Вор (Журналист-2) - Константинов Андрей Дмитриевич - Страница 69

— А Володя… Заходи, заходи, — сбавил тон Ващанов. — Что у тебя?

Колбасов выразительно скосил глаза на Леру, которая почему-то не торопилась выходить из кабинета. Подполковник перевел взгляд на секретаршу:

— Тебе еще что-то?…

— Нет, Геннадий Петрович, — щебетнула Лера. — Так я пойду?

— Иди, иди, — закивал Ващанов, но внезапно передумал. — Стой!

Секретарша испуганно замерла у самой двери. Подполковник вылез из-за стола и, поправляя рамень на животике, неожиданно провозгласил:

— Даю тест на сообразительность! Обоим! Скоро всех сотрудников тестировать будем. Людей-то нет… Ну-ка быстро — что такое: висит груша, нельзя скушать? А?

Лера и Колбасов переглянулись и с полминуты молчали, потом Владимир Николаевич кашлянул и осторожно ответил:

— Тетя Груша повесилась?… Ващанов цыкнул зубом.

— Стереотипно мыслишь, Вова, шире смотри на вещи… А ты что скажешь?

Геннадий Петрович повернулся к Лере. Секретарша хлопнула глазами, с натугой покраснела и протянула с кокетством, которого от нее обычно ждали:

— Ой, ну вы нахал, Геннадий Петрович! Ващанов довольно подмигнул Колбасову, кивая на Леру.

— А?! Соображает… Ладно, ступай, Лерочка, ступай…

Секретарша гордо удалилась, хлопая тонкими икрами в широких голенищах сапог. Колбасов, прищурившись, смотрел на эти голенища, пока Лера не исчезла за дверью, и напряженно думал: «Где ж ты, сука, деньги на такие сапожки отсосала?» После того как дверь закрылась, Колбасов посмотрел Ващанову в глаза и тихо сказал:

— Геннадий Петрович, что-то мне порой кажется — сучара порядочная эта Лерочка… Все подслушивает, подсматривает, везде нос свой сует… Подполковник задумчиво сунул руки в карманы брюк и повернулся к окну.

Колбасов ударил по болевой точке, Ващанов уже давно подозревал, что секретарша стучит на него в Комитет. Особых оснований для таких подозрений не было, но подполковник знал что контора всегда любила вербовать секретарш…

Геннадий Петрович вернулся к столу и, садясь благодарно взглянул на подчиненного:

— Пожалуй, ты прав… Менять ее пора. Такова жизнь, Вовуня, никому верить нельзя, никому… Лера эта — мозжечок-то с ноготок, а туда же… Вот ведь блядь какая… А я тоже смотрю последнее время — все прислушивается, присматривается… Думал, кажется мне, а оказывается, и со стороны видно…

— Угу, — кивнул Колбасов, притопивший Леру исключительно за то, что она успешнее его прошла тест подполковника. Кивок снова уронил взгляд Владимира Николаевича на правый ботинок — и опер не удержался, нагнулся и колупнул носок сапожка указательным пальцем.

— Что ты там говнодавы свои ковыряешь?! — немедленно взорвался ставший очень раздражительным в последнее время Ващанов. — Ты бы еще в трусах у себя покопался!… Владимир Николаевич выпрямился и огорченно развел руками:

— Извините, товарищ подполковник… Ботинок мне эта сволочь испортила… Новый совсем. Позавчера только первый раз надел…

— Какая сволочь? — не понял Геннадий Петрович.

— Да Копытов, участковый этот коррумпированный с Васильевского… Мы его немножко поучили, а то он вздумал в полный отказняк пойти… И надо ж так, эта сука клыком своим поганым кожу мне на «колесе» распорол… Новые совсем ботинки…

Дошло до Ващанова не сразу, а когда дошло, то почему-то очень холодно стало в животе, хотя и был Геннадий Петрович не из слабонервных и за годы ментовке навидался всякого. Подполковник дернул кадыком и вдруг спросил тихо:

— Вова, ты когда маленьким был, ноги у кузнечиков не отрывал?

— Неа, — ответил Владимир Николаевич чуть обиженно. — Не отрывал… Да этот Копытов, товарищ подполковник, мразь законченная, вы же сами материалы читали… (Володя Колбасов трудился в тринадцатом отделе — отделе по борьбе с коррупцией. Этот отдел ОРБ ненавидели все менты города — правильные и неправильные. Потому что именно этот отдел сажал на нары и тех, и других.) — Да, — сказал Ващанов. — Читал… Конечно, Володя, все правильно.

Подполковник искоса глянул на опера и неожиданно почувствовал страх. С ним вообще в последнее время частенько стали случаться приступы холодного ужаса, но в данном случае Геннадий Петрович вдруг подумал о том, что вывернись ситуация как-то по-другому, и Володя Колбасов мог бы с такой же легкостью и об него, Ващанова, свои ботинки испортить… И так же расстраивался бы потом…

Подполковник и раньше в глубине души побаивался Колбасова. Ну не то чтобы даже побаивался, а так — опасался… Дело было в том, что числились за Владимиром Николаевичем два трупа. Вполне официальных, естественно, безо всякой там уголовщины — просто во время двух задержаний Колбасов счел необходимым применить оружие, и в результате два бандюгана ласты склеили…

Все правомерно было, все обоснованно, никаких претензий оперу никто не выказывал…

А вот Ващанову за все шестнадцать лет в органах ни разу стрелять в живого человека не приходилось. Когда он в операх бегал, время было другое: тогда любой выстрел (даже в воздух) считался событием чрезвычайным, немедленно назначалось служебное расследование и начиналась прокурорская проверка. Короче, в те времена опера предпочитали стволами только бутылки с пивом открывать, а стрелять себе дороже выходило…

Поэтому и поглядывал Геннадий Петрович на Колбасова с некой им самим не контролируемой опаской — так почти всегда смотрит никого не убивавший человек на того, кому кровушку чужую пролить довелось… Но опаска опаской, а при этом понимал Ващанов, что не обойтись ему без опера, потому что тот умел и мог делать то, чего не мог и не умел подполковник… А самое неприятное заключалось в том, что и Колбасов, кажется, начал понимать это.

Проскальзывало его понимание сквозь маску почтительного дисциплинированного подчиненного…

— Ладно, Володя, — устало подпер скулу рукой подполковник. — Рассказывай, с чем пришел. Или у меня в кабинете светлее, царапины на ботинках лучше разглядеть можно?

Колбасов виновато хмыкнул, но тут же приосанился, понимая, что принесенная им новость окажется для шефа чрезвычайно важной.

— Информация есть, Геннадий Петрович… Любопытная. Через три дня, в понедельник в двадцать ноль-ноль, Серегин-Обнорский и Кондрашов встречаются в баньке на Александра Матросова. Журналист собирается сообщить своему дружку кое-что важное об антикварах и антиквариате…

Опер смотрел Ващанову прямо в глаза не мигая, и подполковника слегка заколотило, потому что он очень хорошо понял цену этой информации.

— Хорошо, Вова, — севшим голосом сказал после долгой паузы подполковник. — Хорошо… Ты иди пока к себе, мне часок-другой подумать надо, а потом пошепчемся и решим все…

Лукавил Ващанов. На самом деле принципиальное решение он принял уже тогда, когда они с Колбасовым молча смотрели друг другу в глаза, а время ему было нужно лишь для отработки деталей…

Когда опер вышел, подполковник закурил и постарался спокойно еще раз все просчитать. Итак, Серегин и Кондрашов встречаются в бане для доверительного разговора.

Конечно, самое толковое было бы в этой ситуации просто проконтролировать встречу техническими средствами. Это если бы разработка журналиста была легальной. Да дело, если совсем по совести, не в прокурорской санкции, можно было бы обставиться и для прокурора, не впервой, как говорится… А вот что там в бане этот Обнорский болтать начнет? Своих-то личных возможностей для прослушивания у Ващанова не было, такие мероприятия осуществляла отдельная служба, и результаты никак не стали бы исключительной собственностью подполковника — с расшифровками могли ознакомиться и другие люди, у которых возникло бы много вопросов…

Можно было бы, конечно, слить информацию о предстоящем рандеву в сауне Палычу, а его ребятки без всяких глупых прокурорских санкций отлично срубили бы, о чем Андрюша с Женей покалякать решили… Но отдавать Антибиотику «полуфабрикат» не хотелось. Очень не хотелось. Палыч в последнее время стал меньше доверять подполковнику, а стало быть, Ващанову необходима была убедительная реабилитация. Геннадию Петровичу позарез нужно было показать не только свою полезность, но и необходимость, и даже незаменимость. А все это мог дать только конкретный, убедительный и осязаемый результат… О чем там Кондрашов с Обнорским в бане болтать будут — это еще бабушка сказала надвое. Интересный разговор у них сложится — все лавры себе Палыч заберет, а если туфта пойдет — виноватым Ващанов окажется… Ну и было еще одно обстоятельство: если Серегин действительно знает что-то об «Эгине», то было бы очень даже неплохо, если бы информацию эту снял с него именно Ващанов… Мало ли как дело повернется… Информация никогда лишней не бывает… Нет, подполковник не собирался крысятить картину, даже если все сложилось бы удачно… Но если именно он, Ващанов, принесет «Эгину» Палычу на блюдечке, тогда и цена за работу вырастет существенно вырастет…