сучьем городе может честный вор Витька-Антибиотик главарить? Не то здесь что-то, парево какое-то…

Впрочем, мысли эти Скрипник держал при себе, когда корешок повез его в Пушкин, где Витька-Антибиотик (неслыханное для вора дело!) числился заместителем директора мебельного магазина. Оказалось, что Антибиотик не только теперь велит всем его по отчеству называть, — он еще и фамилию сменил… Был Зуевым — стал Говоровым… Нет, кучеряво все же живется людям на берегах невских!…

А когда Мишутка Виктора Палыча вживую увидел — так и вовсе обомлел: ничего воровского во внешности Антибиотика не осталось, ну, может, только взгляд волчий время от времени из-под век резался… А так, по прикиду — чистый начальник, секретарь партийный и передовик…

Впрочем, Виктор Палыч, несмотря на всю свою внешнюю вальяжность, встретил гостя хорошо — будто давно лично его знал. Мишутка был усажен за стол и поподчеван красным винишком сухим — «Хванчкарой», кажется… Да, совсем забарствовал Антибиотик, водярой брезгует, вместо нее компот бабский употребляет… Здоровье бережет, видать, сто лет себе отмерил, не иначе…

Виктор же Палыч, словно не замечая растерянной насупленности Скрипника, предлагал ему роскошные фрукты из огромной хрустальной вазы, приговаривая при этом:

— Мне, Миша, очень люди нужны опытные, так сказать, проверенные кадры, надежные… Золотые горы не обещаю, но сыт будешь… Как ты?

Покоробило Мишутку то, что и базарил Антибиотик не на фене, а словно интеллигентный какой, но — куда деваться? Жить очень хотелось и, по возможности, сытно. Кашлянул Скрипник и выдавил из себя:

— Я вам, Виктор Палыч, благодарен буду…

Антибиотик аж весь расплылся в улыбке:

— Да что ты, Мишаня, какие там счеты между своими-то! Я тебе «грядку» дам — работу чистую… У нас в порту коллектив есть, но ребята молодые, за ними пригляд нужен. Ну, там, кого наказать, кого пожурить, кому кость бросить… Сам знаешь — дело молодое, оно бестолковое… Только жить тебе, Миша, придется по-новому… Не робей, сдюжишь… Слыхал — Горбачев-то тезка твой, перестройку объявил, ну, а мы что, дурнее партейных? Не дурнее… В порту по третьему району в основном работать будешь, бригаду пока возьмешь, что дадим, потом сам пацанов в коллектив подбирай… Все, что наживешь — твое, за вычетом общаковского, конечно… Ежели с мусорами проблемы возникнут — скажешь, решать будем, улаживать… Да, Миша, да — и не смотри так на меня. Тут тебе не Коми… Новое время пришло — выживает тот, кто делиться умеет. А кто норовит все в одиночку заглотить, тог ведь и подавиться может… М-да… Только вот Мишутка-Скрипник исчезнуть должен — мокрое за ним, к чему гусей дразнить… Пусть мусорки для спокойствия своего в твоем деле точку поставят. Ты здесь кому-нибудь кроме Циркуля объявлялся?… Нет? Ну, и ладушки…

Циркулем кликали как раз того самого Мишуткина корешка, который Скрипника у себя на хате прятал… Занятно, что через недельку после знакомства Мишутки с Антибиотиком, Циркуль отравился газом в своей квартирке — что же, он сам говорил, что старым стал: забыл, видно, вентиль закрыть, земля ему пухом…

Виктор Палыч слов своих на ветер не бросал — Циркуля еще и зарыть не успели, а Скрипник уже держал в руках паспорт на имя Григория Анатольевича Некрасова, несудимого, русского, беспартийного, проживавшего в собственной кооперативной квартире на Ленинском проспекте… А еще через неделю по всем газетам питерским проскочила информация про то, что недалеко от Пскова, в лесу, натолкнулись охотники на останки человеческие в кострище, и по ряду признаков правоохранительным органам удалось идентифицировать покойника — некого беглого урку-рецидивиста Скрипника по кличке Мишутка…

Начал Григорий Анатольевич Некрасов к новой жизни привыкать, и постепенно старые страхи уходили, вот только по ночам иногда еще вздрагивал бывший Мишутка от случайных гулких шагов на лестнице — чудилось, мусора за ним топают.

Бригада, которую выделили Скрипнику-Некрасову, состояла из четырех молодых «бычков», выглядевших так, будто они только что из спортзала выскочили. По ним сразу видно было — ни жизни, ни зоны они не нюхали, бакланюги… Впрочем, самый старший из «быков», двадцатипятилетний бывший гребец Женя Травкин, произвел на Мишутку (а точнее — уже не Мишутку, а Плейшнера) самое благоприятное впечатление. Был Женя от природы молчаливым и несуетным. Благоприятное впечатление Некрасова еще больше усилилось, когда однажды Травкин молча, но быстро сломал шейные позвонки некому цыгану Роме, пойманному на утаивании святого — «крысятил» Рома долю, которую обязан был в общак отстегивать… Плейшнер сразу решил, что Женя — он хоть и спортсмен, но, пожалуй, на этого парня положиться можно…

А вот самый младший в бригаде, двадцатилетний Витя Духов, был жидковат, за ним всегда пригляд требовался, особенно с учетом того, что раньше Витя крепко на игле сидел… Никто бы Духова в коллективе терпеть не стал, но пацаненок был асом своего дела — классно владел любым стрелковым оружием, даже с арбалетом управляться умел, здесь ему вообще равных не наблюдалось… Но надежности Вите, бывшему «тамбовцу», явно недоставало, вот и «работал» с ним Плейшнер отдельно — выбивал, как он говорил, «тамбовокий душок»…